Печать

Пожалуйста, войдите или зарегистрируйтесь.
1 час 1 день 1 неделя 1 месяц Навсегда

[Romanus7162]

Все знают, как живёт современное сибирское крестьянство, и какой неприглядный вид оно имеет. Я думаю, что произошло это благодаря приходу к власти коммунистов, после (и во время) которого было физически уничтожено всё лучшее, что существовало в сибирской деревне.
Однако, до 70-летнего правления коммунистов, была ведь ещё 300-летняя история Сибири - очень интересная и непохожая на развитие Европейской России.
Я сомневался, стоит ли поднимать на форуме тему - как жило раньше крестьянство в сибирских деревнях. Однако потом вспомнил, насколько самому было интересно читать о быте и жизни сибиряков в деревнях в прошлые века, ведь их жизнь была неотделима от Природы. А тут ещё Конёк-горбунёк меня поддержал:

Так что о сибиряках думать плохо просто зазорно - живут люди, работают, сильные люди.

Поэтому я решил отдельной темой привести сокращённые отрывки из очень уважаемого мною сибирского исследователя старины Бориса Ермолаевича Андюсева.
Просьба в эту тему никому ничего не писать, потому что спорить с Андюсевым бесполезно - он всё равно не услышит, так как сюда, на форум, не ходит.
(Если кому интересно, как жили крестьяне в Сибири, то эту тему можно просто читать факультативно, ну а если кому-то более интересны «бетонные джунгли», то таким можно посетить, например, кабачок «У занемогшего распутника», из которого визги и топот пляшущих доносятся по ночам даже сюда, несмотря на то, что город Тольятти находится довольно далеко от Сибири).

Многому из того, что пишет Андюсев, я нахожу здесь подтверждение. Например, он пишет, что бани-землянки долгое время считались в Сибири гораздо более «паркими», чем бани-срубы. И эти бани-землянки строились по берегам рек и озёр.
Как-то мы со Стасей обнаружили в обрывистом берегу Чулыма древние полуобвалившиеся сооружения, обшитые изнутри брёвнами. Они были небольшого размера, покрытые мхом, и стояли в ряд. Я долго ломал голову - что бы это такое могло быть. Думал, что это времянки рыбаков, где они прятались от непогоды, или коптильни для рыбы, но то, что баню можно построить настолько далеко от дома, мне даже в голову не приходило!

Можно было бы ещё и всё написанное Андюсевым проиллюстрировать фотографиями, и это было бы очень информативно.
Например, когда он пишет о стороительстве деревянных домов крестьянами, то ПОЧТИ НЕПОНЯТНО, о чём идёт речь:
«Крыши крыли без единого гвоздя.
Делалось это так. Сверху вдоль посомов по их скатам врубались «курицы» – тонкие бревна с крюком в нижней части. На крюки вдоль нижней кромки будущей крыши навешивали выдолбленные жёлобом бревна. На эти желоба опирались «тесины» кровли, уложенные на пласты бересты. «Тесаницы» были двойными, внахлестку. Сверху концы тесин над коньковой слегой закрывали-придавливали выдолбленным желобом тяжелым коньковым бревном.
На переднем конце бревна часто вытесывали голову коня; отсюда и название этой детали кровли...»
Всё это представить себе умозрительно довольно трудно. Но если вставить в текст следующую фотографию, то всё сразу становится понятно:



На фотографии хорошо видны «курицы» - брёвна с деревянным крюком в нижней части; видно также уложенное на эти крюки бревно, которое выдолблено жёлобом сверху (по-вдоль бревна). Далее видно, как в этот выдолбленный жёлоб упираются «тесины» (струганные топором доски) самой кровли. Далее видно, что верхние концы этих «тесин» придавлены тяжёлым коньковым бревном, тоже выдолбленным жёлобом, но перевёрнутым эти самым жёлобом вниз.
(Голову коня, вырезанную на конце конькового бревна, на фото не видно). 
А когда Андюсев пишет о том, что деревянной резьбе на домах в Сибири придавалось большое значение, то можно привести такие фотографии из Томска:











В общем, проиллюстрировать всё фотографиями было бы просто здорово, но на это ушло бы очень много времени, чего я не могу себе позволить. Поэтому оставляю только текст.

Эпиграф.
Распогодилось, разголубилось,
Солнце пьёт почерневший снег.
И брожу я по томским улочкам,
Улыбаясь пришедшей весне.
Что за улочки! Тихие, милые...
Славных предков застывшая грусть...
Ты уходишь куда-то, сильная,
О моя деревянная Русь!
Многоглазых высоток щупальца
Заковали в бетон и сталь.
Молчаливая, неприступная,
Ты уходишь, врастая в асфальт.
И брожу я, как ты, ссутулившись,
Будто вижу в последний раз
Эти тихие томские улочки,
Деревянный былинный сказ.

ЖИЗНЬ СИБИРСКИХ СТАРОЖИЛОВ. ЧАСТЬ I.
КРАТКО ОБ ИСТОРИИ.

С похода Ермака начался этап развития Западной Сибири, а с возникновением в 1607 г. Туруханского поселения и в 1618 г. г. Енисейска – и в Приенисейском крае. Значимым событием стало основание в 1628 г. Красноярского острога, а также возведение Саянского острога в 1709 г.
К середине XVII в. русские первопроходцы вышли к берегам Тихого океана и закрепились на восточной окраине Азиатского материка.

В начале ХХ в. доля Сибири в общей площади Российской империи составляла 58%. Население Сибири при этом составляло всего 6% от общего числа жителей огромной страны
Главным стимулом и наибольшей ценностью в первоначальном освоении сибирского края была пушнина. В XVII в. сибирская пушнина давала от 40 до 80% всего национального дохода российского государства!

Важнейшим изменением в освоении края явилось создание своего сибирского земледелия. Темпы роста посевных площадей и сбора зерновых в Сибири были всегда выше среднероссийских.
На 100 жителей здесь засевалось 84,9, а в среднем по России – 55,0 десятин пашни. (ДЕСЯТИНА - это примерно гектар. Прим. Романуса)
Особенно выигрышным выглядит сравнение урожайности российских и сибирских пашен. В европейской России урожайность зерновых была от «1:2,3» до «1:3,2», а сибирские земли давали от «1:4,2» до «1:10» и более.
И это в условиях экстремального климата и более короткого лета!
К 1917 г. Сибирь (6% населения России) давала 17% валового сбора зерна. Быстрыми темпами край превращался в основную житницу страны.

Не менее быстрыми темпами к началу ХХ в. развивалось животноводство. В 1913 г. по количеству скота Российская империя занимала второе место в мире после США - 190 млн. голов, из них на Сибирь приходилось 20% всего поголовья скота. В начале ХХ в. сибирские мясные и молочные продукты стремительно завоёвывали внутренний рынок страны: до 50% всего мяса в Москве завозилось из-за Урала. В крестьянских хозяйствах Сибири разводили до 18% всех лошадей России, 14% овец, 12% свиней (еще раз напомним, что этим занималось 6% населения страны).

Но наиболее впечатляющих результатов вначале ХХ в. достигло сибирское маслоделие. Министр внутренних дел Пётр Столыпин писал: «Сибирское маслоделие дает золота вдвое больше, чем вся сибирская золотопромышленность».
О высоком качестве масла, производившегося в Томской и Тобольской губерниях, говорит донесение 1911 г. русского консула в Штеттине: «Сибирское масло, ввозимое в Германию, в чистом виде до покупателя не доходит, а идёт на сдабривание местных германских масел или прибывает в уже «подправленном» виде из Голландии и Дании». Только в 1913 г. за границу было продано более 4,4 млн. пудов сибирского сливочного масла, что составляло до 90% всего экспорта масла из России.

Немаловажную роль играла и золотопромышленность: к 1910 г. доля сибирского золота составляла 71% (из 3,1 тыс. пудов всего добываемого золота – 2,2 тыс. пудов были сибирские). На сибирских приисках в начале ХХ в. строятся железные дороги, вводится прогрессивное алмазное бурение, внедряется зимняя промывка золотосодержащих песков за счет парового оттаивания грунта. Рост золотодобычи способствовал развитию торговли, путей сообщения, городов.
Потрясающей по своей грандиозности стало строительство Великой Сибирской железнодорожной магистрали. За 20 лет, с 1891 по 1911 гг. было построено 8281км путей. В среднем в год прокладывалось по 685 км. Строили по принципу – «Строить добротно, чтобы впоследствии дополнять, а не перестраивать». Общая стоимость прокладки дороги составила почти 800 млн. рублей. К 1910 г. уровень технической обеспеченности  Сибири превзошел общероссийский. На одно крестьянское хозяйство здесь приходилось в 2 раза больше, чем в Европейской России, жаток, молотилок, сенокосилок, жнеек.

На рубеже XIX-XX вв. быстрыми темпами развивались мукомольная промышленность, кожевенное производство, винокурение, пчеловодство и лесные промыслы. Росла добыча соли, каменного угля, графита, слюды. Сибирь быстро покрылась сетью путей сообщения – водных, колесных, железнодорожных. Например, к началу строительства Сибирской железной дороги основные перевозки по Московскому тракту осуществляли 16 тыс. ямщиков на 80 тыс. лошадей.

…О резко усилившейся тяге сибиряков к просвещению говорит тот факт, что если к началу ХХ в. в Петербурге один ученик приходился на 63 человека жителей, в Москве – на 57, в Харькове – на 131, то в Томске и Красноярске один ученик приходился на 26 человек.
Наоборот, удручают последствия преобразований, происходивших после 1917 г. в сельском хозяйстве и, частично, в промышленности, отбросившие экономику края на 2-3 десятилетия назад.
 
В годы гражданской войны 1918-1921 гг. крестьянство Сибири испытало грубое насильственное вмешательство. Как «белые», так и «красные»: продразверстка, реквизиции, террор колчаковской власти, насильственные мобилизации, сбор недоимок за годы мировой войны… Трудно оценивать степень «праведности» как «белых», так и «красных» в гражданской войне. Линия раскола прошла крайне противоречиво: где-то между богатыми и бедняками, где-то между старожилами и переселенцами,  где-то внутри крестьянского мира, и почти везде между казаками и крестьянами… И те, и другие защищали интересы «своей» Сибири.

С началом разумной для крестьян новой экономической политики (НЭПа) сибирская деревня обрела спокойствие и пережила непродолжительный, но бурный подъем 1920-х годов. Крестьяне активно втягиваются в рыночные отношения. Развивается кооперация, возникают добровольные товарищества по обработке земли, коммуны.

В середине XIX в. генерал-губернатор Западной Сибири П.Д. Горчаков писал: «Бесспорно, что сибиряки гордятся своей родиной, к коей привязаны более внутренних обывателей (т.е. жителей Центральной России), что они ценят ее изобилия, удобства».
Сибирские просторы, красота ландшафтов, «изобилия и удобства» действительно привязывали к себе человека.

До сих пор тесные отношения всеобщего «братства», взаимовыручки и общности жизни характерны для всех небольших поселков, большинства сёл и деревень сибирского края.   
…Весьма масштабно проявили себя в деле благотворительности купцы Кузнецовы, Гадаловы, Кытмановы. Так супруги Щеголевы пожертвовали Красноярску 1 200 000 рублей,  Н.К. Переплетчиков завещал городу 65 000 рублей. На благотворительные средства строились больницы, приюты, школы, ночлежные дома для нищих, храмы.
Подобные примеры характерны не только для Красноярска, но и уездных и волостных центров Енисейской губернии. В 1878-79 гг. в с. Курагино Минусинского уезда по инициативе крестьянина-предпринимателя Н.П. Пашенных было открыто сельское приходское училище. Для него бесплатно выделил свой дом другой зажиточный крестьянин Ф.Ф.Девятов. Н.П. Пашенных и крестьянин И. Снегирев пожертвовали школе по 100 рублей, а крестьяне окрестных деревень по их примеру решили на сходах собрать с каждой ревизской души по 25 копеек для содержания учителя, законоучителя и сторожа. Ф.Ф. Девятов совершил еще один благородный поступок: он выступил энтузиастом создания библиотеки в с. Курагино. Из книг, пожертвованных им и другими жителями, в 1900 г. была учреждена бесплатная народная библиотека-читальня.

М.М. Сперанский, российский реформатор начала XIX в., проехав по Сибири, провел серию преобразований, изменивших статус и управление сибирским краем. Из его писем видно, как, по мере знакомства с краем, этот столичный чиновник с особыми полномочиями, становится сибирским патриотом…
Из Тобольска - дочери: «Воспринимаю эту поездку как наказание. Те же порядки, та же глупость, то же терпение людское… Различие только в том, что здесь, говоря вообще, всем жить хорошо, и, следовательно, бедных менее… Смею утверждать, что Сибирь есть просто Сибирь, т.е. прекрасное место для ссыльных, выгодное для торговли, любопытное и богатое для минералогии, но не место для жизни и высшего гражданского образования…».
Из Томска – дочери: «Здесь прекрасные земли, которые дают сряду 10 и 15 урожаев…, опрятность в жизни крестьян. Томская губерния по богатству, произведениям и климату, весьма умеренному, могла бы быть одной из лучших губерний России…».
Из Красноярска: «Почти беспрерывно встречаются богатые селения. У старожилов отличный нрав… Вообще, все, кто хочет видеть старую Святую Русь, тот должен путешествовать в сих местах… Нравы отменные, чистые и простые. В течение 6 лет здесь, в Енисейске, не было ни одного подсудимого в уездном суде из всех обывателей уезда… Весь путь от Канского уезда до Красноярска есть сад…».
С юга Сибири: «Этот край один из самых благословенных не только в Сибири, но и в целой России…».
По завершению поездки, через несколько лет, М.М. Сперанский напишет: «Во всех случаях Сибирь будет всегда моим любимым предметом участия и попечения. Мысль о Сибири всегда будет со мною».

 Патриотизм сибиряков, во многом являвшийся выражением лучших черт сибирского характера, раскрывался в годину войн.
В Отечественной войне 1812 г. приняло участие более 27 тыс. воинов-сибиряков. Из Сибири было выведено 7 регулярных полков (в том числе Енисейский пехотный полк) и 2 артиллерийские роты. Из них 5 полков заслужили славу на Бородинском поле, при этом Томский и Тобольский полки потеряли более половины личного состава.
В русско-японской войне именно сибиряки составляли большинство солдат и офицеров, оборонявших Порт-Артур. Комплектовавшиеся по территориальному принципу Восточно-Сибирские дивизии стали основными силами Росси на театре войны на начальном этапе.
С началом первой мировой войны 1914-1918 гг. только в сельской местности Азиатской России было мобилизовано на фронт 1,2 млн. человек или 12% всего населения сибирского края. Сибирские полки ставились командованием на самых ответственных рубежах обороны, входили в части прорыва австрийских и германских позиций. Традиционно из сибирских охотников формировались команды разведчиков и метких стрелков. Особо отличились в боях казаки всех без исключения сибирских казачьих полков. Всего на фронтах первой мировой войны принимали  участие из состава сибирских казачьих войск 22 конных полка, 7 конных сотен, 3 дивизиона и 10 батарей.
 
Сибиряки внесли неоценимый вклад в дело победы в Великой Отечественной войне. В сибирской деревне осталось в те годы 59,2% трудоспособного населения: в основном это были женщины, старики и подростки. Они вынесли на своих плечах все тяготы войны в тылу. Подростки 1927-1930 гг. рождения подорвали тогда свое здоровье, работая по 14-16 часов в сутки.
В Фонд Обороны сибиряки пожертвовали более 5 млрд. рублей и подписались на военные займы более чем на 6 млрд. рублей. Сибирь приняла к себе более одного миллиона человек, эвакуированных из Европейской России.
О воинах-сибиряках сказано немало теплых слов:
Маршал К.К. Рокоссовский: «Среди наших замечательных солдат сибиряки отличались особой стойкостью».
Маршал Р.Я. Малиновский: «Уважение и глубокая всеобщая любовь к уральцам и сибирякам установилась потому, что лучших воинов, чем Уралец и Сибиряк, бесспорно мало в мире. Поэтому невольно рука пишет эти слова с большой буквы».

