Тянет на ту тропу, которую уже почти навязали?
Всё это было, было и не раз, и с большими потерями. И выйти из потерь с каждым разом всё сложнее.
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ ОДНОГО ИЗ РУКОВОДИТЕЛЕЙ БЕЛОГО ДВИЖЕНИЯ ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТА АФРИКАНА БОГАЕВСКОГО:6 марта. Был тихий зимний день. Слегка подморозило. Ветра не было. Снег уже сошёл, и широкие чёрные поля терпеливо ждали тёплого дыхания недалёкой весны. После грязи и усталости последних дней идти было легко, да и в поход мы уже достаточно втянулись. Впереди, в авангарде, шёл Офицерский полк с генералом Марковым. За ним – главные силы: юнкера и корниловцы, в арьергарде за обозом – я со своим Партизанским полком. В трёх-четырёх верстах перед Лежанкой нужно было переходить через широкий плоский бугор. Как только авангард показался на нём, высоко над ним разорвалась шрапнель со стороны Лежанки, и бело-розовое облако тихо поплыло по бледно-синему небу. За первой шрапнелью – вторая, третья – так же высоко и безвредно. …
Марков уже ввязался в упорный бой. Большевики, занимая окопы по обе стороны речки, осыпали его жестоким ружейным и пулемётным огнём; пришлось залечь и ждать результатов обхода корниловцев. Батарея красных, стоявшая у церкви, перенесла свой огонь на мой полк. Одним из первых снарядов был убит один из моих офицеров и казак. Это были первые и единственные наши жертвы за этот бой. <…> Наступая уступом против красных под их редким огнём примерно в версте за Офицерским полком, я с удивлением и восторгом неожиданно увидел, как марковцы, которым, видимо, надоело открыто лежать на другой стороне речки под бестолковым, но всё же горячим огнём врага, вдруг вскочили и бросились – кто через мост, а кто в воду – в атаку на окопы красных. Последние совсем не ожидали этого и, даже не сопротивляясь, бежали. Я отчётливо видел, как беглецы быстро движущимися чёрными точками усеяли всю возвышенность за слободой, за которой бешено скакали повозки с «товарищами» и батарея. Марковцы и корниловцы настойчиво преследовали бегущих. Конница Глазенапа охватила часть их обоза. <…>
Этот первый в походе правильный бой, окончившийся полной нашей победой, имел для Добровольческой армии огромное нравственное значение. Явилась твёрдая вера в Корнилова и других начальников, уверенность в своих силах и в том, что лучший способ разбить большевиков – решительное наступление, не останавливаясь перед естественными преградами, сильнейшим огнём и превосходными силами противника. Была сделана взаимная боевая оценка врагов – и в нашу пользу. На большевиков, видимо, неотразимое впечатление произвело спокойное, без всякой суеты, стройное, как на учении, развёртывание армии, смелый переход её в наступление и атаку и меткий огонь. Добровольцы увидели перед собой многочисленного, хорошо вооружённого противника, занимавшего сильную позицию, но скоро убедились в отсутствии у него стойкости войск и толкового управления боем.
ИЗ ДНЕВНИКА МОСКОВСКОГО ОБЫВАТЕЛЯ НИКИТЫ ОКУНЕВА:1 марта. На днях горели в Москве на Мясницкой улице интендантские склады. Погибло разных запасов на 70 млн рублей. Говорят, что пожару предшествовали грабежи этих складов, и пожар собственно – заметание следов.
3 марта. А голод всё рельефнее и рельефнее: сегодня в Москве вместо мягкого хлеба выдали паёк на 1/8 фунта ржаных сухарей. Краса же русской революции, всякое воинство – сухопутное и морское – заполнило все улицы, рынки и площади, спекулируя и мародёрствуя откровеннейшим образом. Белую или серую муку дешевле 185 р. за пуд уже не купишь. Цена рублю, должно быть, не более трёх копеек. А нам самим – и буржуям, и пролетариям, – цена грош. Никуда не годимся и напрасно храндучим: без варяга нам порядка не завести. Пусть он придёт. Кто против этого, тот боится за свою власть или за своё брюхо. Несть теперь власти кроме Бога и своей совести, и не единым хлебом человек жив бывает!
10 марта. «Правительство» переезжает из Петрограда в Москву. Как говорится, «хуже стало»!
12 марта. …П. Ашевский шутя отвечает на вопросы, что от чего осталось, – «от царя – распутинские анекдоты», «от великой России – приятные воспоминания», «от Учредительного Собрания – рожки да ножки», «от русской армии – Крыленко», «от русского флота – «нелюдимое наше море»», «от офицеров – намогильные кресты и другие знаки отличий», «от гражданина – панихиды», «от семи повешенных – семь расстрелянных», и «во что превратилась наша жизнь? – в каторгу. Каторга – в господствующее сословие. Война – в мир. Мир – в войну. Законы – в декреты. Суды – в самосуды», и т.д. в этом же роде.
