Печать

Пожалуйста, войдите или зарегистрируйтесь.
1 час 1 день 1 неделя 1 месяц Навсегда

[Закaн]

Евгений Евтушенко

Со мною вот что происходит:
ко мне мой старый друг не ходит,
а ходят в мелкой суете
разнообразные не те.
И он
не с теми ходит где-то
и тоже понимает это,
и наш раздор необъясним,
и оба мучимся мы с ним.
Со мною вот что происходит:
совсем не та ко мне приходит,
мне руки на плечи кладёт
и у другой меня крадёт.
А той -
скажите, бога ради,
кому на плечи руки класть?
Та,
у которой я украден,
в отместку тоже станет красть.
Не сразу этим же ответит,
а будет жить с собой в борьбе
и неосознанно наметит
кого-то дальнего себе.
О, сколько
нервных
и недужных,
ненужных связей,
дружб ненужных!
Куда от этого я денусь?!
О, кто-нибудь,
приди,
нарушь
чужих людей соединённость
и разобщённость
близких душ!
 1957

[Шаня]

Апрель

Когда исхоженное станет
студить последним декабрем,
седой архив воспоминаний,
не торопясь, переберем.
И вспыхнут давние надежды,
любви закружится метель.
И нам захочется, как прежде,
подкарауливать апрель,
чтоб по-весеннему одетым,
с двадцатилетием в груди
к девчонке, вынесшей букеты,
не спотыкаясь, подойти.
И, не боясь прослыть нелепым,
к груди девчонку ту прижать
и синих глаз сплошное небо,
да, только небо целовать.
Друзья, а мне до слез обидно,
Какой нас холод обволок?
Мы стали важны и солидны
не к месту, не к добру, не в срок.
И в кабинетах, как в потемках,
сидим, не поднимая глаз,
и та апрельская девчонка
с цветами ждет уже не нас...

1956
Булат Окуджава

[Шаня]

Я должен жить, хотя я дважды умер,
А город от воды ополоумел:
Как он хорош, как весел, как скуласт,
Как на лемех приятен жирный пласт,
Как степь лежит в апрельском провороте,
А небо, небо - твой Буонаротти...

Апрель 1935

Осип Мандельштам

[Лирими]

Я тебя никогда не увижу в фате,
Подвенечного платья воланов не будет,
Нам с тобой никогда не парить в высоте,
Мы с тобою обычные, смертные люди.

Дома всё как у всех – телевизор, комод,
На работе – начальство, интриги и сплетни
И пусты вечера в стенах каменных сот
И в табачном дыму умирает столетник…

Пыльно-серые дни превратились в года…
Но однажды гроза по-весеннему грянет,
И в прекрасный нектар обратится вода,
И амброзией пища обычная станет.

И я встречу тебя в неназначенный час,
И умру от любви, задохнусь, утону я,
И морщинки твои возле радостных глаз
С замиранием сердца опять расцелую.

Мы прошли чередой бесконечных разлук,
Но любовь в наших душах как прежде нетленна.
Нежность ласковых губ и дрожание рук
Нас умчат в небеса, за границы Вселенной.

А назавтра опять мы придём к суете,
В омут жизни бросаясь легко и отважно…
Я тебя никогда не увижу в фате…
Да и Бог с ней, с фатой.
Ты со мной.
Это важно…

А. Порошин

[Шаня]