[Romanus7162]

ЖИЗНЬ СИБИРСКИХ СТАРОЖИЛОВ. ЧАСТЬ II.
МАТЕРИАЛЬНЫЙ МИР СИБИРСКОЙ ДЕРЕВНИ
 
ЖИЛИЩЕ РУССКИХ СТАРОЖИЛОВ СИБИРИ
Крестьянские жилища сибиряков с момента начала освоения Сибири и до середины XIX в. претерпели значительные изменения.
Русские переселенцы принесли с собой традиции тех мест, откуда были родом, и одновременно начинали существенно менять их по мере освоения края и постижения характера погоды, ветров, осадков, особенностей конкретной местности. Жилище зависело также от состава семьи, зажиточности хозяйства, особенностей хозяйственной деятельности и других факторов.

Исходным типом жилища в XVII в. было традиционное деревянное однокамерное строение, представлявшее собой четырехугольный сруб под крышей - «клеть». Клетью называлось, прежде всего, летнее не отапливаемое помещение, служившее как летним жильем, так и хозяйственной постройкой. Клеть с печью называлась «избой». В старину на Руси избы топились «по-чёрному», дым выходил в небольшое «волоковое» окно во фронтальной части избы. Потолка тогда вообще не было.
Двери в избу и клеть открывались первоначально внутрь. По-видимому, это было связано с тем, что в условиях снежной зимы за ночь у дверей могло намести сугроб снега. И только, когда в начале XVII в. появились «сени» («сенцы»), соответственно, и двери избы стали делать открывающимися наружу в сени. Однако в сенях по-прежнему двери открываются вовнутрь!

Таким образом, по строению жилища первоначально возникают двухкамерные: изба + сени или изба + клеть. В XVII в. появилась и более сложная, трёхкамерная: изба + сени + клеть.
Строили подобные жилища таким образом, чтобы СЕНИ располагались МЕЖДУ избой и клетью. Зимой семья жила в отапливаемой избе, а летом — перебирались клеть.
Первоначально, в XVII веке, «русские сибиряки» довольствовались небольшими по размеру постройками. В XX веке переселенец чаще всего возводил вначале небольшой домик-времянку, а за тем, по мере обживания и накопления средств, строил большой полноценный дом.

В XVIII—XIX вв. с усложнением техники строительства появляются избы-двойни (изба + сени + изба) и изба-пятистенок. Пятистенок представлял собой большое помещение, разделенное внутри капитальной рубленой стеной. Одновременно усложнились типы связей, переходов, пристроек, сеней, кладовых, крылечек и пр.
В конце XVIII — начале XIX вв. в Сибири начинают возводиться наиболее приемлемые для местного климата жилища — «крестовые» дома. Крестовый дом, или «крестовик» представлял собой значительных размеров помещение, разделенное внутри крестообразно, двумя капитальными стенами. Крестовый дом имел и другие особенности, характеризующие его как вершину строительного искусства сибирских старожилов.

Изба могла располагаться и на «подклети», в которой были подсобные помещения, кладовые, кухня и др. Жилище могло группироваться в сложный комплекс, включающий в себе несколько изб, соединенных переходами-навесами, пристройками, прирубами. В больших многосемейных хозяйствах на общем подворье могло находиться 2—4 жилища, в которых проживали родители, семьи детей, и даже внуков.
В большинстве районов Сибири в условиях изобилия строительного материала дома строили из сосны, а также из пихты и лиственницы. Но чаще строили так: нижние ряды стен («венцы») складывали из лиственницы, пихты, жилую часть из сосны, а отделку элементов дома делали из кедра. Иногда и целые дома рубились целиком из сибирского кедра.

В суровых сибирских условиях наиболее приемлемой была техника рубки избы в «угол», т.е. «в обло», или «в чашу». При этом в бревнах выбирался полукруг, а концы бревен выступали за стены сруба. При такой рубке «с остатком» углы дома не промерзали даже в самые сильные, (как в Сибири говорят - «в хлящие») морозы. Были и другие виды рубок избы: в «крюк с остатком», в «лапу без остатка», в «ласточкин хвост», в «простой замок», в «шпунт», и даже в «охряпку».
Простая рубка в «охряпку» - такая, при которой в каждом бревне выбирались углубления сверху и снизу, она применялась обычно при строительстве хозяйственных построек, и часто без утепления.

Иногда при строительстве избы на заимке или охотничьей избушки применялась столбовая техника, основу которой составляли столбы с вертикальными выбранными пазами, вкопанные в землю по периметру строения. В промежутки между столбами укладывались на мох бревна.
При рубке дома в бревнах выбирались полукруглые пазы; бревна укладывались на мох, часто в «шип», в «шкант» (т.е. соединялись в стене между собой специальными деревянными штифтами). Щели между бревнами тщательно конопатились и позднее замазывались глиной. Внутренняя стена дома также тщательно вытесывалась сначала топором, затем рубанком («стругом»).
Перед рубкой, предварительно, бревна «выводились», т.е. их после ошкурения протесывали, добиваясь одного диаметра от комля до верхней части бревна. Общая высота дома равнялась 13 – 20 рядам-венцам бревен. «Подклеть» дома из 8-11 рядов бревен могла быть хозяйственным помещением, кухней или кладовой.

Возведенный на «подклети» дом обязательно имел подполье. Сама «подклеть» из 3-5 венцов могла служить его верхней частью. Подполье сибирского дома было весьма обширное и глубокое, если это позволяли почвенные воды. Часто оно обшивалось доской. Фундамент дома учитывал местные особенности: наличие мерзлоты, близость и наличие камня, уровень вод, характер грунта и пр. Под нижний ряд стены чаще всего прокладывалось несколько слоев бересты.
 
 Если в Европейской части России даже в XIX в. были распространены повсеместно земляные полы, то в Сибири обязательно полы делали дощатыми, подчас даже «двойными». Такие полы имелись даже у бедных крестьян. Полы настилали из расколотых по-вдоль брёвен, протёсанных и простроганных до 10-12 см досок - «тесаниц» («тесниц»,  или «тесин»). Пиленый лес появился в Сибири лишь в XIX в. с появлением здесь пилы.
Потолки (они называются в Сибири «подволоки») до конца XIX в. во многих местах настилали из тонких, тщательно подогнанных друг к другу брёвен. Если для потолка применялись тесанные или пиленые доски, то они могли располагаться «встык», заподлицо или «в разбежку». Сени чаще всего строились без потолка. Потолок избы сверху утеплялся глиной или землей особенно тщательно, т.к. от этой работы зависело во многом «загонит ли тепло» в свой дом хозяин.
Наиболее древним, традиционным общероссийским способом кровли дома была кровля на «посомах» (на «самцах»), т.е. на бревнах фронтонов, постепенно укорачивающихся кверху. Позднее посомы заменились дощатыми фронтонами. Бревна посомов плотно пригонялись друг к другу и скреплялись шипами. В верхние, короткие бревна посомов врубалось длинное бревно, которое называлось «князевой слегой». Ниже, параллельно будущей крыше шли «решетины» («обрешетины») из толстых жердей.
Крыши крыли без единого гвоздя. Делалось это так. Сверху вдоль посомов по их скатам врубались «курицы» – тонкие бревна с крюком в нижней части. На крюки вдоль нижней кромки будущей крыши навешивали выдолбленные желобом бревна. На эти желоба опирались «тесины» кровли, уложенные на пласты бересты. «Тесаницы» были двойными, внахлестку. Сверху концы тесин над коньковой слегой закрывали-придавливали выдолбленным желобом тяжелым коньковым бревном. На переднем конце бревна часто вытесывали голову коня; отсюда и название этой детали кровли. Конек скреплялся на клинья специальными стяжными деревянными штырями, пропущенными сквозь коньковую слегу. Кровля получалась монолитная, достаточно прочная, выдерживавшая даже шквальные порывы ветра или тяжелый снег.
В качестве кровельного материала наряду с тесинами применяли «драницы», «дрань». Для получения «драни» расколотые по-вдоль бревна хвойных пород, чаще всего «листвяжные», расщеплялись топором и клиньями на отдельные пластины. Длина их доходила до двух метров. Топорный тес и драницы были весьма устойчивыми к воздействию осадков, долговечны. Пиленая же поверхность современной доски легко пропитывается влагой и быстро разрушается морозами. Крытые дранью кровли встречались в Сибири вплоть до второй половины ХХ в.

В любом случае крытые доской крыши домов – важнейший признак сибирского жилища. Соломенные кровли, повсеместно распространенные у великорусских крестьян даже среднего достатка, у сибиряков почти не встречались; разве что у переселенцев на первых порах или у самых последних лентяев-бедняков.
В начале ХХ в. у зажиточных крестьян и деревенских торговцев-«майданщиков» появляются крыши, крытые железом.
Крыши могли быть одно-, двух-, трех-, четырехскатными. Были крыши с «залобком», с «козырьком», двойные крыши и др. Для покрытия пятистенного и особенно крестового дома наиболее приемлема была четырехскатная, «шатровая» крыша. Она великолепно защищала дом от дождя, от снега, от ветра. Словно колпак, такая крыша удерживала тепло над потолком. Края такой крыши на метр и более выделялись за стены дома, что позволяло отводить в стороны дождевые струи. Кроме того, восходяще-нисходящие конвекционные потоки воздуха вдоль стен способствовали сохранению тепла в помещении.

К крестьянскому дому пристраивались рубленые сени с покатой кровлей. Но строили и дощатые сени, то есть, не из брёвен, а из досок. В сени вёл вход через высокое просторное крыльцо, часто стоявшее на бревенчатом подрубе. Столбы и перила крыльца украшались резьбой.
В XVII – XVIII вв. для окон использовали слюду, брюшину животных или холст, пропитанный жиром или смолой-«живицей». Если в Европейской России вплоть до ХХ в. окна были небольшими, то в Сибири повсеместно уже с XVIII в. отмечаются большие окна, а их количество в доме доходит до 8-12. При этом простенки между окон были значительно более узкие, чем сами окна. Все исследователи отмечали повышенную «любовь сибиряка к солнцу и к свету».

В XIX в. по Сибири быстро стало распространяться стекло. Оно было доступно практически всем крестьянам: достаток позволял это приобрести. Но и тогда отмечалось, что старожилы на зиму вынимают «остекленные рамы, а взамен вставляют рамы с брюшиной или холстом», делая это «для предохранения от намерзания льда и во избежание мокроты». Встречались и рамы с двойными стеклами, но чаще были двойные рамы в окнах.
Оконные рамы отличались изяществом работы. На зимних оконных рамах часто изготавливали специальные желобки для сбора талой воды. С середины XIX в. широкое распространение приобрели рамы с отворяющимися в летнее время створками.
Наряду с одиночными окнами, при строительстве дома у зажиточных крестьян широко применялись сдвоенные, расположенные рядом окна (их называли «итальянские»).

Снаружи окна обрамлялись массивными наличниками. На них навешивали на шарнирах ставни, которые являлись важнейшим отличительным признаком сибирского дома. Первоначально они служили более для защиты окон от стрел при осаде дома, и были массивными и одностворчатыми. Так, из записок А.К. Кузьмина (1827 г.) узнаем, что «имеются веревочки, привязанные к болтам ставней, чтобы можно было их отворять и затворять, не выходя из дома. Я прежде думал, что только одна их лень сверлила и портила стены для пропуска веревок; но после уверился, что это остаток старины, когда требовалась защита при осаде, и, не подвергаясь опасности, нельзя было выйти на улицу».
Ставни служили и для украшения окон. «Окна без ставней, что человек - без глаз» - говаривал один старожил.
Наличники и ставни обильно украшались резьбой. Резьба была «пропильная», прорезная или накладная. При накладной резьбе выпиленный узор набивался или наклеивался на основу. Дом украшали также резным карнизом, галереей с точёными балясинами, балкончиками с резными перильцами, а на печную трубу сверху ставили ажурный металлический «дымник».
 
ПЛОТНИЧЬИ СЕКРЕТЫ СИБИРСКИХ МАСТЕРОВ
Ко второй половине XIX в. плотничье искусство сибирских старожилов достигло наивысшего расцвета. До нашего времени стоят в селах и городах деревянные церкви и часовни, крестовые дома и дома-пятистенки, амбары. Несмотря на почтенный срок их жизни – многим строениям по 100-150 лет, - они поражают нас своей прочностью и красотой, гармоничностью конструкций. В отличие от Европейской России, где наиболее качественное строительство вели профессиональные плотники в составе отхожих артелей, в Сибири почти каждый крестьянин-старожил сам умел строить основательно, добротно и красиво. При строительстве дома старались учитывать множество, казалось бы, незначительных мелочей и факторов; поэтому и стоят те постройки многие десятилетия.

Место для строительства дома выбиралось часто так: на предполагаемом будущем подворье тут и там раскладывали на ночь кусочки коры или бересты. Утром смотрели, где наиболее сухая нижняя сторона. Или могли все это оставить на месте на несколько дней, чтобы затем узнать, кто поселился под корой. Если муравьи или дождевые черви, то место вполне было пригодно для строительства дома.
Дома строили из 80-100 летних деревьев хвойных пород; причем брали лишь их комлевую часть. Бревна выше комля, второго-третьего «порядка» шли на стропила, слеги или строительство хозяйственных построек. Комлевое бревно обязательно «выводили» под один диаметр бревна.

Лес для этого брали «кондовый», выросший на высоком склоне горы, с мелкими и плотными годовыми кольцами. Деревья, растущие на вершине горы или у подошвы, считались менее пригодными для качественного строительства. Особенно сторонились деревьев, растущих в сырой, болотистой низине, пропитанных железистыми соединениями: такие деревья называли «кремлёвыми». Они так тверды, что их почти не берут не топор, ни пила.
Хвойный лес на строительство рубили поздней осенью или в начале зимы с первыми морозами и первым снежком. Осину и березу заготавливали с весны до осени, сразу очищали от коры и бересты, затем сушили. Соблюдалось одно важнейшее правило: строевой лес рубили только на «старый месяц». Сохранилось множество поверий и обычаев, связанных с рубкой леса и строительством. Так, нельзя было ни заготавливать лес, ни начинать рубить дом в понедельник. «Зависшие» деревья, т.е. зацепившиеся при падении за другие деревья или деревья, упавшие на север, обязательно пускали на дрова: считалось, что они принесут несчастье жильцам дома. 
 
Срубленные осенью сосну, лиственницу, ель очищали от веток, распиливали деревья на бревна необходимой длины («крыжевали») и, не ошкуривая от коры, оставляли до весны в штабелях «вылеживаться». С наступлением весны отопревшие деревья легко ошкуривались и вывозились на подворья. Здесь их складывали в штабеля под крышу на 1-2 года для просушки. Для столярных работ бревна сушили не менее 4-х лет, особенно тщательно оберегая от прямых лучей солнца, чтобы не было трещин в древесине. Лишь затем деревья «выводили» и начинали рубить дом.
Хорошие плотники поступали и так: весной бревна сбрасывали в речку, располагая их по течению воды, сроком на 3-4 месяца. Вымоченные бревна летом поднимали из воды и сушили до морозов. Считалось, что древесина при этом будет более прочной, не будет давать трещин, долго не поддастся гниению. При рубке стен бревна укладывали по сторонам света: внутрь дома обращали южную, более рыхлую, но теплую сторону дерева, а наружу – северную, более плотную и «закаленную».

При строительстве дома под нижние венцы вкапывали «стулья» – лиственничные чурки. Их предварительно обмазывали горячей смолой, дегтем или обжигали на костре для предохранения от грибка. Деревянные стояки или камни обязательно отделяли от нижнего ряда несколькими слоями бересты. Насколько можно проследить по старинным строениям, под нижние бревна обязательно набивали камень-плитняк или плотно загоняли лиственничные кряжи. Завалинки подсыпали с внутренней стороны дома, где всегда было сухо.
Стены дома протесывали топором с кривым топорищем и строгали стругом. Стены были ровными, а древесина – светлая, и, как говорили, «дышала». Вплоть до конца XIX в. стены избы не оштукатуривались. Лишь пазы между бревнами заделывались жгутиками белой глины.

Подушки и косяки дверей и окон изготавливали из хорошо просушенной сосны или кедра. Они были несколько шире бревен стены, чтобы не затекала вода. В пазы косяков укладывали просушенный мох, обматывали все ниткой и ставили их на место. При этом мох не «сползал» во время установки косяков.
В целях предохранения от ржавчины металлические детали ворот, ставней, а также гвозди, проходили специальную обработку.   Для этого их нагревали  в огне до красного каления и тут же опускали в чистое льняное масло. Однако при строительстве старались по возможности использовать не столько железные гвозди, сколько деревянные шканты и клинья.
Ни один уважающий себя плотник не начинал отделочные работы в доме, пока покрытое крышей строение не высыхало (не «выстоялось»). При этом сохранность дома обеспечивалась хорошей кровлей.