18 марта. М. Горький в «Новой жизни» отмечает, что «грабят изумительно, артистически. Грабят и продают церкви, военные музеи, продают пушки и винтовки, разворовывают интендантские запасы, грабят дворцы бывших великих князей, расхищают всё, что можно расхитить, продаётся всё, что можно продать, в Феодосии солдаты даже людьми торгуют: привезли с Кавказа турчанок, армянок, курдок и продают их по 25 р. за шт. Это очень «самобытно», и мы можем гордиться – ничего подобного не было даже в эпоху Великой французской революции». И это не художественный домысел писателя, а сущая правда.
19 марта. Немцы, австрийцы и гайдамаки заняли Николаев и Херсон. Огромная добыча досталась немцам: в Николаеве заняты все судостроительные заводы, где много недостроенных дредноутов, крейсеров, миноносцев и подводных лодок. Кроме того, задержан весь торговый флот Одессы, Днепра и Дуная, что-то около 2,5 тыс. судов. Везде в Одессе и Николаеве остались в пользу новых хозяев колоссальные продовольственные и военные запасы. Ну и Троцкий с Лениным: какие они тароватые для немецких буржуев! Тем и во сне не снился такой финал их нашествия на нашу разнесчастную страну.
21 марта. Вот у нас как: нежданно-негаданно арестовали самого нар. комиссара по морским делам Дыбенко. Даже не разберутся за что! По одним версиям, он провалил партизанское противодействие наступающему немцу, по другим – поругался с Лениным по вопросу ратификации мирного договора, по третьим – он под угрозой расстрелов заставил железнодорожников дать ему и его супруге госпоже Коллонтай экстренный поезд из Петрограда в Москву в составе одного паровоза и одного вагона. Госпожа Коллонтай тоже теперь не министерствует…
26 марта. Дыбенко из-под ареста освобождён.
31 марта. Сообщают, что советские войска, после взятия немцами и гайдамаками Полтавы, подожгли её и открыли по ней убийственный артиллерийский огонь, и несчастный город обращён в пепел.
(Окунев Н.П. Дневник москвича, 1917–1920. Кн. 1. – Москва, 1997.)
ИЗ ВОСПОМИНАНИЙ БЫВШЕГО МИНИСТРА-ПРЕДСЕДАТЕЛЯ ВРЕМЕННОГО ПРАВИТЕЛЬСТВА АЛЕКСАНДРА КЕРЕНСКОГО:
Я сел в поезд 9 марта 1918 года. На этот раз в вагон даже не второго, а третьего класса, набитый пьяными горластыми солдатами. Платформа Финляндского вокзала в Петрограде была в сугробах – снег давно уже никто не убирал. Выходя из вагона с тяжёлым чемоданом в руке, я поскользнулся и упал лицом прямо в снег. Ко мне подбежали солдат и матрос и помогли подняться на ноги. Со смехом и шутками они подали мне упавшую шапку и чемодан. <…> Носильщиков не было, как не было и извозчиков на вокзальной площади. Трамваи не ходили. С чемоданом в руке я отправился пешком, растворившись в толпе пассажиров с корзинками, баулами, узлами. В те тревожные дни пешеход, нагруженный баулами или чемоданом, ни у кого не вызывал удивления. Это был наилучший способ остаться незамеченным. А потому ни милиционеру, ни сыщику не пришло бы в голову обратить внимание на бородатого «врага народа № 1», благопристойно шествовавшего с чемоданом по Литейному проспекту.
(Керенский А.Ф. «Россия на историческом повороте». Мемуары. – М., 1993.)
ИЗ ДНЕВНИКА ГЕНЕРАЛ-ЛЕЙТЕНАНТА БАРОНА АЛЕКСЕЯ БУДБЕРГА, БЫВШЕГО КОМАНДУЮЩЕГО XIVАРМЕЙСКИМ КОРПУСОМ 5-Й АРМИИ СЕВЕРНОГО ФЛОТА:6 марта. Прочитал сообщение, что за время последнего продвижения вглубь России немцы захватили 3000 орудий, несколько десятков тысяч пулемётов и необозримое количество всевозможных боевых и технических запасов, и плакал от боли и стыда; минутами вторгалась в голову мысль: «А быть может, даже лучше, что всё это брошено, чем если бы было продано, всё равно кем, товарищами или комиссарами; результаты одни, но позора меньше».
Вспомнилось, как страдали мы; не имея ни орудий, ни пулемётов и снарядов; какой радостью было для нас получение этих средств борьбы и постепенное их накапливание и улучшение; какие надежды мы связывали с тем временем, когда наконец у нас будут средства бороться с врагом равным оружием… И когда всё это пришло, когда состояние материи поднялось, развалился дух, и через 8–9 месяцев на месте русской армии остались какие-то кучи нравственного навоза – дезорганизованные банды товарищей, продающих немцам пушки и пулемёты и позорно бегущих перед наступающими церемониальным маршем немцами.
19–22 марта. Сообщается о переносе резиденции народных комиссаров в Москву; совдепщики рискнули на то, чего боялись Керенский и Временное правительство и что им надо было сделать в марте прошлого года. Столица «бывшей России» перенесена в «бывшую столицу» России.
(Будберг А.П. Дневник, 1917–1919. – М., 2016.)