ОЛЬХОВАЯ СЕРЕЖКА
                 

Уронит ли ветер
          в ладони сережку ольховую,
начнет ли кукушка
          сквозь крик поездов куковать,
задумаюсь вновь,
          и, как нанятый, жизнь истолковываю
и вновь прихожу
          к невозможности истолковать.
Себя низвести
          до пылиночки в звездной туманности,
конечно, старо,
          но поддельных величий умней,
и нет униженья
          в осознанной собственной малости -
величие жизни
          печально осознанно в ней.
Сережка ольховая,
          легкая, будто пуховая,
но сдунешь ее -
          все окажется в мире не так,
а, видимо, жизнь
          не такая уж вещь пустяковая,
когда в ней ничто
          не похоже на просто пустяк.
Сережка ольховая
          выше любого пророчества.
Тот станет другим,
          кто тихонько ее разломил.
Пусть нам не дано
          изменить все немедля, как хочется,-
когда изменяемся мы,
          изменяется мир.
И мы переходим
          в какое-то новое качество
и вдаль отплываем
          к неведомой новой земле,
и не замечаем,
          что начали странно покачиваться
на новой воде
          и совсем на другом корабле.
Когда возникает
          беззвездное чувство отчаленности
от тех берегов,
          где рассветы с надеждой встречал,
мой милый товарищ,
          ей-богу, не надо отчаиваться -
поверь в неизвестный,
          пугающе черный причал.
Не страшно вблизи
          то, что часто пугает нас издали.
Там тоже глаза, голоса,
          огоньки сигарет.
Немножко обвыкнешь,
          и скрип этой призрачной пристани
расскажет тебе,
          что единственной пристани нет.
Яснеет душа,
          переменами неозлобимая.
Друзей, не понявших
          и даже предавших,- прости.
Прости и пойми,
          если даже разлюбит любимая,
сережкой ольховой
          с ладони ее отпусти.
И пристани новой не верь,
          если станет прилипчивой.
Призванье твое -
          беспричальная дальняя даль.
С шурупов сорвись,
          если станешь привычно привинченный,
и снова отчаль
          и плыви по другую печаль.
Пускай говорят:
          «Ну когда он и впрямь образумится!»
А ты не волнуйся -
          всех сразу нельзя ублажить.
Презренный резон:
          «Все уляжется, все образуется...»
Когда образуется все -
          то и незачем жить.
И необъяснимое -
          это совсем не бессмыслица.
Все переоценки
          нимало смущать не должны,-
ведь жизни цена
          не понизится
                    и не повысится -
она неизменна тому,
          чему нету цены.
С чего это я?
          Да с того, что одна бестолковая
кукушка-болтушка
          мне долгую жизнь ворожит.
С чего это я?
          Да с того, что сережка ольховая
лежит на ладони и,
          словно живая,
                    дрожит...
1975
Евгений Евтушенко. Мое самое-самое.

[Закaн]

По улице моей который год
звучат шаги - мои друзья уходят.
Друзей моих медлительный уход
той темноте за окнами угоден.

Запущены моих друзей дела,
нет в их домах ни музыки, ни пенья,
и лишь, как прежде, девочки Дега
голубенькие оправляют перья.

Ну что ж, ну что ж, да не разбудит страх
вас, беззащитных, среди этой ночи.
К предательству таинственная страсть,
друзья мои, туманит ваши очи.

О одиночество, как твой характер крут!
Посверкивая циркулем железным,
как холодно ты замыкаешь круг,
не внемля увереньям бесполезным.

Так призови меня и награди!
Твой баловень, обласканный тобою,
утешусь, прислонясь к твоей груди,
умоюсь твоей стужей голубою.

Дай стать на цыпочки в твоем лесу,
на том конце замедленного жеста
найти листву, и поднести к лицу,
и ощутить сиротство, как блаженство.

Даруй мне тишь твоих библиотек,
твоих концертов строгие мотивы,
и - мудрая - я позабуду тех,
кто умерли или доселе живы.

И я познаю мудрость и печаль,
свой тайный смысл доверят мне предметы.
Природа, прислонясь к моим плечам,
объявит свои детские секреты.

И вот тогда - из слез, из темноты,
из бедного невежества былого
друзей моих прекрасные черты
появятся и растворятся снова.

Белла Ахмадулина, 1959

[Закaн]

Не принимай во мне участья
И не обманывай жильем,
Поскольку улица, отчасти,
Одна - спасение мое.
Я разучил ее теченье,
Одолевая, обомлел,
Возможно, лучшего леченья
И не бывает на земле.
Пустые улицы раскручивал
Один или рука в руке,
Но ничего не помню лучшего
Ночного выхода к реке.
Когда в заброшенном проезде
Открылись вместо тупика
Большие зимние созвездья
И незамерзшая река.
Все было празднично и тихо
И в небесах и на воде.
Я днем искал подобный выход,
И не нашел его нигде.