Даже, если по прошествии 25-30 лет крыша и не протекала, тёсовую кровлю обязательно перекрывали. Также, по воспоминаниям старожилов, один раз в полстолетия разбирали «окосячку» окон и дверей, при необходимости меняя оконные «подушки» и порог двери, а также заменяли бревна нижнего ряда стен - венцы.
 
ИНТЕРЬЕР ЖИЛИЩА КРЕСТЬЯНИНА - СТАРОЖИЛА
«Таких прекрасных, светлых, обширных изб, с такой изящной внутренней отделкой, нигде в целой России нет. Бревна вытесаны и выструганы так гладко, пригнаны так хорошо, лес подобран так искусно, что в избе стены как бы сплошные, блестят и радужатся от перелива древесных струй», - писал о жилищах сибиряков декабрист И. Завалишин. И сам дом, и его внутреннее убранство служат лишним доказательством прочности и достатка хозяйства крестьян, рисуют совершенно иную, чем у великороссов, картину жизни сибирских старожилов.
Повседневная жизнь крестьян протекала в избе – в передней половине дома, а парадная половина дома – горница, - служила чаще для приема гостей и праздничных застолий. Особое место в избе отводилось русской печи – «кормилице» и хозяйственному центру дома.

Печь ставилась справа или слева от входной двери. У печи было множество углублений – печурок для хранения мелких предметов или посуды, щепы для растопки печи и пр. Под печью хранились ухваты, кочерга, метелки, деревянные лопаты для хлебов. Один-два раза в неделю печь обязательно подбеливалась.
Для спуска в подполье рядом с печью располагался «голбец» («голбчик») – ящик с крышкой. Голбец мог быть и за печью, у боковой стены избы; он представлял собой вертикальную дверь и ступени спуска в подполье. Значительно позднее для спуска в подполье стали использовать люк – «западню».

Над входной дверью от печи до стены настилались полати: здесь спали младшие члены семьи, а также хранилась часть одежды. На полати входили по приступкам у печи. Верхним голбцом называлась деревянная площадка вокруг печи до задней стены. Печь служила спальным местом для пожилых членов семьи.
Часть избы перед печью огораживалась загородкой из «тесниц» или матерчатой занавесью и называлась «куть» (ныне – кухня). Вдоль стены кути стоял ящик для посуды, «залавок». Наверху от печи тянулась широкая полка, также для посуды, – «грядка». В кути стоял и стол для хозяйственных нужд хозяйки. Во второй половине XIX в. нижний ящик и подвесной ящики для посуды соединились в большой шкаф для посуды – буфет.

Четыре угла в избе носили названия: «кутной», «покуть», «сутки» и «святой» (то есть передний, красный). В переднем углу сходились широкие, до 40 сантиметров шириной, лавки. Лавки были прикреплены к стене и застилались специальными ткаными половичками или холстами. Здесь же стоял чисто выскобленный и вымытый стол. С внешней стороны стола стояли скамейки.
Вверху, в передний угол была врезана полка - «божница» с иконами, украшенные пихтой и полотенцами-рушниками. Перед иконами натягивались занавески и висела лампадка.

При наличии одной комнаты-избы, - вся семья жила в ней зимой, а летом все переходили спать в не отапливаемую клеть, или на сеновал -«поветь». Во второй половине XIX в. быстро увеличивалась жилая площадь дома. В многокамерных домах сибиряков появились «прихожки», «горницы», «спаленки», «кладовки-казёнки».
В горнице, как правило, была своя собственная печь: «галанка» («голландка»), «механка», «теремок». У стены стояла деревянная кровать. На ней – пуховые перины, пуховые подушки, простыни из белого, а покрывала из цветного полотна. Кровати покрывали также коврами ручной сибирской работы.

Вдоль стен горницы были лавки, покрытые нарядными покрывалами, шкафы для праздничной посуды. В горницах стояли сундуки с праздничной одеждой и фабричными тканями. Сундуки были как собственной ручной работы, так и купленные на «ярманке» знаменитые сундуки из Западной Сибири «со звоном».
Здесь же стоял резной деревянный диван ручной работы. В углу горницы во второй половине XIX в. стояла многоярусная полка, а в переднем углу или в центре комнаты был большой праздничный стол, часто округлой формы с точеными ножками. Стол покрывался тканной «узорчатой» скатертью. На столе постоянно стоял самовар и набор фарфоровых чайных чашек.

В «святом» углу горницы была нарядная «божница» с наиболее ценными иконами. Кстати, к наиболее ценным сибиряки относили иконы, привезенные предками из «Рассеи». В простенках окон висели зеркало, часы, иногда картины, «писаные красками». В начале ХХ в. на стенах сибирских домов появляются фотографии в застекленных рамках.
Стены горницы выстругивались особенно тщательно, углы её закруглялись. И, по воспоминаниям старожилов, струганные стены даже натирались воском (вощились) для красоты и блеска.
В конце XIX в. у зажиточных крестьян стены стали оклеивать бумажными обоями («шпалерами») или холстом, а мебель – окрашивать синей или красной масляной краской.

Полы в избе и горнице многократно скоблились и мылись с «дресвой», с прокаленным песком. Затем их застилали сшитым в единое полотно холстом, прибитым по краям мелкими гвоздями. Сверху на холст стелили в несколько слоев домотканые половики: они служили одновременно показателем достатка, зажиточности и благополучия в доме. У богатых крестьян на полу можно было встретить и ковры.
Потолки в горнице настилали особенно аккуратно, покрывали резьбой или расписывали красками. Важнейшим духовно-нравственным элементом дома была «матица», то есть потолочная балка. «Матица дом дёржит», - говорили сибиряки. На матицу в избе подвешивалась на гибкой жерди - «очепе» кроватка для младенца («зыбка», или «качка»).
Сибирский дом отличался чистотой, ухоженностью, порядком. Во многих местах, особенно у старообрядцев, дом раз в год даже мыли снаружи от фундамента до самого конька крыши!
 
ПОДВОРЬЕ И ХОЗЯЙСТВЕННЫЕ ПОСТРОЙКИ
Жилые постройки сибирского крестьянина были лишь частью комплекса построек подворья, по-сибирски – «ограды». Подворье – домохозяйство подразумевало собой все хозяйство, включая постройки, дворы, огороды, загоны. Сюда включались и скот, и домашняя птица, и орудия труда, и инвентарь, и запасы-припасы.
Необходимо отметить, что в сибирских условиях сформировался  замкнутый по периметру тип подворья. Высокая степень индивидуализации жизни, сформировала замкнутый мир семьи как «мини-общества» со своими традициями-правилами жизни, своей собственностью и правом полного распоряжения результатами труда.
Данный «мир» имел четко выраженные границы с крепкими высокими ограждениями. Забор, по-сибирски - «заплот», - представлял собой, чаще всего, ряд столбов с выбранными вертикальными пазами, забранными толстыми плахами-тесницами. Огороды, пригоны для скота могли огораживаться изгородью из жердей.

В комплексе строений важнейшее место занимали главные, парадные ворота усадьбы. Будучи олицетворением благополучия и достатка на подворье, ворота часто были краше и аккуратнее самого дома.
Основной тип ворот в Енисейской губернии – высокие, с двухстворчатыми полотнами для прохода людей и въезда конных экипажей. Ворота часто сверху крылись двухскатной крышей. Столбы ворот тщательно остругивались, иногда украшались резьбой. Полотна ворот могли быть из вертикальных тесин или забраны в «елочку». На столбе ворот обязательно крепилось кованое кольцо на металлической фигурной пластине-«жуковине». Ворота в скотский пригон (на «скотский двор») были гораздо ниже и проще.

Всё подворье делилось на функциональные зоны: «чистый» двор, «скотский» двор, загоны, огород и др.
Устройство дворов могло варьироваться в зависимости от климатических условий региона Сибири, и особенностей хозяйственной деятельности. Первоначально, многие элементы усадьбы напоминали дворы Русского Севера, но впоследствии видоизменились. Так, в монастырских документах XVII в. отмечалось, что в 25 дворах крестьян насчитывалось более 50 различных помещений, связанных с содержанием скота: «избы скотские», хлевы, стаи «конские», сенники, сараи, повети и др. (Монастырь на притоке Ангары).

К XIX в. центром усадьбы становится «чистый» двор. Он чаще всего располагался с солнечной стороны дома, у парадных ворот. На этом дворе располагались дом, амбары, погреб, «завозня» и пр. На «скотском» (скотном) дворе размещались хлева, «стаи» для скота, конюшни, сенники и др.
Сено могло храниться и на втором ярусе высокого навеса, на «повети», но чаще всего его наметывали на хлева и «стайки». Во многих районах сибирского края весь двор на зиму сверху крыли жердинами-слегами, опирающимися на вертикальные столбы с развилками, а сверху накрывали сеном и соломой. Таким образом, весь двор полностью был закрыт от непогоды. «Сено намётывают на сей помост, а других сенников не имеется», - писалось в одном сообщении из Сибири.

Строения как «чистого», так и «скотского» дворов располагались чаще всего по периметру усадьбы, непрерывно друг за другом. Тыльные стены строений чередовались со стенами заплота (забора). В качестве строений подворья выступали и многочисленные кладовые, пристройки-прирубы к дому, «стайкам», амбару, различные навесы для инвентаря, тесин, брёвен и пр. Так, с тыльной стороны крестового дома прорубался вход-спуск в отдельное подполье-погребок под домом, служившее для хранения картофеля только в летнее время. Рядом к дому прирубалось небольшое помещение для домашней птицы. Тепла от стены дома было достаточно, чтобы куры и гуси легко переносили любые сибирские морозы.

Амбары (по-сибирски - «анбары») были нескольких типов. Они могли ставиться на камни и иметь земляные завалинки, или возвышались на небольших вертикальных столбах, с «продувом снизу».
Такие амбары отличались сухостью и защищенностью от мышей. Амбары были одно- и двухэтажные, с галереей вдоль всего второго яруса; но в любом случае для амбара характерна значительно выступающая часть крыши со стороны двери. Вход при этом всегда делался с боковой стороны амбара.
Амбар служил помещением для хранения хлебных и фуражных припасов, а также посевного зерна. Поэтому амбары рубились особенно тщательно, без малейших щелей, и без утепления мхом. Особое внимание уделялось прочности и надежности крыши: ее часто делали двойной. Зерно хранилось в специальных отсеках – сусеках специальной сибирской конструкции. В документах отмечается, что крестьяне могли годами «не видеть дна своих сусеков», так как урожаи были отменные и с расчетом на «запас» в неблагоприятный год. Здесь же в амбарах стояли лари для муки и круп, деревянные кадки, мешки с семенем льна, хранились выделанные кожи, холсты, запасная одежда и пр.
«Завознёй» называли помещение для хранения саней, телег, лошадиной упряжи. Завозня имела чаще всего широкие, двустворчатые ворота и широкий помост-настил для въезда в нее.

Практически на каждом подворье сибиряка стояла «летняя куть» (летняя кухня, «времянка») для приготовления пищи, нагрева большого количества воды и «пойла» для скота, варки «скотского хлёбова» и пр.
У многих крестьян-старожилов на усадьбе стояло тёплое, специально рубленое помещение для столярно-ремесленных работ - столярная, сапожная, пимокатная (валенки - «пимы»), или бондарная мастерская. Над погребом надстраивали небольшое помещение, «погребницу».
Дом и амбар строили из качественного «кондового» леса, т.е. из  смолистых, прямослойных с плотной древесиной, бревен. Хозяйственные и вспомогательные помещения могли возводиться и из «мендача», т.е. менее качественного леса.
При этом «стаи», хлевы, конюшни были как рубленные «в угол», так и «набранные» из горизонтальных бревен в столбы с пазами. Многие исследователи отмечали, что в Сибири было принято повсеместное содержание скота на открытом воздухе, под навесом и стенами-ограждениями со стороны господствующих ветров. На навес наметывалось сено, которое затем сбрасывалось прямо под ноги коровам. Ясли-кормушки появились только в XIX в. под влиянием переселенцев.

В средних и зажиточных хозяйствах не только помещения для скота, но и весь «скотский» двор, то есть вся земля под открытым небом, застилался тёсаными бревнами или плахами. Также застилали на «чистом» дворе плахами проходы-дорожки от ворот до крыльца дома и от дома до амбара.
Завершали вид крестьянского подворья поленницы дров, но рачительный хозяин строил для них специальный навес. Дров требовалось много, благо, лес вокруг. Заготавливали по 15—25 кубических метров, притом одним только топором. Пила появилась в Сибири лишь в XIXв. Дрова обязательно готовили «с запасом», на два – три года вперёд.

Особое значение для сибиряка имела баня. Строили её как срубную, так и в виде землянки. Примечательно, что в XVIII—XIX вв. баню-землянку считали более «паркой», чем срубную.
Баню-землянку вырывали на берегу реки, затем обшивали «тесинами» и накатывали потолок из нетолстых бревен. Как землянки, так и срубные бани часто имели земляную крышу.
Топились бани «по-чёрному». Складывали печь-каменку, а над ней вешали котел. Воду грели в бочках и также раскаленными камнями. Банная утварь считалась «нечистой» и в других случаях не употреблялась. Чаще всего бани выносились за деревню к реке, озеру.

На дальнем конце усадьбы находилось гумно, застланное т`саными плахами, и стоял овин. В овине внизу располагалась печка из камня или круглая площадка, обложенная камнем. Над топкой располагался настил второго яруса: здесь сушили снопы хлеба. Рачительные хозяева имели на подворье гуменник, в нем хранилась после обмолота мякина для скота. Гумно и овин чаще всего были общими для 3-5 хозяйств. В 1930-е гг., в связи с коллективизацией, гумна и овины исчезают из крестьянских хозяйств, а размеры подворий резко уменьшаются. При этом значительно увеличиваются приусадебные огороды, т.к. овощи, картофель стали сажать не на пашне, а у дома. На усадьбах исчезают конюшни, а большие «стаи», в которых содержались до десятка и более голов скота, превращаются в современные небольшие «стайки»…

В крестьянском хозяйстве имелись постройки и вне пределов деревни. На дальней пашне возводились «пашенные» избушки, здесь же строили амбар, загон, конюшню. Часто заимки и пашенные избушки давали начало новой деревне. На покосах по две – три недели жили в шалашах («балаганах») или даже в лёгких избушках из тонких брёвен или толстых жердей.
Повсеместно на промысловых участках ставили зимовья, охотничьи избушки. Жили там недолго, в период охотничьего сезона, но в Сибири повсеместно народная этика предусматривала необходимость оставлять в избушке запас дров, немного продуктов, кресало и др. Вдруг сюда забредет заблудившийся в лесу человек...
Таким образом, специфика строительства, строений подворья совершенно идеально соответствовала особенностям природы, хозяйства, всего уклада жизни сибиряков. Еще раз подчеркнём исключительный порядок, чистоту, ухоженность и достаток сибирских построек.

[Romanus7162]

ЖИЗНЬ СИБИРСКИХ СТАРОЖИЛОВ. ЧАСТЬ III.
МИР СИБИРСКОЙ СЕМЬИ

СЕМЬЯ И РОДСТВЕННИКИ
Первоначально в сибирском крае не было условий для жизни устойчивой и обустроенной семейными отношениями.
Быстрое продвижение на Восток небольших воинских формирований казаков и служилых людей, охотничьих артелей промысловиков, миграции «гулящих» людей - все эти процессы были представлены повсеместно мужчинами-одиночками. «Немирная» обстановка первых десятилетий мало способствовала обзаведению семьей. Так, в Нерчинском остроге первоначально все служилые люди были одинокими за исключением воеводы Пашкова и его сына.
В данной связи любопытен документ, челобитная из Енисейска направленная в Москву в 1630 г.: «Вели, государь, нам прислать гулящих женочек, на ком жениться, а без женишек, государь, нам быть никак не мочно». Вскоре последовал Указ царя Михаила Федоровича: «В которых городах объявятся гулящие жёнки и девки, тех отсылать в Енисейск».

По мере укрепления положения русских в Сибири они начали перевозить сюда своих «домочадцев», ездили в «Россию» за жёнами, вывозили в Сибирь родственников. В связи с нехваткой женщин часты были браки с представительницами местных народов. И по согласию, и купленными, и даже с теми, кого «умыкнули». Подобные смешанные браки были более характерны для северных и восточных окраин страны.

Процесс формирования семей у русских в Сибири был тесно связан с формированием сельского населения. Если в 1669 г. семейные крестьяне составляли в Енисейском уезде 56,6%, то в 1680 г. численность их возросла до 67,6%. Внутренняя миграция крестьянского населения совершалась в основном семьями, среди «промышленных» и служилых людей семейных было меньше. К середине XVIII в. соотношение мужчин и женщин стало примерно равным. Но постоянные высылки в Сибирь военнопленных, ссыльных, поселенцев, «штрафных нижних чинов» увеличивали количество мужчин.

Складывающиеся семьи сибиряков по форме первоначально были «малой семьей», состоящей из родителей с малолетними детьми или вообще без детей.
В конце 80-х гг. XVII в. в Енисейском уезде семьи составляли 63,3%. В этих семьях было всего от 1 до 3 лиц мужского пола, что крайне затрудняло разработку пашни и ведение хозяйства. Крестьяне начали привозить из «Рос сии» братьев с семьями, родителей своих и жены, дядей и племянников.
Постепенно формировались большие семьи. Выросшие здесь дети и внуки, а также привезённые сюда родственники, предпочитали вести общее хозяйство.
Если в такой большой, неразделённой семье главой был старший в роду дед или отец, то называлась семья «отцовская», если же проживали вместе семьи братьев или родственников, то «братская» («брацкая»).

К 20-м гг. XVIII в. в Енисейском уезде половину семей составляли неразделённые семьи, второе и третье поколение которых родилось и выросло здесь. Из них до 40% составляли семьи с 4-6, а 20% - с 7-10 мужчинами. Некоторые семьи имели численность до 30 человек! Неразделённость семей в значительной степени зависела и от повинностей, налагавшихся на семью в целом, например, государевой пашни, составлявшей до 1/5 части возделанной семьей земли.

Главой семьи был отец, которого называли «большак», в женской половине главенствовала - мать («большуха»).
Права и обязанности членов семьи были строго регламентированы согласно традициям. Так, например, в судебном иске жителя Балахтинской волости Василия Евдокимова Бутенко говорится, что «много сварливости перенёс за свою жизнь от отца, но терпел потому, что он, как родитель, имел на это право». Мы видим здесь осознанно выраженное понимание, что патриархальные отношения допускали полной власти домохозяина над своими «домочадцами». Однако в сознании крестьянских детей данная власть не воспринималась насилием. 

В 1760-е гг. «государева пашня» была отменена, сибирских крестьян перевели на повинности в денежной форме «с лиц мужского пола». В то же время система рекрутских наборов заставляла общину выделять рекрутов из самых больших семей, а обработка освоенных земель требовала к этому времени меньших затрат труда, чем ранее. Поэтому постепенно происходил раздел больших старожильческих семей на малые, и они уже были иными по численности, чем раньше.

При семейном разделе в Енисейской губернии присутствовал следующий древний ритуал. На столе размещали ковригу хлеба, солонку и свечу. Вся семья некоторое время сидела молча. Затем отец отрезал ломоть хлеба, который сын брал с собой в свой дом. В данном случае отрезанный ломоть хлеба выражал не только факт раздела домохозяйства, но и ритуальное обеспечение процесса раздела совместного имущества.
При разделе семьи все сыновья получали равные доли. Но в источниках присутствует и прямая оценка личности человека по трудовым критериям, учитываемая в ходе разделов и наследования имущества. В судебном разбирательстве по наследственному делу в Богучанской волости выборные признали «наследовать имущество сыну К., т.к. он в труде заслужил право достойного домохозяина, а его братья М. и П. шлялись по разным селениям как бездомные».

Определённая доля выделялась дочерям. Приёмные дети имели равные права со всеми. При разделах семей семейные связи не рвались.

Этнограф Н.С. Щукин писал в 1860-х гг.: «В деревне знают, за какой девкой ухаживает парень, а потому женят его на ком надобно». Большинство браков заключалось в пределах своей волости. Традиционными были «союзы» жителей двух-трех деревень. Например, с. Тасеево — с. Абан в Канском уезде. Большинство старожильческих семей вели начало от одного предка или группы родственников, первых засельщиков края. Весьма распространены и сейчас такие фамилии старожилов, как Чащины, Потылицины, Патрушевы, Брюхановы, Черкашины, Юшковы, Туровы, Привалихины и т. д.

Со временем изменялся и возраст лиц, вступавших в брак. Если в XVII — первой половине XVIII вв. большинство мужчин женились в возрасте около 35 лет, то впоследствии их брачный возраст снизился до 16—17 лет. Девушек старались отдать замуж как можно позже, например, в Приангарье часты были браки, в которых невесты были старше женихов.
Определённым показателем трудолюбия невесты и зажиточности её семьи считалось приданое. Так, по источникам, крестьянка  д. Карабульской Кежемской волости  А.Ф., выходя замуж в 1887 г., имела следующее приданое: 4 ситцевых платья, 2 юбки, 2 шали, кокетку, 2 фартука, 2 рубахи, платок, серебряные серьги и кольцо, 3 лукошка, квашню, сетку и более 30 аршин натканного ею полотна. 

Как и везде в России, брак освящался в церкви по православному обряду. Но в Сибири были нередки и браки невенчанные, особенно у старообрядцев. Отмечалось, что разводы у сибиряков крайне редки. В новый брак могли вступать только после смерти одного из супругов.

Для Сибири характерна была высокая рождаемость. По подсчетам В. В. Воробьева она была значительно выше, чем в Европейской России: если там прирост составлял 7,6, то по Енисейской губернии — 15,9, а по г. Красноярску — 19,4! Здесь рождаемость была близка к биологическому максимуму рождаемости.
Дети и подростки составляли до 40% населения. Довольно высока была численность лиц преклонного возраста.

Брачная пара без детей не считалась полноценной и поэтому относилась к семьям, «обиженным Богом». Поэтому в бездетных семьях повсеместно наблюдается стремление взять на воспитание сироту или ребёнка из многодетной семьи.
Из общественного приговора: «Крестьянин Григорий Скрипальщиков, не имея родных детей, взял на воспитание к себе у крестьянина одной с ним деревни, Федора Артемьева, сына 3-х месяцев от роду».
 
Исключительно важную роль в Сибири играли родственные отношения. Даже в третьем-пятом поколении потомки продолжали поддерживать тесные связи, помогать друг другу. Это обусловливалось традициями так называемых «помочей», совместного подъёма пашни, общими праздниками. Родственники встречались в «съезжие» праздники, на свадьбах, крестинах, «проводинах в рекруты». Родственники собирались вместе провожать в последний путь усопшего...   
 
ЖЕНЩИНЫ-СИБИРЯЧКИ
Традиционно общество отличалось выраженной иерархичностью своих членов. Источники свидетельствуют, что «сибирские женщины были менее зависимы» как в личном, так и в экономическом положении.
Уважительное отношение к сибирячкам в обыденном поведении жителей Енисейской губернии великолепно описал губернатор А.П. Степанов: «У них женщины занимают первые места на пирушках, и ежели тесно помещение, то все мужчины стоят, а женщины сидят».

Отношение к женщине в сибирском обществе закреплялось установками общественного сознания по принятию мер к тем, кто нарушает общепринятые нормы.
Так, красноярский купец Степан Семенов Худоногов из-за жестокого обращения с женой был принужден в 1784 г. к подписке и обязательству, чтобы «свою жену без всяких ее вин не бить и не увечить; и любить оную свою жену Веру Петрову, как закон велит».
В  1855 г. в целях защиты чести и достоинства жены подобную же подписку перед «обществом» дал старожил-крестьянин д. Заледеевской Красноярского округа Дмитрий Васильев Горбачев: «…я Горбачев обязуюсь жизнь вести благопристойную женатому человеку и жене своей Варваре напрасно обид никаких не причинять».
 Общественная мораль предусматривала, чтобы честь женщины защищалась в первую очередь близкими людьми. Когда в д. Дербиной Балахтинской волости «поселенец Устин Марков …неизвестно с какого поводу начал ругать скверными словами и обзывать… крестьянку Анну Черменову», то ее сын Семен Черменов заступился за мать и избил поселенца.
В своем поведении сибирская женщина руководствовалась установками традиций, общественным мнением, собственными оценками допустимого поступка. Важное место занимало словесное оформление норм поведения. Дети с раннего возраста усваивали сотни выражений, слов, поговорок и присказок, правил поведения. Каждое действие четко было связано с определенными выражениями и афоризмами.

Лучшими женщинами считались трудолюбивые («усердные робить»), опрятные («обиходные»), быстрые («шустрые», «огневые») и в домашних делах чистоплотные («чистотки»). В семье мужа невестке требовалось «почитать мужа, свекра и свекровь, не лениться работать, жить честно…».
 Наиболее порицаемым считалось нескромное, «разбитное» («размашистое»), грубое поведение. Такую женщину в Енисейской губернии называли «халдой». Не было принято, чтобы женщина громко и «бестолково» кричала, бранилась («лаялась»), ворчала, была всегда всем недовольной.

Источники отмечают и высочайшую честность сибирячек. Крестьянка д. Мосино Балахтинской волости  Татьяна Григорьева «на берегу р. Чулым нашла бумаги, о которых, не утаив» сообщила в волостное правление. В связке были финансовые документы на 709 рублей, расписки, соглашения на поставки хлеба, квитанции губернского чиновника.
В селе Еловском Балахтинской волости «1873 года июня 8 дня девица Ефросинья Метёлкина, крестьянская дочь» нашла на дороге золотой полуимпериал чеканки 1843 г. достоинством 5 руб. и отдала сельскому старшине. После «учиненного розыска неизвестно кому принадлежащего полуимпериала» владельца не нашлось. Волостное собрание приняло решение: «означенные деньги выдать нашедшей их девице».
Данный случай одновременно позволяет выявить и высочайшую честность всего старожильческого сообщества Балахтинской волости в 1870-е гг. Архивное «Дело об отыскании хозяина золотого полуимпереиала…» включает аж 19 документов! В них представлена многомесячная история выявления хозяина монеты по всем деревням волости! Но ни один крестьянин при этом не заявил «бесчестно» своих прав на эти деньги.
 
ВОСПИТАНИЕ ДЕТЕЙ В СЕМЬЕ
В семьях старожилов Сибири далеко не последнее место занимает система воспитания подрастающего поколения. Воспитание ребенка включало в себя три основных составляющих: общественное воспитание, семейно-родственное воспитание и самовоспитание.
С первых минут жизни, с момента рождения считалось обязательным дать нравственное напутствие. «Не будь крикливым, не будь ревливым, будь уемным, будь угомонным, не будь жадным, будь аушным». Немаловажная роль отводилась в первый год жизни физическому воспитанию, сохранению здоровья. Ребенка с первых дней закаливали. М. Ф. Кривошапкин писал, что 3-5-летние ребятишки «барахтаются» даже в сильный мороз в снегу и, «выбегая босыми на снег, не простужаются». Особую роль в оздоровлении детей играла баня: «Сибиряки парятся так жарко, что, выйдя из бани, падают в снег или прыгают в прорубь, невзирая на трескучий мороз».
Воспитанием в семье традиционно занимались дедушка и бабушка: они были менее других заняты крестьянским трудом. Одновременно считалось, что родители еще «не созрели для роли воспитателей»!
Все дети большой, не разделённой семьи воспитывались вместе, старшие одновременно участвовали в воспитании младших. Важнейшее место занимало трудовое и нравственное воспитание.
На первых порах особое место занимало понятие «греха». Это религиозно-нравственное понятие ребенок, неосознавая ещё норм запрета, усваивал из страха перед Богом. Он знал: согрешит - значит произойдет несчастье, «умрут родители» или заболевают. Кроме этого почти все игры, сказки, былички, поговорки, считалки детей младшего возраста имели «трудовую направленность».
В системе воспитания важным было ровное, без унижения и оскорбления отношение к детям. Часто бабушка именовала малыша по имени-отчеству, спрашивала совета, беседовала с ним на серьёзные темы.

Подрастая, ребёнок незаметно овладевал традиционным набором умений и навыков, соответствующих его возрасту, силам, здоровью. Детям прививалась серьезность, чувство ответственности.
Мальчики с 6-7 лет ухаживали за домашней птицей, вместе с дедушкой и бабушкой следили за порядком в доме и на подворье. В этом возрасте мальчики и девочки воспитывались еще вместе, и не было различия в их занятиях и мелких поручениях
С 9 лет мальчики уже стерегли лошадей, пригоняли с речки гусей, загоняли во двор возвращавшийся с пастбища скот. Им поручались и более серьезные работы на подворье. Они начинали принимать деятельное участие в работах отца, постигать азы мужских умений и навыков. Огромную роль в этом возрасте играло знакомство с лесом, тайгой: дети собирали ягоды, грибы, учились распознавать травы и другие растения, ловить рыбу.
С 11 лет мальчики умели свободно ездить верхом на лошади, работали на бороньбе во время сева. «Свой бороноволок дороже чужого работника», - с гордостью говорили родители о сыне, и ребёнок чувствовал свою значимость для семьи. Мальчики перенимали плотничьи, сапожные, бондарные, земледельческие навыки.
С 14 лет подростки учились пахать, работали на покосе, самостоятельно водили лошадей в «луга»,  в «ночное».
С 17 лет юноша выполнял уже все виды сельских работ: косил сено, ставил копны, пахал на пашне, полностью управлялся с конем, упряжью. Он получал свой собственный земельный надел - 15 десятин (гектаров) - и совместно с родственниками разрабатывал эту пашню. Он становился «женихом» и мог участвовать в деревенских сходах.
С 18-19 лет юношу допускали до самых тяжёлых работ, но при этом берегли от «надсады». В этом возрасте он являлся уже полноценным работником в хозяйстве.

У девочек и девушек были свои знания, умения и навыки работы.
К 11 годам девочки должны были уметь обрабатывать пряжу, прясть на прялке и самопрялке, выполнять все посильные виды женской работы по дому и на подворье.
К 14 годам девочки умели вышивать, вымачивать холсты, шить рубахи. Они уже доили коров, ухаживали за скотом. Участвовали с матерью и старшими сестрами в прополке, учились жать серпом и вязать снопы.
К 15 годам ткали на «кроснах», начинали готовить приданое для будущей свадьбы.
С 16 лет девушки участвовали во всех работах на покосе, на жнитве, полностью обрабатывали лен, коноплю.
К 17—18 годам девушка становилась полноправной работницей в доме. Она выполняла все работы на поле, знала все сорта холста, шитье одежды. Но вот что примечательно - варить и печь в доме родителей девушек не учили, она не должна была нести традиции своего дома в дом мужа, а должна была постигать их от будущей свекрови.

«Усердный робить» с детства, сибиряк оценивал человека по его нравственному облику. Поговорка «Воровать - стыд и грех, и судить будут» на первое место ставит не юридические запреты, а нравственные - «стыд и грех».
«Гульба да игра не ведут до добра» - внушалось мальчику с детства, а если «не послушался отца-матери, послушайся теперь барабанной шкуры; не хотел шить золотом, теперь бей камни молотком». Иными словами, непослушание ведет к преступлению и каторге.

Воспитание и самовоспитание детей шло в процессе совместного времяпрепровождения, в процессе обыгрывания многих сторон «взрослой» жизни. Здесь были свои запреты, ограничения. Чтобы не прослыть «неумехой», «бессовестной», «непутевым», «ябедой» или «хлюздой» и не быть изгнанным из игр, дети должны были следовать высоким этико-нравственным нормам. Десятки слов сибирского говора порицают тех, кто рос не «по заветам предков»:
изгаляться – делать неприятности;             
ёрник — забияка;                                             
лаяться — браниться;
шильник – мелочник;                                         
чмутить – сплетничать;
журба — сварливый;
ераститься – ворчать. 

«Общество» зорко следило за поведением детей, подавало пример традиционного поведения и спрашивало за нарушения по всей строгости. Любой взрослый человек, а тем более пожилой, мог сделать замечание, пожурить за проступок; об этом сразу же становилось известно родителям. Семья, не желая падения своего авторитета в обществе, за проказы сына строго его наказывала - честь рода ставилась на первое место.
«Не позорь рода-племени своего, предков своих» - внушалось с раннего детства.
Таким образом, воспитание было и средством сохранения традиций, и средством воспроизводства их в последующих поколениях. Человек продолжал воспитываться всю жизнь и только в преклонные годы обретал истинную мудрость: понятия старость и мудрость у сибиряков были синонимами. Круг жизни продолжался...
 