Геннадий Шпаликов

[Шаня]

Белла Ахмадулина

спасибо.
Сегодня родилась Белла  Ахмадулина.
мне  трудно понять и представить, что ее  нет на Земле..
для меня  она есть..навсегда.
невероятная
волшебная
дивная
вне  времени
и вне  всего
несущая строки
из других миров..
и принеся  их в  наш мир,подарила всем...крылатыми.. вечными..

О, мой застенчивый герой,
ты ловко избежал позора.
Как долго я играла роль,
не опираясь на партнёра!

К проклятой помощи твоей
я не прибегнула ни разу.
Среди кулис, среди теней
ты спасся, незаметный глазу.

Но в этом сраме и бреду
я шла пред публикой жестокой -
всё на беду, всё на виду,
всё в этой роли одинокой.

О, как ты гоготал, партер!
Ты не прощал мне очевидность
бесстыжую моих потерь,
моей улыбки безобидность.

И жадно шли твои стада
напиться из моей печали.
Одна, одна - среди стыда
стою с упавшими плечами.

Но опрометчивой толпе
герой действительный не виден.
Герой, как боязно тебе!
Не бойся, я тебя не выдам.

Вся наша роль - моя лишь роль.
Я проиграла в ней жестоко.
Вся наша боль - моя лишь боль.
Но сколько боли. Сколько. Сколько.

[Kusanagi]

Дауншифтер

Я хотел уехать на остров
И слушать, как растет моя борода,
Но в итоге лишь растворяются заживо челюсти,
Как меловой период, пущенный вспять.
И, как подлодка, иду ко дну,
Чтоб притереться там, как день ко дню.
И толща беспросветна, остается
Законы оптики перебирать в уме
И ожидать глубинных бомб столпотворенье,
Смещающее центр тяжести в мозгу.

А ведь я просто отдохнуть хотел,
Прилечь в тени "Арго",
Но к тени смертной меня влекло -
Я перепутал её с тягою ко сну.
И лень обычную медленного мёда
Я принял за чудесную страну -
Валгаллу пьяных пчёл, где сборщики налогов,
Не торгуясь, пыльцой берут.
И в липких лапках гурии томятся,
Украдены у мусульман в раю.
Так вожделенье, сдавленное полднем,
Во сне смешалось перекрестным опыленьем.
Так бред становится кратчайшим бродом. 

Просто людям страшно проходить
Себя, как заболоченную шахту.

18 июня 2011 г.
Валерий Демин

[Лирими]

Где-то там, в пустоте, за горами в снегу,
За слепым горизонтом, манящим чертой,
Смотрит в серую мглу на крутом берегу
Та, что любит меня просто так, ни за что…

И проносятся дни. Скоро будет весна…
Снова вишни покроются белой фатой.
Знаю я, что мне будет душою верна
Та, что любит меня просто так, ни за что…

А на сердце тепло. И в жару, и в дождях
Принимаю приветы душевных частот…
Мне приятно мечтать, что в далёких краях
Кто-то любит меня. Просто так. Ни за что…

Яков Баст 

[Шаня]

Я люблю крепкий чай за прозрачную горечь

Я люблю крепкий чай за прозрачную горечь
Поцелуя с любимым у края дождя.
Если кончится чай, я поеду на море
И вдохну там соленый оттенок тебя.
Я ищу тебя всюду, везде узнавая
В крике птиц над рекой, красоте облаков.
Даже в мягком теченьи прошедшего мая
Узнаю тихий шелест знакомых шагов.
Я люблю тебя в мире. Люблю тебя в ссоре.
И в палящем огне моего бытия
Я люблю поцелуи за терпкую горечь
С легким привкусом чая, стихов и дождя.