 Иностранцы о сибиряках: «Прием был сделан самый радушный… Войдя в избу, встретили там старика, который показался образцом патриархов. Длинные седые волосы серебренного оттенка и такая же борода почти покрывала всю грудь старика. Белый зипун перетянут был красным поясом, а голубого цвета шаровары заткнуты были в сапоги, доходившие до половины икр. Такою же чистенькою и опрятненькою показалась хозяйка, наблюдавшая такую же чистоплотность и порядок во всем домашнем быте. Костюм ея состоял из красного пестрого платья и белого платка, которым была повязана голова.  (Т.У. Аткинсон. Путешествие по Сибири. – СПб, 1865.)

Сбор сведений по Казачинской волости Енисейской губернии (1897 г.):
…25. Власть мужа над женой в той силе, что таковая исключительно должна только лишь исполнять возложенные на неё обязанности относительно работ в хозяйственном быту…
27. … в случае дурной жизни мужа - для обеспечения жены и детей выбирается обществом опекун из родственников или же из стариков.
30. Отношения между родителями и детьми находятся в должном почтении, …совершеннолетие считается с 20 лет…
31. … между свекром и свекровью личные отношения находятся в почтении невесткою их, старшая невестка имеет предпочтение перед младшей, между тем, они чередуются [в работе по хозяйству].
32. Обязанности родителей к детям следующие: пища, обувь, одежда, учить молитвы…; обязанности детей к родителям; повиновение, пища и одежда во время старости и болезни, а также равны дети хоронить и поминать родителей…
***
Историк Л.М. Сабурова: «В с. Кежма Енисейского уезда в начале ХХ в было 272 двора, 15 фамилий. Из них: 55 - Брюхановы, 43 - Кокорины, 19 – Лушниковы, 12 – Суздалевы и др. В д. Усольцево 58 дворов: 32 – Усольцевы, 19 – Привалихины, 4 – Верхотуровы и др.»
«Ни один суд не принимал от сына жалобу на отца, а на сына от отца - пожалуйста... Здесь «нельзя было силком отдавать замуж: «Хуже нет не в любви жить».

[Romanus7162]

ЖИТЬЁ СИБИРСКИХ СТАРОЖИЛОВ. ЧАСТЬ IV.
ПИЩА РУССКИХ СИБИРЯКОВ,  НАРОДНАЯ МЕДИЦИНА, ОБРАЗОВАНИЕ.

С началом русского освоения Сибири связано и традиционное хлебно-мучное питание ее жителей. Однако земледельческое освоение Сибири отставало от промыслового, что создавало серьезные трудности в обеспечении сибиряков хлебом. Вплоть до последней четверти XVII в. хлеб в основном завозился из-за Урала. Но постепенно своя продовольственная база была налажена. Для Приенисейского края важнейшую роль сыграло начало земледельческого освоения южных районов в 1710—1740 гг.

Первопроходцы края испытывали серьезные трудности и в переориентации питания на продукты охоты и рыболовства. Так, в северных областях Сибири русские первопроходцы вынуждены были выпекать лепешки из толчёной сухой рыбы и икры, а основным продуктом стала рыба.
Технология заготовки рыбы и её переработки была перенята у местного населения (юкола - вяленая рыба, порса - сушёная мелкая рыба, юрок - вяленая рыба без костей). Основным способом заготовки рыбы была засолка. Рыбу потрошили, пластали и, не снимая чешуи, солили на месте промысла, а зимой - замораживали. Так, М.Ф. Кривошапкин писал в 1857 г., что в г. Енисейске «на берегу Енисея рыба сложена в поленницы без всякого присмотра».

Добывали рыбу в огромном количестве. Только на Ангаре по «ямам» ежегодно вылавливали по 2,5 тыс. пудов! Получил в Сибири широкое распространение и рыбий жир, почти не употреблявшийся в Европейской России. Готовили его, перетапливая в котлах куски рыбы с малым содержанием воды. Особенно хорошим считался рыбий жир при выпечке пирогов. И в более позднее время рыба является традиционным для Сибири продуктом питания, до сих пор в старожильческих селениях ни один праз¬дничный стол не обходится без рыбного пирога.

Первые русские переселенцы активно включали в свой рацион и другие дары сибирской природы. Повсеместно употребляли в пищу дикий лук - бодун, чеснок, сарану, кипрей, колбу, черемшу. Варили щи из травы, похожей на ревень, и называвшейся здесь «капустою», или из травы, которую русские здесь назвали «борщ». Конечно, существенную роль в питании играли продукты охоты: так, в документах XVII—XVIII вв. упоминается медвежатина, оленина, сохатина, зайчатина, куропатки, рябчики, гуси и т. д.

По мере развития собственного земледелия основным продуктом питания становится ржаной хлеб. Его пекли из кислого теста, которое в специальной деревянной посуде («квашонка», «дежа») заквашивали чаще всего остатками теста от предыдущей выпечки. Заквашивали, конечно, и дрожжами, пивной или квасной гущей. В ржаной хлеб иногда добавляли ячменную (ячную) муку. В зависимости от сорта муки хлеб делился на ситный и решетный. Пекли хлеб на чисто выметенном поду русской печи в виде круглых ковриг. В неурожайные годы в хлеб добавляли дикую гречиху («кандык»), а на Севере — рыбную муку и даже мох.

Кроме ржи, яровой и озимой, выращивали ячмень, овес, гречу, горох, полбу. Все эти культуры шли для приготовления муки и дальнейшего использования в пищу в разных кушаньях. Так, из ржи и ячменя, предварительно прорастив его, делали солод, а затем варили пиво. Из пшеницы пекли калачи, тертые и крупчатые (мука крупчатая — «только из самой доброй пшеницы», мука высшего сорта).

Излюбленными сибирскими кушаньями считались пироги - их в Сибири пекли более пятидесяти видов. Пироги могли быть подовые, из кислого теста, на поду печи, и пряжённые (жареные), из кислого или пресного теста. Пироги начинялись рыбой, ягодой, мясом, овощами, творогом, капустой, яйцами, черемухой (как и рыбные, так и пироги с черёмухой были особо любимы сибиряками), с начинкой из другого теста и т. д. Разнообразие видов выпечек и пирогов позволяло разнообразить стол и в «скоромные», и в постные дни.
Основой пирога был «сочень»: если его начиняли сверху (творогом, овощами, черемухой), заливали сметаной, то получались «шаньги». «Сгибни» - это пироги с начинкой, защипанные по краям. Распространены были и «стружни» («хворост») - это жаренные в масле витые фигурки из пресного теста.
Пироги подавали и как отдельное блюдо, и как «прикуски» к чаю, и как обязательную добавку к горячим жидким блюдам, притом к каждому - особые. К щам из свежей капусты - пирог с гречневой кашей; к кислым щам - с солёной рыбой; к лапше - пирог с мясом; к ухе - пирог с морковью, и так далее.

Из муки готовили жидкие блюда - болтушки, затирки и густые - каши, саломат, кулагу, запаривая их в русской печи. Особенно полюбился сибирякам саломат: он был на каждом праздничном столе. Любимы были также - толокно, овсяной кисель, кисель из запаренного жидкого ржаного теста («бурдук»).
Повсеместно выпекали блины, как из кислого, так и из пресного теста, оладьи, пшенные, просяные, овсяные и гречневые, тонкие и «с припёком». Огромным спросом в Сибири пользовались «сковороды блинные разных размеров» - отмечается в таможенных сибирских книгах  XVII в.
Из цельных и дроблёных зёрен варили каши, как повседневные, так и для ритуальных целей; из хлебного «жита» делали различные напитки.

Необходимо остановиться и на мясной пище: она для Сибири была неизмеримо важнее, чем для Европейской России. Там мясные блюда были скорее праздничной пищей, здесь же - повседневной, и это было связано с повсеместным развитием животноводства.

Академик И.Г. Гмелин, путешествуя по Сибири в 40-е гг. XVIII в., отмечал, что «съестные припасы здесь очень дёшевы, рыба превосходная, мясо и дичь - в изобилии». Мясо в пищу шло свежее - «свежина», соленое - «солонина» и вяленое - «провислое». Зимой мясо окунали в воду, давали ему обледенеть и складывали в кадки, засыпав снегом. Мясо отваривали, тушили, жарили, запекали в тесте, или, большими кусками, прямо в русской печи. Мясные блюда были разнообразны: студень, холодное из языков, свиные окорока, похлебки с мясом, мясные щи, жаркое  из мяса и овощей, «курник» и др.

Однако любимым традиционным блюдом сибиряков считались и считаются ныне пельмени. Н. М. Ядринцев писал об этом так: «Пельмени поглощаются в невероятном количестве. Мясо доступно любому крестьянину».
Пельмени лепили всей семьей. Мужчины обычно рубили мясо в корытцах, женщины месили тесто, дети раска¬тывали его, а лепили - вместе. Затем их замораживали и хранили в ларях. (Считается, что слово «пельмень» произошло от пермяцкого слова «пельнянь» и затем было принесено в Сибирь). Пельмени ели с маслом, со сметаной, уксусом.

Многие блюда скромного и постного стола ели и запивали квасом, пивом. Так, квасом запивали тертую редьку, пареные овощи, протёртые ягоды, подсоленный лук, студень.
Наряду с квасом в Сибири был широко распространен чай. Чай поставлялся из Средней Азии и из Китая. В основном, сибиряки пользовались «кирпичным» чаем. Так, в Восточной Сибири из него варили различные напитки: «затуран», с добавлением соли, молока и пережаренной в масле муки, с добавлением толченых зерен пшеницы. Особенно сибиряки любили пить чай с молоком.
А. П. Степанов, первый губернатор Енисейской губернии, писал: «Во всякой деревне можно отыскать самовары. Большая часть крестьян пьет чай через сахар, с «прикуской», пирогами, и прочим». Традиционны для Сибири были «ягодные води¬цы», настои на смородинном листе, травах, медовые напитки. Чисто сибирским, старинным напитком было «кедровое молочко», приготовленное из толчёного кедрового ореха и родниковой воды.

Развивалось в Сибири и огородничество, что позволяло использовать в пищу традиционные русские овощи. На весь год крестьяне выращивали и запасали морковь, брюкву, свеклу, редьку, капусту, горох, огурцы, тыкву, лук, чеснок. Из пряностей сеяли мак, мяту, шалфей, анис.
Капусту на зиму солили или квасили, как шинкованную, так и кочанами, цельную. Репу крестьяне добавляли в кашу, парили в печи, начиняли ею пироги, пареную и печёную ели с суслом. Картофель варили, добавляли в овощные и крупяные супы, в щи, или использовали в вареном виде как приправу к блюдам. Очень редко картофель жарили с маслом или салом. Из гороха готовились похлебки для постной трапезы. Местами сибиряки занимались бахчеводством. В Минусинском уезде повсеместно крестьяне выращивали дыни и арбузы.
На всю зиму запасали кедровый орех. Кедровники были одним из самых ценных общинных угодий. Из кедрового ореха отжимали масло, а главное — орехи были неизменным угощением на вечерках и посиделках. Ещё масло отжимали из конопли, а также из льна.

Из молочных блюд более всего использовали творог, сметану, сыры. Сыры делали из творога с добавлением яиц и выдерживанием под гнетом. Зимой молоко замораживали в «круги», их удобно было хранить или брать в дорогу. Иногда перед замораживанием молоко смешивали с сырыми яйцами.
На столе сибиряка стояли и заготовленные впрок грибы, ягоды. Грибы отваривали, солили, жарили. Любопытно отметить, что во многих местах под понятия «грибы» попадали только белые грибы. Грибы использовали и как начинку для пирогов. Ягоды: смородину, малину, клубнику, землянику, жимолость, черемуху, чернику - ели свежими, сушили впрок, добавляли в мучные блюда. Повсеместно сушеную черемуху мололи в муку и добавляли в выпечку или использовали для варки киселя. Особое место занимала в питании сибиряков брусника.
Таким образом, питание в Сибири было обильным и разнообразным, сочетало русские традиции с новыми видами пищи сибирских народностей. Многие сибирские блюда и способы их приготовления распространились впоследствии по всей России.

Важнейшим условием ежедневного приема пищи по христианскому обычаю было соблюдение традиций застолья. В начале и по завершению завтрака, обеда, ужина была молитва.
Особое, священное место как в питании человека, так и повседневной обрядности занимал хлеб. В Сибири говорили - не месить тесто, а «творить» хлеб. Процесс выпечки хлеба был равен процессу со-твор-ения мира; в нем участвуют священные элементы – огонь, зерно, вода. «Вечером коврига спит, ее нельзя резать». Целую (непочатую) ковригу хлеба можно было резать только с утра. Хлеб олицетворял дом, жизнь.

Говоря об особенностях пищи русских старожилов Сибири, уместно привести ряд высказываний исследователей этого края.
И. Г. Гмелин: «Зерно здесь очень дёшево, а также дёшевы быки и свиньи. Река богата рыбой. Осетры жирны, так что в котлах, где их варят, стоит жир в палец толщиной. Дичь: лоси, олени, косули, зайцы, и т. д. в изобилии, из птиц — фазаны, куропатки, лебеди, дикие гуси, аисты — все этот стоит здесь значительно дешевле говядины». (Из описания рынка в г. Тобольске в XVIII в.)

А. П. Степанов: «У всех без исключения крестьянин Енисейской губернии хлеб употребляется ситный. У бедных белый хлеб бывает всякое воскресенье, всякий праздник, рыба 3-4 раза в неделю, щи забеляются сметаной, каша ячная с молоком. У крестьян среднего достатка щи с мясом каждый день, жидкая овсяная каша с молоком или саломата с маслом; иногда баранина жареная, несколько раз в неделю рыба. По праздникам увеличивают свой стол студнем и блинчиками, или вафлями. Стол богатого - из подобных же припасов, но в гораздо большем количестве, он имеет всегда 4 блюда и белый хлеб всякий день, и пироги с рыбою, и рыба гораздо знаменитее. Сушеную клубнику и землянику здесь едят разваренную с медом».

А.П. Беляев: «Хозяева, простые крестьяне-сибиряки, очень радушно нас приняли; такие же опрятные хозяюшки накрыли тотчас на стол и поставили кушанья. Каково же было наше удивление, когда этих кушаний - похлебок, говядины, каши, жареной дичи, пирожных колечек с вареньем - оказалось до шести блюд; превосходный пенистый квас нам подали в стеклянных зеленых кувшинах работы Коновалова, а когда мы уходили и хотели заплатить за обед, то хозяева обиделись, сказав: «Что это вы, господа? У нас, слава Богу, есть что подать».

Турбин С.И. (Тобольская губерния) Когда я и ямщик вошли в избу, хозяева уже сидели за столом и хлебали щи… В сибирских щах, кроме воды, мяса, соли и толстой крупы, нет никаких примесей. Класть капусту, лук и вообще какую бы то ни было зелень - считается совершенно ненужным. За щами последовал студень, к которому подали незнакомую нашему (т.е. великорусскому) простонародью горчицу, разведенную квасом. Далее явился не то, чтобы вареный и не то, чтобы жареный, а скорее пареный поросенок, слегка просоленный и очень жирный. Четвертым блюдом был открытый пирог (расстегай) с просоленною щукой. В пироге ели только начинку; края и сподку здесь есть не принято. Наконец, явилось что-то вроде оладьев с творогом, жаренных в коровьем масле.
Хлеб исключительно пшеничный… Квас, и очень хороший, в Сибири можно найти в каждом порядочно построенном доме. Где пекут хлеб из ржаной муки, там ее всегда сеют на сито. Употреблять решето считается предосудительным. За решетный хлеб много достается новосёлам, имеющим к нему сильное пристрастие. (Турбин С. Страна изгнания и исчезнувшие люди: Сибирские очерки. СПб., - 1872. - С. 77-78.)

БЛЮДА ТРАДИЦИОННОЙ СИБИРСКОЙ КУХНИ
 
 БЛИНЫ СИБИРСКИЕ. Гречневую муку смешать с пшеничной, развести молоком. Добавить яиц, масло топленное, дрожжи, соль, сахар. Приготовить дрожжевое тесто, развести его до нужной густоты жидкими сливками. Выпекать блины на раскаленной сковороде, на углях печи.
СИБИРСКИЕ ПЕЛЬМЕНИ. Слегка заморозить одинаковые по весу куски мяса свиного, говяжьего, дичину и сало. Затем мясо и сало вместе как можно мельче изрубить сечкой в корыте с луком, чесноком, постоянно помешивая. Изрубленную массу хорошо промять толкушкой, посолить, поперчить, заправить жидкими свежими сливками. Фарш еще раз хорошо промять и перемешать. Замесить крутое тесто и дать ему отстояться. Пельмени лепить маленькие, в «один прикус».
САЛАМАТ. Гречневую муку поджарить на сковороде с добавлением сливочного масла. Заварить кипящим молоком. Добавить мелко шинкованный лук, мелко нарезанное сало, соль. Хорошо размешать, накрыть крышкой и, укутав полотенцем горшок, упарить некоторое время на скамье. Отсудив, разрезать на порции и подать к столу, полив каждую порцию маслом и подливом (соусом).
ГОРОШНИЦА. Горох смолоть в гороховую муку, заварить кипятком и подержать на «водяной бане». Остудив, разрезать на прямоугольные пластинки. Залить горошницу внутренним рыбным жиром, вытопленным из красной ангарской рыбы.
ПИРОГ СИБИРСКИЙ РЫБНЫЙ. На раскатанный пласт дрожжевого теста выложить слоями вареный рис или пшено с луком (лук нужно обжарить). Затем выложить рыбу, цельную или нарезанную кусочками, без костей. Снова положить рис с луком и покрыть начинку другим слоем теста. Края защипнуть. Пирог проколоть ножом для выхода пара. Пирог можно сделать из цельного пласта теста и с крупной рыбой, защипнув края теста и придав форму лодочки.
КИСЕЛЬ ОВСЯНОЙ. Очищенный овес залить водой и оставить на сутки. Воду слить в отдельную посуду Вымоченный овес хорошо отжать. В полученную жидкость добавить соль и варить на огне, помешивая, до густоты. Добавить сливки. Перемешать, добавить немного масла. В зависимости от густоты кисель подают жидким или разрезают на куски, запивают молоком или простоквашей.
БУРДУК. Оставить часть теста от хлеба. Тесто залить водой и оставить на некоторое время, предварительно хорошо размешав. Когда появится осадок, воду сверху слить. Так повторить дважды. Осадок в Сибири называли «ил». Полученный «ил» залить кипящим молоком - получится густой, очень вкусный кисель - бурдук.
ВАРЕВО - это своеобразный полуфабрикат для «похлебки» на покосе, в лесу. в дороге. Для приготовления варева на сковороде жарили в жире или масле овощи, рубленое мясо, лук. Затем всыпали, помешивая, максимальное количество, предварительно прожаренной — на другой сковороде, муки.
Из густой массы катали шарики и подсушивали в печи. Хранить их можно было в  прохладном сухом месте. При приготовлении «похлебки» достаточно было опустить шарики в кипяток и прокипятить. Из «варева» готовилось очень калорийное сытное блюдо быстрого приготовления.

НАРОДНАЯ МЕДИЦИНА
Становление медицинского обслуживания в Сибири происходило крайне медленно даже в XIX в. и намного отставало от развития медицины в Европейской России. Это обусловливалось отдаленностью края, обширностью территории, крайне низкой обеспеченностью врачебными и фельдшерскими кадрами. Так, в самом конце XIX в. в Енисейской губернии работало всего 54 врача, из них 21 - в Красноярске.
Только в 1887 г. в Красноярске открылась первая в Сибири фельдшерская школа. В конце XIX в. в Сибири, в уездах были организованы медицинские участки. При каждом участке имелся врач, 2 - 3 фельдшера, и обязательно - аптека. Однако эти меры были недостаточны: часто на участок приходилось по 4 - 5 волостей с разъездом врача на сотни верст.
Не только вследствие нехватки врачей, но и по причине недоверия к «инородному», не принадлежащему к миру старожилов, сибиряки редко и с предубеждением обращались к медицинской помощи.
Народная медицина - вот было единственное средство профилактики заболеваний и их лечения.
Традиционно сибиряки делили все болезни по их «происхождению» на три группы.
Во-первых, это болезни, вызванные естественными причинами: надсады, ушибы, переломы, ранения и др. Именно при лечении данных болезней крестьяне по возможности обращались к врачу; на деньги «общества» закупались медикаменты.
Вторую группу составляли болезни - «наказанье божье». Это нервные, инфекционные, многие внутренние болезни. Считалось, что здесь официальная медицина помочь не могла. «Божье-то вздумал лечить», - говорили в таких случаях, и уповали на молитвы, заговоры, секреты народной медицины и «заветы предков».
Третья группа болезней происходила от «порчи» колдунов. При этом чётко отделяли колдуна от знахаря или ворожеи. Ведь по сибирским понятиям колдун - повелитель чертей. Здесь говорили: «Колдун продал душу дьяволу с условием, чтобы дьявол через определённый срок доставил ему богатства». Известны случаи, когда людей, признанных по решению схода, колдунами или колдуньями, выселяли из селения.

В каждой деревне были свои знахари, травники, бабки-повитухи, ворожеи. Большинство из них действительно были специалистами своего дела, использовавшими и свои уникальные способности, и мудрые знания предков. Практичные сибиряки, не испытывая суеверного страха перед знахарем, судили о нём только по результатам лечения и выздоровления больного.

При лечении многих болезней сибиряки перво-наперво лечились баней. Современники отмечали: «Сибиряки не знают ни простуды, ни угара. Каждую неделю, и чаще, парятся в бане. Парятся так жарко, что выйдя из бани падают в снег, или идут в прорубь, или в наледь, невзирая на трескучий мороз. Моются до того, что волосы их обмерзают, а тело делается багровым».
Парились вениками из лапника хвойных деревьев, из крапивы, из трав, но традиционно лечебным считался берёзовый веник. Широко применялись также обливания холодной водой, массажи, прижигания, прогревания в горячем песке, в печи, в «которой пеклись ржаные хлебы».
Всем этим процедурам сопутствовали таинственные заговоры, молитвы, манипуляции. Например, знахарка могла «пухтать» - шептать на воду и обрызгивать ею больного на пороге дома. Весьма целебным при воспаления горла считался свежий «воздух на заре». Лечебными свойствами, по мнению сибиряков, обладала утренняя роса в день Ивана-Купалы, «святая» вода в проруби-«Ярдани» в день Богоявления.

Превратившееся в поговорку сибирское здоровье, обусловливалось, прежде всего, закаливанием с самого раннего детства. Окрепшие в детском возрасте юноши и девушки могли успешно противостоять болезням в зрелом возрасте. Статистические данные XIX в. позволяют говорить о высоком уровне долголетия.
Еще по данным 1710 г. известно, что в Восточной Сибири проживало 3794 человека в возрасте от 70 до 80 лет, 654 - в возрасте от 80 до 90 лет, 145 - стариков 90-100 лет и 31 человек - старше 100 лет.
Наряду со знахарями, в сибирских деревнях были свои самоучки-хирурги. Они могли вскрывать нарывы, удалять опухоли и поражённые кости, пускали кровь и даже вырезали «раковые перерождения». При этом инструментами для проведения операций служили обыкновенные нож, пила, игла.

Для профилактики и лечения болезней сибиряки применяли множество трав, растений, минералов, животных компонентов и др. Травы использовали в виде соков, настоев, отваров. Лечились чемерицей, жабреем, душницей, кровохлебкой, скорокопытничком, корнем валерианы и пр.
Отваром смородины лечились от «золотухи»; ягодой «бояркой» — от угара.
«Если в ухе произойдет боль от попавшего туда ветра, то берут луковицу, разрезают надвое, вынимают сердечко и вместо него кладут цветок ромашки; складывают вместе разрезанную луковицу и кладут в печь, в горячую золу, чтобы луковица испеклась, потом вынутый из нее пропитанный луковым соком цветок ромашки теплый кладут в ухо - превосходное испытанное средство», — описывал в XIX веке Н. Абрамов один из способов лечения отита.

Сибирские крестьяне использовали целебные свойства черемши как важнейшего противоцинготного средства. При лечении болезней в качестве компонентов сложных лекарств знахари использовали кору деревьев, наросты на деревьях, некоторые грибы, а также порох, купорос, камфару, табак, нашатырь, вино и пр.
Если попытаться рассмотреть традиционные сибирские способы лечения, используемые средства и магические действия, то можно очевидными в ряде станут здравый смысл и непреходящая мудрость, а иногда — невежество и суеверие. Не зря в подобных случаях сибиряки говорили в свое оправдание: «Живем в лесу, молимся колесу - чаво мы знаем...».
От зубной боли - на больной зуб корень филичевой травы;
От простуды - крепкую водку внутрь в сочетании с натиранием водкой;
Трещины на губах мазали еловой или пихтовой серой;
От цинги - пили воду, в которой варилась пихта;
От лихорадки - пили медвежью желчь в воде или курином яйце;
От «шуму в голове» - настой марьиных кореньев;
От расстройства желудка - разведённый щелок;
Глазные болезни лечили муравьиным маслом, взятым из муравейника  (это студенистая бледно-желтоватая масса);
Мокнущие раны присыпали растолченной сосновой серой;
От грыжи - ели ягоды рябины или пили отвар листьев;
При усталости пили сок, наплывший на лиственнице;
При отравлениях - лук с молоком;
От внутреннего жара - медвежья желчь;
Болезни кожи лечили горячим дегтем;
Бородавки успешно сводятся травой - чистотелом.
Чирьи мазали дегтем или, чтоб чирьев не было, нужно было съесть все листья от березового веника в бане, что прилипли к телу;
 «Едет царь, конь под ним карь, я его узнал, ты, руда, стой, а ты, рана, заживай», — так заговаривали крестьяне-знахари кровотечение.

Народная медицина играла положительную роль, т. к. в условиях слабого развития медицинского обслуживания, именно она обеспечивала защиту от многих заболеваний, поддерживала «сибирское здоровье» и довольно высокие темпы естественного прироста населения сибирского края.

СЕЛЬСКАЯ ШКОЛА в XIX – начале XX вв.
Грамотность, как и зажиточность, были весьма почитаемы и уважаемы сибирскими крестьянами. Однако, следует заметить, что в отношении к государственному просвещению со стороны старожилов долгое время наблюдалось негативное отношение, как и к властям и их политике в целом. Неоднократно встречались также оценки: «...там (т. е. в школе) ребята более балуют и ничему полезному не научаются». «Научившиеся читать и писать в виду нашем... все без изъятия не имеют уже усердствующей способности в упражнениях сельской работы, наиболее прикрепляются к снисканию легких упражнениев, совсем не приносящих ни им самим, ни обществу пользы».

Особенно отвращало от государственной школы многих крестьян то, что окончившие их ученики часто становились писарями «в волости или уезде» и характеризовались обществом как «вымогатели, пьяницы, мироеды, алчники»: «Отца родного продадут и деньги хоть с кого возьмут и на вине пропьют». Во-вторых, многие крестьяне, отдавая детей в школу, «не желали лишиться необходимой в домообзаводствах помощи».
Крестьянские общества только во второй половине XIX в. включаются в процесс развития просвещения, повсеместно принимаются решения сходов об открытии школ и содержании их за счет «мира», приобретении учебных пособий Достаточно отметить, что в 80-е гг. 67,5% всех учащихся Енисейской губернии составляли лица крестьянского сословия, большая часть обучаемых учащихся имела возраст 8-11 лет.

Согласно Указам 1839 и 1884 гг. ведущими в сельской местности были определены церковно-приходские школы. Школы были как одно- так и двухклассные. Двухклассных приходских школ (училищ) во второй половине XIX в. в Енисейской губернии было 2 - в Минусинске и Канске. В Минусинском училище обучалось 137, в Канском — 57 учащихся. Наряду с предметами начального цикла учащиеся учили географию и историю.
В Положении об одноклассных церковно-приходских училищах говорилось: «Школы сии имеют целью утверждать в народе православное учение веры и нравственности христианской и сообщать первоначальные полезные сведения». Программа обучения предусматривала следующие учебные предметы: молитвы, Ветхий и Новый Завет, историю церкви, церковно-славянский язык, духовное пение, чтение, письмо, счисление (арифметика). Данные школы частично содержались за счет местных обществ.

Вторым к началу XX в, типом школ являлись училища Министерства народного просвещения. Содержание их было государственное с небольшими отчислениями из местных обществ. Дети учились читать, ясно пересказывать прочитанное, считать устно и решать задачи. В данных учебных заведениях учили также Закону Божьему, чистописанию, пению, а при условии открытия четвертого отделения вводились география и история.

Были в губернии школы, в которых обучали ремеслам - столярному, кузнечному, слесарному. Преобладающими являлись школы с трехлетним обучением. Таких школ (училищ) Министерства народного просвещения было 80%.
В училищах Министерства просвещения обучались как мальчики, так и девочки (примерно 65% и 35% соответственно). Почти все школы данного типа открывались в старожильческих селениях.
Учителями в церковно-приходских школах и училищах Министерства просвещения работали в основном окончившие учительские и духовные семинарии. В Сибири учительские семинарии появились впервые в 70-е годы XIX в.; Восточной Сибири к концу века их засчитывалось 17. Материальное положение учителя было следующим: средним годовой оклад учителя в Енисейской губернии составлял в начале XX в 536 рублей, учительницы - 509 рублей.

Исключительную роль в развитии народного просвещения в Сибири сыграли декабристы. Практически все они занимались обучением детей. Большинство ссыльных-поселенцев также у себя на дому учили грамоте крестьян. На дому детей обучали чаще всего грамотные крестьяне, родители, родственники, отставные солдаты, нанятые в крестьянские семьи грамотные люди со стороны.
Обучение начиналось с 1 декабря, в день пророка Наума, который считался «помощником умственных занятий». Существовала по¬словица «Один пророк Наум наводит на ум».
В течение всего XIX в. поведение и успеваемость учащихся учитыва лось посредством оценок «отлично», «очень хорошо», «хорошо», «изрядно», «средственно», в конце века перешли к цифровым оценкам: «слабо» — 1, «посредственно» — 2, «удовлетворительно» — 3, «хорошо» — 4, «отлично» — 5. Поведение оценивалось как «дурное», «заслуживающее строгого порицания», «не заслуживающее строгого порицания», «хорошее», «отличное» и определялось в соответствующих цифровых оценках.
В условиях бурного развития экономики и общественной жизни в 1910-1914 гг. правительство приняло решение о переходе России ко всеобщему начальному образованию (в Сибири с 1915 г.). В Енисейской губернии составили подробный план развития образования, рассчитанный на 10 лет. С целью реализации плана в Минусинске была открыта учительская семинария, а всего в губернии было открыто 12 новых учительских семинарий.
Особенностью Сибири по сравнению с Европейской Россией был более высокий уровень грамотности крестьянского населения. Немаловажную, если не ведущую роль в этом играло обучение грамоте на дому. Так, в старообрядческих селениях отмечали в 80-е гг. XIX в., что «почти все умеют читать и писать. На воспитание детей, на их образование у старообрядцев обращается несравненно большее внимание, чем в среде православной».

[Romanus7162]

ЖИЗНЬ СИБИРСКИХ СТАРОЖИЛОВ. ЧАСТЬ V.
СИБИРСКИЕ  ОБЫЧАИ, ОБРЯДЫ И РИТУАЛЫ
 
СВАДЬБА.
В условиях монотонности, упорядоченности крестьянской жизни и отдалённости от центральных районов - свадьба (и подобные события) превращались в яркое театрализованное представление, венчающее важнейший выбор в жизни молодых людей. Обряд российской свадьбы, родившийся в глубокой древности, был принесен в Сибирь, но претерпел определённые изменения.

Молодежь в Сибири, более свободная по духу и нравам, имела возможность свободного выбора спутника жизни. Важнейшим условием создания семьи являлась хозяйственная целесообразность. Исследователи отмечали, что, по документам XVIII - начала XIX вв., невесты часто был старше женихов: семья старалась «заполучить» в дом, прежде всего, работницу.