© Аль Квотион

[Волосатый]

Звоночек

Я напишу десятки классных песен
И сотни охуительных стихов!
Мне этот мир, как оказалось, тесен,
Но я уйти в другие не готов.

Мне хорошо, качаясь у обрыва,
По ветру ссать с крутых утесов вниз.
И, утопая в море позитива,
Вдыхать морской солоноватый бриз.

Мне хорошо, когда меня читают
И обсуждают то, что я пишу.
Бывает, хвалят, иногда ругают,
Но я живу всем этим и дышу!

А тут на днях кольнуло под лопаткой…
«Ебать, — вдруг мне подумалось с тоской, —
Не так-то все здесь заебись и гладко:
Хуяк — и отвалился на покой…»

И родственники вдруг закопошились,
Забегали — лекарства, вся хуйня…
Чего вы так, родные, всполошились?
Хороните не рано ли меня?

И дети, и жена, и даже теща
Ебут мне мозг, определяя путь:
Мол, заебал работать днем и ночью,
Мол, надо хоть немного отдохнуть…

Пиздец как не люблю я их задрочек,
Когда мне портят жизнь со всех сторон!
Ну, прозвенел тихонечко звоночек,
Так это же не колокольный звон!

Не сделать из меня вам домоседа,
Мхом обрастать в болоте не могу —
Опять как спринтер ринусь за победой,
И если сдохну — только на бегу!

Хочу я жить, и ненавижу плесень —
Еще мы наломаем кучу дров!
Я напишу десятки классных песен
И сотни охуительных стихов!

[Волосатый]

Первомай

...Орали песни, гордо шли колоннами,
И было, в общем, очень ахуенно нам,
Когда мы на параде под знаменами
Веселой шли толпою Мая Первого.

И «Мир, Труд, Май!» на транспарантах вывели
Не просто так — с душой и откровением!
Мы знали всех политиков по имени,
Легко было с работой и с учением...

И сердце колотилось от сознания,
Что ты, трудяга, здесь не сам — с такими же!
Патриотичные бродили в нас желания,
И не заботился никто о личном имидже...

...А ныне Первомай — хорошим поводом
Ложится на желанье нахуяриться!
Стадами на природе мы, за городом —
Бухло, и шашлыки в мангалах жарятся.

Поём потом нестройно под гитару мы,
Забыв уже, какой был повод встретиться...
...Усеян мир наш рынками, базарами —
Какой там Труд во славие отечества?..

Какой там Май с его сплошными пьянками,
И Мир, когда война давно его сильней?
…В пизду — рыдать над бренными останками!
Короче, с Майскими вас, граждане страны моей!

[Дима]

* * *

И откуда
Вдруг берутся силы
В час, когда
В душе черным-черно?..
Если б я
Была не дочь России,
Опустила руки бы давно,
Опустила руки
В сорок первом.
Помнишь?
Заградительные рвы,
Словно обнажившиеся нервы,
Зазмеились около Москвы.
Похоронки,
Раны,
Пепелища...
Память,
Душу мне
Войной не рви,
Только времени
Не знаю чище
И острее
К Родине любви.
Лишь любовь
Давала людям силы
Посреди ревущего огня.
Если б я
Не верила в Россию,
То она
Не верила б в меня.

Юлия Друнина

[Дима]

* * *


На носилках, около сарая,
На краю отбитого села,
Санитарка шепчет, умирая:
- Я еще, ребята, не жила...

И бойцы вокруг нее толпятся
И не могут ей в глаза смотреть:
Восемнадцать - это восемнадцать,
Но ко всем неумолима смерть...

Через много лет в глазах любимой,
Что в его глаза устремлены,
Отблеск зарев, колыханье дыма
Вдруг увидит ветеран войны.

Вздрогнет он и отойдет к окошку,
Закурить пытаясь на ходу.
Подожди его, жена, немножко -
В сорок первом он сейчас году.

Там, где возле черного сарая,
На краю отбитого села,
Девочка лепечет, умирая:
- Я еще, ребята, не жила...


Юлия Друнина