В Енисейской губернии (и в ряде других мест) был распространен обычай формального похищения невесты. М. Ф. Кривошапкин, описывая этот обычай, замечает, что, договорившись по согласию, жених «похищал» невесту. Мать невесты вопрошала при этом: «Как в глаза людям смотреть? В чужой дом, поди, дочь отдаю. Своими руками отдать, что - ли? У нас ей хуже живется?» После «похищения», правда, невеста возвращалась (обряд соблюден), а затем начинался ритуал сватовства.
Сватунья от имени жениха шла сватать невесту. На первой ступеньке крыльца она говорила: «Как твёрдо и крепко стоит нога моя, так будет крепко и твёрдо слово мое. Чтоб что я думаю, то и исполнилось». Становились на ступеньку всегда только правой ногой. (Сватать мог и сватовщик). Пройдя в избу, сватунья садилась под матицу, на скамью. «Под матицу не сядешь - в новой семье связи не будет», - говорили в Сибири. «Матица дом вяжет, и скамья при этом должна быть продольная, а не поперечная матице, иначе жизнь поперёк пойдет»!

Сватунья сначала заводила разговор «ни о чем», а потом сообщала: «Я к вам пришла не пировать, не столовать, а с добрым делом, со сватаньем! У вас невеста, а у меня - жених. Станемте-ка родство заводить!» Отец отправлял мать за загородку, в куть, к невесте - дело-то девичье.
Невеста в Сибири была вольна выбирать, но могла и отказать. Отец в таком случае говорил: «Молода ведь ещё, хочет побыть в девках, отцу-матери поработать, ума-разума накопить». Или мог сказать: «Ждите до проку (т. е. через год)». В случае согласия сватунье передавался платок невесты. Все «переговоры» вёл только отец невесты.
Затем назначался особый «день рукобития». В этот день отец, мать жениха и сватунья шли в дом невесты. «Удостоверялись», что невеста именно та, что нужна их сыну, и скрепляли рукобитием важное событие. Это был старинный обычай народной «скрепы» серьёзного дела. Отцы били по рукам. «Господи, благослови, в добрый час». Совместно молились. Отец благословлял невесту. Затем пили по рюмочке «разъездной», а невеста с подругами проводила ночь «в рыданиях и причитаниях» - пели песни «с упреками и слезами», за то что «отдают в чужой дом».

На «смотренье», через сутки, встречались «впервые» невеста с женихом. Здесь были родные, крестные родители, приглашали: «Беседовать просим». На столе вино, лакомства. «Вот, смотрите нашего жениха, а нам кажите-ка невесту свою», - говорила крёстная мать. Невеста и жених становились на одну половицу под руку, ближе к образам жених, ближе к двери - невеста, затем происходило обручение с поцелуем, обмен кольцами.
Важен был обряд с платком, когда невеста, жених, и отцы их - брались за четыре угла платка, а затем невеста и жених переплетались углами и целовались. После этого все садились за столы; угощения и лакомства обносили всем - взамен гости клали деньги. Жених на тарелке дарил подарок невесте, та принимала его с поцелуем.
Невеста провожала жениха на крыльце дома. Все уезжали. Вся молодежь оставалась у невесты, затем жених возвращался один, и начиналось веселье: песни, игры, угощения. Песни в этот раз пели весёлые. В них - примирение с новой жизнью, описание будущей жизни невесты в доме жениха и др. Веселье продолжалось допоздна.

Следующим этапом была вечеринка, или «девичник». В этот день невеста с подругами шла в баню, ей расплетали косу. Возобновлялись слезы. В бане невесту накрывали платком, затем наряжали, вели в дом. На разукрашенном возке приезжал разряженных жених с целой свитой своих друзей. Один из родственников невесты, «зватай», приглашает всех в дом. Входят сватунья, затем жених, потом все остальные. После приглашения садятся за столы: допоздна поют песни, угощаются, общаются, ведут разговоры о свадьбе...

После рукобития и до свадьбы назначались должностные лица свадьбы. Обряд предполагал следующих: для жениха и невесты - «благословленные отец и мать» (крёстные родители), со стороны невесты - две свахи, одна «постельница» или «приданка» (чаще всего ей была бабка-повитуха), один «продавец косы», один «заобразник» (мальчик с иконой-«образом») и двое «бояр».  Со стороны жениха - один «тысяцкий», один «дружка» (знаток всех обрядов, управитель свадьбы), одна «подружка», две «свахи», и аж четыре «боярина».
Завершает ритуал бракосочетания день свадьбы. Действие продолжается в этот день с восхода солнца и до «за-полночи». Дружка жениха разряжен: через плечо у него полотенце празднично-вышитое, пояс нарядный с висящими на нем платочками, в руках - плеть. Он ранним утром навещает невесту. «Как спалось? Как здоровье?» - справляется от имени жениха. Вторым приездом дружка везёт подарки от жениха, - «Повелел князь наш передать» - говорит. Дарили обычно: платки цветные, шубу соболью, наряд подвенечный, зеркало подставное и др. «Приглашать ли князя ко красну крыльцу?» - спрашивал дружка, и разговор шёл о дальнейших действиях в этот день.
Младший брат невесты везёт приданое: перину, подушки, одеяла, полог, различное шитое и натканное в сундуке. Едет он с образом и со свечой. С ним на санях сидит «приданка», повитуха-постельница. Она едет готовить в подклети или другом месте брачную постель для молодых. Следуют угощения, взаимные одаривания платочками.

А в доме невесты - праздничное оживление. Готовят невесту к венцу; она одевается перед зеркалом с рыданиями, «прощается» с подругами. За тем все садятся за стол. Рядом с невестой ее младший брат - продавец косы. Жених уже уведомлён о готовности в доме невесты.
Проехав по всем улицам деревни, к дому невесты подкатывает свадебный поезд-процессия. Традиционны возгласы: «А тот ли это дом?», «Открывайте ворота!» Но это делается только за откуп: нужно выложить «гривну золотую» за ключ от ворот. Процессия въезжает во двор. Здесь свахи обмениваются пивом и далее следует ритуал ввода «во дом, во палаты». Жених должен младшему брату невесты «золоту гривну на поднос выложить, - русу косу невестину выкупить». Брат ударяет плетыо - «Мало!» требует ещё денег. Наконец, «косник» доволен полученной суммой. Сваха при этом слегка расплетает косу невесте. Затем все вместе садятся за стол. На нем всевозможные кушанья. Жених и невеста не имеют права пить на свадьбе: только лишь слегка пригубливают вино. Следуют три перемены блюд. Перед родителями невесты ставят гуся, которого по обряду они должны съесть вдвоём. Гусь символизировал нравственную чистоту и непорочность невесты.
Идёт взаимное одаривание подарками с прибаутками и тостами за молодых. Наконец, собираются ехать в церковь. Родители невесты благословляют молодых. Следуют три глубоких поклона. Все рассаживаются в сани. Впереди поезда мальчик - «заобразник» держит в руках Образ Благословенный. Дружка держит его за руку и с «приговором» три раза обводит весь поезд, после чего процессия трогается к храму. Веселье, песни, прибаутки! По традиции у всех головы не прикрыты шапками. Лошади и дуги саней украшены лентами, колокольчиками, бубенцами, шаркунчиками. Кругом стреляют из ружей. Встречные поздравляют молодых.
В церкви «таинство освящения брака и молитва за благополучие ея» по православному обряду дополнялись чисто сибирским обычаем, - когда на полу храма расстилался платок и молодые становились на него, жених правой ногой, а невеста - левой. При этом считалось счастливым поверьем, - если невеста во время венчания сжимает в левой руке корку хлеба, - значит, жизнь пройдет в довольствии.

Далее свадьба перемещается в дом жениха. Подъезжают к дому, а дружка громко объявляет: «Прибыл наш князь новобрачный, с молодой княгиней и со всем полком, честным поездом на широкий двор. Приказал объявить, что он под злат венец встал и Закон Божий на голову получил! Извольте встречать с радостью!»
Встречают хлебом-солью, молятся, садятся за стол. И вот только теперь начинается сам свадебный пир. Первую чарку вина наливают жениху, - он передаёт её своему отцу. «Ну, сынок, с законным браком» - поздравляет отец. Для жениха и невесты ставится одна тарелка на двоих. Гости едят, выпивают, поздравляют молодых, непрерывно подаются угощения и лучшие кушанья. Блеснуть поварским искусством считалось делом чести! После третьей перемены блюд молодых выводили из-за стола.
Далее следовал ритуал переплетения косы. Невесту накрывали платком, и свахи невесты и жениха, с песнями, расплетая девичью косу, заплетали её в две и укладывали их на голове в новом виде, а затем надевали на голову кокошник или повойничек. Все присутствующие гости подхватывали песню о косе. Родителям наливались полные чарки, и те еще раз поздравляли своих «дитятей с законным браком» и благословляли на «подклеть».
Повитуха-постельница торжественно отмыкала ключом помещение, и в него первым входил «заобразник» с иконой, следом свахи, и затем уже молодые. Молодых оставляли, - дружка уходил последним, унося с собой все свечи. А в светлице продолжался «пир горой» с шутками-прибаутками, песнями...

На второй день свадьбы, утром, в дом молодого мужа собирался весь вчерашний поезд, все гости. Молодых отправляли в баню, затем обряжали, и далее шло представление родителям. Невеста показывала свое шитье родителям мужа, свекровь придирчиво оценивала её мастерство. Потом молодые ехали в дом тестя и тещи - приглашать их на пир. К обеду, наконец, все гости были в сборе. Все рассаживались за столами. На почётном месте сидели её и его родители, крёстные, родственники, а молодая угождала им, ухаживала, накрывала и подавала на столы, старалась показать, какая она проворная хозяйка. В этот день часто проходили и шуточные «испытания» жениха на мастерство, например: вытесать клин на камне или насадить топор на топорище.
Пир продолжался до ночи, и длился не один день. Продолжался он уже без особой обрядности, но дружка и друзья молодых вносили импровизированные розыгрыши, шутки, игры: свадьба становилась целым театрализованным представлением!

Свадьбы часто накладывались одна на другую, шли чередом, и вся деревня практически значительную часть зимнего времени, отдыхая от трудов праведных, становилась участницей свадебного обряда, яркого самодеятельного народного действия.
 
РОЖДЕНИЕ МЛАДЕНЦА
 В Сибири было принято рождение младенца сопровождать определёнными обрядами. Когда новорожденного мыли, то в воду клали серебряные деньги, которые брала потом себе бабка-повитуха. В отличие от «российских» обычаев, когда дитя никому не показывали («беречь дитя от сглазу»), о рождении извещали всех родственников, родителей, близких друзей: они приходили и приезжали навестить родительницу, при этом каждый одаривал новорожденного серебряными деньгами, которые клали под подушку матери новорожденного.
Родительницу непременно, если позволяло здоровье, водили в баню через день. Сибиряки говаривали: «Банька - вторая мать». После бани поили взваром из ягод, из слабого пива с изюмом, черносливом, имбирем. Кормили родительницу кашей из цельного пшена с изюмом.
Этнографы отмечали, что в Сибири редко когда младенцев долго кормили молоком матери, и чаще через 3-4 месяца начинали кормить коровьим молоком. Молоко давали младенцу, вливая его в рожок. Малыш подрастал, качаясь в колыбели - «зыбке», сплетённой из сосновых дранок на черемуховой дужке. Зыбка подвешивалась на кожаном ремешке к гибкому «очепу» - березовой жерди, продетому в потолочное кольцо. Зыбка сверху накрывалась специальной накидкой-«шатром». Она была тем «малым миром», из которого младенец шагал в жизнь...
 
ОБРЯД РАЗМЫВАНИЯ РУК И КРЕСТИНЫ
 Этот древний языческий обряд исполняли на девятый день рождения ребенка по всей России. В Сибири он был таким: приносили кружку чистой воды, в которую предварительно на ночь клали серебряные деньги. Родительница поливала три раза бабке-повитухе воду на руки, а та ей обратно. Потом повитуху одаривали 15-20 руб. денег, несколькими фунтами хорошего масла, фунтом чая и несколькими аршинами полотна или холста.
Данный обряд должен был символизировать передачу ответственности за дальнейшую жизнь младенца от повитухи к матери. Одновременно, вода выполняла очистительную функцию и символизировала промежуточный этап прихода младенца в этот мир.

 Великое таинство крещения было для русского человека важнейшим условием приобщения к Богу, к Царствию Божию.
На крестины собирались родственники, близкие друзья семьи, обязательно – «названые родители» (кум и кума), бабка-повитуха. Стол обязательно застилался белой скатертью, на нее ставили хлеб-соль. На лавку под иконы стелили шубу, мехом вверх и укладывали младенца. Затем повитуха брала его и передавала куме, затем  все шли в церковь для выполнения обряда крещения.
По окончании общепринятого в России православного обряда крещения ритуал с шубой повторялся. Крестная мать брала ребенка с шубы и передавала родной матери со словами: «Зовут вот (имя). С днем ангела тебя (имя), с новым счастьем. Дай Господь доброго здоровья на многие лета, а вас с сыном (дочерью) с радостью теперича». После общей молитвы, родители приглашали «угощаться». Все поздравляют друг друга: отца - с «наследником», кума и куму – с «крестником», дядю -  с «племянником», бабушку - с внуком.
На «крестины» готовили кашу из «сарочинского» пшена, сваренную на молоке, а в постные дни на воде. Кашу посыпали сверху сахаром. Всем собравшимся на крестины подносили вино, а затем кашу. Поэтому случаю в Сибири бытовала поговорка: «Я у него на крестинах кашу ел».

Повивальной бабке, которая считалась особо почетной гостьей, на кашу клали немного серебряных денег. Куму и куме дарили полотенца, полотно. Если ребенок был в семье первым («первородным»), то часто, подшучивая над отцом малыша, старались под сунуть ему ложку каши с солью и перцем. При этом говорили, что отец должен разделить страдания матери. Бывало и так, что бабушка специально обливала свой фартук вином; по-поверью, от этого внук быстрее начнет ходить.
 
ПОХОРОННЫЙ ОБРЯД
 Сибиряки относились к смерти  уважительно, мудро и спокойно. Достойно умереть в глубокой старости означало то же, что и жизнь прожить «в чести» общества.
Величайшим благом было умереть, не намаявшись в момент смерти самому и не доставив маеты и страданий родным и близким. Обычно, вступая в преклонные годы, люди  заранее готовили материал для домовины-гроба, считалось вполне естественным, если крестьянин сам, любовно и аккуратно мастерил себе домовину. И стояла она потом под крышей сарая «до востребования» многие годы.

Как и везде на Руси, умершего человека,  «грешно тело»,  обмывали и одевали в чистые, желательно новые одежды. Омовение умершего рассматривалось как очистительный обряд. Омовение ни в коем случае не должны были совершать родственники.
В Сибири было принято, чтобы «смертное» шилось только из домашнего холста и не было покупным. Домовину с покойником ставили в горнице, в переднем углу, на лавку или стол, украшенный полотном, кисеей или ковром. Покойник обязательно должен был лежать головой к «божнице». Пол устилали еловыми или, чаще, пихтовыми «лапками» - веточками. У тела непременно сидели дети, внуки, близкие усопшего. Обряд обмывания, прощания, сопровождался причетами, причитаниями, рыданиями, плачем, приговорами. Если в семье покойника были девушки, они распускали по плечам волосы и повязывали голову черным платком.
В традиционной похоронной обрядности старой Сибири важное место занимали старинные причеты. Печальная песня-плач служила средством психологической разрядки в горе. Долгие длинные причитания вдов, матерей складывались с древности в прошальные песнопения: торжественные и строгие, берущие за душу. Услышанный однажды такой «плач», запоминается на всю жизнь…
 
В Енисейской губернии был еще ряд общепринятых обрядовых действий на похоронах. Многие старушки, например, завещали похоронить себя в венчальных платьях. Обувь покойника называлась «калишки», «босовики» и шилась из 2-3 слоев плотного белого холста. Покойника хоронили опоясанного поясом. К внешнему углу дома умершего сразу после смерти прикрепляли маленький лоскуток из белой ткани, чтобы «душа могла в 40 дней прилетать к дому и вытирать слезы». После похорон одежда усопшего раздавалась друзьям и близким. Покупались также новые платья и раздаривались для поминовения. 
 К усопшему ходили все - знакомые, чужие, обязательно съезжались из окрестных селений даже дальние родственники. Все выражали чувство соболезнования близким, соблюдали традиционное приличие. Современники отмечали, что в Сибири прощаться приходит множество чужих, посторонних людей, приходят, чтобы «строго посмотреть, как одет, какою парчою покрыт, плачут ли родные». Всякому входящему в дом подавали рюмку водки или стакан чаю. Все трое суток, пока покойник лежал дома, ворота обязательно оставляли открытыми. Несколько человек обслуживали приходящих, помогали раздеться, подавали с утра до вечера чай, грели самовар, а один из них подавал милостыню приходящим нищим.

Икону в Сибири было принято ставить не на грудь усопшему, а в голове. Покойника прикрывали полотном, парчою. На столик или полку в изголовье обязательно ставили чашку с водой. «Чтобы душа смогла умыться», - говорили знающие люди. Свечку ставили в сосуд с зерном. В гроб стелили кудель и веничные листья.
Хоронили покойника на третий день. «Вязки» от рук и ног покойника клали в гроб с левой стороны. Из дома гроб выносили на руках, а особо чтимого несли на руках до самых «могилок». После выноса тела тут же переворачивали скамью, а в передний угол, где лежал усопший, клали камень - «серовик», верили - «покойника в этом доме больше в ближайшее время не будет». Камень после этого лежал 6 недель. Сразу после выноса тела в доме мыли полы, а ворота дома сразу закрывались.

Шествие на «могилки» строилось определённым образом: впереди шёл человек с иконой, за ним священник, потом несли крышку, покрытую ковром, затем гроб, обшитый бархатом или атласом. Если позволяло состояние, гроб даже накрывали парчой. Нужно отметить, что в Европейской России, в отличие от Сибири, гроб обычно не обшивался тканью.
Умершего отпевали в церкви, а затем несли на кладбище. В могилу гроб опускали на холсте, который затем делился пришедшим нищим. По старинному полуязыческому обряду в Сибири священник-батюшка первым бросал на крышку гроба горсть земли, затем все пришедшие на кладбище бросали по три горсти: «Царствия Небесного; пусть земля будет пухом». На крест по обычаю повязывали холщовое полотенце. По завершению обряда погребения служили панихиду, раздавали милостыню нищим, одаривали всех платочками или полотенцами и возвращались домой.
Далее в доме покойного проходил обряд поминок, «горячий обед». Сюда мог прийти любой, никому не отказывали. А все, кто был на кладбище во время похорон, прийти были просто обязаны.
Величайшим «грехом» сибиряки считали говорить об умершем «худое». Поминать начинали с кутьи или меда. Потом подавались кушанья «во множестве». Перемен блюд было много, но обязательны были блины. Если покойника хоронили в «постный день», то подавали холодную рыбу, рыбный студень, похлебку, пряженики, каши и разные кисели. В «скоромные дни» подавали на столы холодное мясо, студень мясной, студень рыбный, разнообразные каши и кисели, молоко. Поминки обязательно сопровождались разнообразием подаваемых каш. Перед каждой переменой блюд молились Богу и желали усопшему «Царства Божьего». Подача на стол киселя, часто со сливками, означала завершение «горячего обеда». Все ритуальные каши и в дни поминок и по иному поводу готовились только из цельных немолотых зерен.

Этнографами отмечается, что нигде более в России не существовало обряда посещения кладбища на второй день. Сибиряки же на второй день обязательно шли на «могилки», причем шли только близкие родственники. «Ничто, самое удивительное, не удержит их от поездки на могилу: ни проливной дождь, ни метель, ни сильный мороз». Данный обряд сохраняется и поныне…
По православному обряду лишались церковного отпевания и даже погребения на общем кладбище лица, сознательно лишившие себя жизни, самоубийцы. Это считалось величайшим грехом. К таковым относили и погибших участников «разбойного нападения» -  преступников.

Те, кто был на «горячем обеде», в течение шести недель по 1-2 раза в день били поклоны покойнику. В домах многих зажиточных крестьян в течение 40 дней после похорон родного человека кормили всех приходящих нищих. На 9-й день поминали умершего только близкие родственники, а на 40-й день устраивался «званый обед» для всех. Повсеместно в Сибири поминали в день именин и в годовщину смерти. В годовщину смерти также был званый обед, и в течение года после смерти - близкие родственники носили траур.
 
«ИХНА РОДИТЕЛЬСКА ПАСКА…»
Следующая после Пасхальной недели Фомина неделя была для сибирских старожилов одной из наиболее важных в обрядово-ритуальном смысле. Во вторник на Фоминой неделе отмечали Родительский день. Сибиряки называли его «Ихна родительска Паска».
Накануне «родительской пасхи» все обязательно мылись в бане, несмотря на то, что был понедельник. Вечером, после того, как все члены семьи помоются, в баню приносили определённый набор белья, вещей, мыло для умерших предков. Ставили шайку, наливали туда воду, раскладывали на скамьях вещи и уходили, оставив слегка приоткрытой дверь. Никто из живых не имел права после этого идти туда, это считалось величайшим грехом. А чтобы души предков помылись в своих банях, вечером в понедельник открывали ворота кладбища (в остальные дни они оставались закрытыми).

В Родительский день вставали до рассвета. Члены семьи шли с кутьей в церковь, где служилась панихида и поминались умершие, другие оставались дома и готовили обильный обед.
После службы в церкви сибиряки посещали «могилки». В нарядных одеждах все жители селения сходились вместе, поминали умерших кутьей, яйцами, блинами, прикусками.
«На могилках старожилы в этот день «христосуются» с родителями: ставят кутью, раскрашенные яйца, затем приглашают помянуть встретившихся близких, соседей, односельчан. Многие берут на могилки самовар. Многие приносят вино: пьют сами и угощают «родителёв», выливая из рюмки вино на могилу. Степенно посидят, помянут и уходят», - писал об этом обряде в конце XIX в. этнограф В.С. Арефьев.
По возвращении с кладбища крестьяне накрывали дома столы, выставляли обильные кушанья, в несколько рюмок наливали вино и накрывали их кусочками хлеба. Затем открывалось окно, через подоконник на улицу свешивалось полотенце - «дорожка» для душ умерших предков. Все родственники и приглашённые покидали комнату и выходили в переднюю избу или во двор, предварительно помолившись с поклонами в переднем углу перед иконой. Старожилы верили, что души умерших предков в это время пируют, общаются за накрытым столом. Считалось, что обильно накрытые столы доставляют им радость и показывают степень уважения и почитания предков живущими
По прошествии некоторого времени все возвращались за столы и с молитвой приступали к поминальному обеду.
Не только в «Родительску Пасху», но и повседневно старожил обращался к предкам за советом, мысленно разговаривал с ними о делах и проблемах; в сознании сибиряка предки оставались частью этого мира.
 

[Romanus7162]

Я восхищен этими фактами.

Я восхищён аналогично!
Очень многого из этого я не знал. И сейчас, читая, будто проживаю той жизнью.
Как же она не похожа на то, чем люди заняты сейчас. Насколько тогда всё было ИНАЧЕ.
И дело не в наших механизмах и удобствах, - мне кажется, что люди были сильно НРАВСТВЕННО чище теперешних, хоть и пахали с утра до вечера. Впрочем, и отношение к этой тяжёлой работе было иное - она воспринималась, не как безысходность, от которой надо бежать в города (хотя бы в своих мечтах), а как нормальная, обычная жизнь.

[Romanus7162]

ЖИЗНЬ СИБИРСКИХ СТАРОЖИЛОВ. ЧАСТЬ VI.
СИБИРСКАЯ КРЕСТЬЯНСКАЯ ОБЩИНА

«ОБЩЕСТВО».
Сибирская община имела ряд специфических функций.                       
Она представляла собой замкнутый мир полноправных граждан «своего» сообщества. Община коллективно противостояла внешнему миру государства и переселенцам. Община защищала интересы своих членов, но в то же время, отвечала на условиях круговой поруки за исполнение повинностей перед государством.
Община выступала коллективным пользователем государственной земли и наделяла землей крестьян-общинников, защищала границы земельных владений в споре с соседними общинами.
 
 «Благоразумные крестьяне, рубя на свои нужды древесные породы, оставляют кедр как плодовое дерево… Кедровые рощи в течение лета берегутся не только от пожаров, но от того, чтобы кто-нибудь из своих или чужих не испортил дерева… и сбор  кедровых орехов существует на общинных началах».
       
 В общине были тесно увязаны права и обязанности крестьян. Община здесь не только не препятствовала росту зажиточности, новым «заимочным» запашкам, но и поддерживала немощных, убогих, сирот, помогала при пожарах, стихийных бедствиях, неурожаях.
Полноправие старожилов, самоуправление, высочайшая требовательность общины к человеку, высокий статус женщины, высокая активность в делах сообщества, коллегиальное утверждение решений были следствием особенностей крестьянского мира Сибири.

В русской общине Европейской России, несмотря на внешнее единомыслие, постоянно тлел конфликт между личностью и коллективом. Община в Европейской России подавляла «бунт личного» через развитую «мирскую» систему самоуправления. При этом отдельные члены данного сообщества с ярко выраженным «Я», вступая в конфликт, пытались обрести экономическую, духовную, правовую независимость. Отток крестьянского населения из Европейской части России в Сибирь, стал основой формирующегося сибирского крестьянства.
Практически не отмечались случаи массового коллективного переселения всей общиной или селением. История освоения территории за Уралом доказывает, что была, в основном, индивидуально-семейная форма переселения в Сибирь.

В 1886 г. в с. Комском Балахтинской волости из 178 мужчин, имевших право голоса на сходе, было: Ананьиных - 60, Кирилловых - 40, Ростовцевых – 28, Черновых – 12, Сиротининых – 11, Спириных – 11, Юшковых 9 человек; и только 7 мужчин не входили в данные семейные «корпорации». Нельзя забывать при этом, что большинство семейств за многие десятилетия породнились на основе брачных связей.

…Ведущее место занял индивидуализм. Об этом писал А.П. Щапов: «Каждый живет особняком, коллективное начало малоразвито». Это стало основой ярко выраженного соревнования-конкуренции между домохозяевами в труде, поведении, обустройстве усадьбы, во внешнем виде домочадцев. В условиях соревнования-соперничества в сибиряках вырабатывались «удивительная выносливость и настойчивость,… необыкновенная терпимость в трудах и мужество в опасностях».

Сибиряки делили мир на «старожилов» и «российских людей», а также на «своих» и чиновников. Крестьянский мир замыкался в себе под давлением властей, и община не случайно в Сибири называлась крестьянами «общество».
Общины по структуре были как простые, в границах отдельных деревень, так и сложные - из нескольких селений. Но и в сложной общине в каждой деревне было свое самоуправление, делегировавшее представителей в органы всей общины.

«Общество» полноправно распоряжалось государственной землей в границах владений. Долгое время «общество» лишь констатировало размеры земельных владений домохозяев, которые зависели только от трудовых возможностей семьи.
В конце XIX в. государство определило надельную норму в 15 десятин на мужскую душу. Наделы на душу мужского пола полагались с 17 лет. Однако каждый крестьянский двор имел и так называемые «заимочные» земли - пашни, поднятые трудом предков.

Земля в Сибири продавалась, но только возделанная — скорее, здесь продавался вложенный на ее освоение труд. Одновременно при продаже пашни к другому владельцу переходили обязанности по уплате повинностей, и от этого не проигрывали ни государство, ни «общество». До  конца XIX в. существовало беспередельное землепользование-владение. И до нашего времени повсеместно в Сибири поля, урочища, лесные угодья, лога так и называются по имени крестьян-общинников.
 
«ОБЩЕСТВЕННОЕ СОГЛАСИЕ».   
Сход членов общины, «общественное согласие», был высшим органом «общества». На сходе все старожилы были равны в правах, но наибольшим авторитетом пользовались мудрые, высоконравственные, талантливые в землепашестве крестьяне. На сходах избирали должностных лиц, заслушивались отчеты «выборных» лиц, финансовые отчеты, утверждалось налоговое обложение домохозяев, разрешались споры и тяжбы между крестьянами. Здесь наказывали за нарушение нравственных норм, традиций, за мелкие преступления и т. д. Сельский сход обычно собирался 10-16 раз в год, и чаще зимой, чем летом.

Выборными лицами «общества» являлись - староста, окладчики, счётчики, рассыльные, челобитчики, сотские, десятские и др.
Из «Приговора» сельского общества д. Дрокиной Заледеевской волости Красноярского округа мы узнаем, что в 1819 г. «для смотренья чистоты и опрятности дворов и улиц… из женщин выбрали Анну Иванову Быкасову, которая поведения доброго». В д. Емельяновой выбрали «Настасью Яковлеву Орешникову поведения добропорядочного и означенную службу нести способна». В д. Устиновой «выбрали в смотренье чистоты крестьянскую жену Василису Тимофееву Голощапову…».

Выбирая должностное лицо, сход давал характеристику, мотивирующую данный выбор, например, «... поведения хорошего, в дoмaшнем хозяйстве рачителен, в хлебопашестве искусный, штрафах и наказаниях не бывал и возложенную на него должность исправлять может». «Поведения хорошего, имеет домообзаводство и землепашество, женат, в штрафах и наказаниях не был».
По окончании срока сход благодарил за честное и добросовестное исполнение обязанностей и выдавал аттестат:
«Вел себя добропорядочно. Представлял и сдавал деньги исправно. Предобижденьев ни от кого не принимал и никому не чинил, и жалоб на него ни от кого не принесено, поэтому и заслужил себе справедливую от общества благодарность, которого впредь принимать в мирских советах за достойного в чести человека». ( Аттестат был выдан в 1820 г. крестьянину Леонтию Фефелову)
Выбирая доверенного от мира «челобитчика», сход выдавал доверенность: «Доверили утруждать... от лица крестьян нижеследующей покорной просьбой...» Всем крестьянам, выезжавшим по той или иной причине за пределы волости, общество выдавало «покормёжные» паспорта.
 
ПОВИННОСТИ.
 В период расцвета сибирской общины, повинности крестьян-общинников делились на государственные, земские и мирские, а по содержанию - на натуральные и денежные.
Н. М. Ядринцев насчитал в конце XIX в. у крестьян Минусинского уезда около 20 денежных и 11 натуральных повинностей.
В общем выражении наибольшей была сумма мирских сборов. К натуральным повинностям относились ямщицкие повинности, выделение лошадей и подвод, исправление дорог, общинные работы, отопление правлений.

Общество оплачивало исполнение служб сторожам, караульным, смотрителям и т.д. Из мирских сборов осуществлялось содержание «немощных»; часто сход, не унижая достоинства человека в случае инвалидности, сиротства, умственной неполноценности, назначал их на посильные им службы с со ответствующей оплатой посыльными, пастухами, сторожами.
Налоговое обложение осуществлялось чаще всего по принципу учета трудовых возможностей хозяйства. Тягловые души делились на 3 разряда: «бойцы», «полубойцы», «неимущие». При этом «неимущие» по причине старости, болезни, одиночества освобождались полностью или частично от податей с перекладкой их доли на «бойцов».
По подсчетам историка В.А. Степынина, на крестьянина-«бойца» Енисейской губернии в конце XIX в. приходилось в год денежных повинностей до 28 руб. 32 коп.

В сибирской общине права порождали обязанности. Если домохозяин желал иметь большие наделы, дополнительные покосы, лесные деляны, то получал их с условием увеличения повинностей. По свидетельству современников, крестьянин-старожил гордился званием «бойца» — полного налогоплательщика, т. к. это было выражением его самодостаточности, зажиточности и высокого статуса при решении мирских дел.
На мирские средства община строила церкви, школы, оплачивала учителей, содержала детей крестьян в учебных заведениях в городах.
 
ПРИЧИСЛЕНИЕ К «ОБЩЕСТВУ».
Новых членов община принимала на основании решения схода. Переселенец определённое время жил в селении, пользуясь всеми общинными угодьями, «рыбными местами», ягодниками, лесными угодьями. Начиная обустраиваться и заниматься землепашеством, переселенец должен был проявить себя в труде и поведении с положительной стороны. Если «общество возжелало» причислить его в состав «своих», тo составляло приговор:
Мирской приговор
Мы, нижеподписавшиеся, Енисейской губернии Ачинского уезда Ужурской волости деревни Соксинской крестьяне, не бывалые под судом, будучи на мирской сходке, учинили сей приговор 1876 года марта 28 дня, о приеме Захара Васильева Власова 24 лет с женою Анной Филипповой 21 года и рожденными… Авдотьей 4 лет, Марией 1 года и матерью Феодосьею Матвеевой Власовой 70 лет в среду нашего общества. Казённый крестьянин Захар Васильев Власов, проживая в нашей деревне, ведёт себя прилично, под судом не был, завел себе домообзаводство…Приговорили: принять в среду нашего общества на всегдашнее жительство».

За причисление в «общество» крестьянин-переселенец платил:
1. За приемный договор                                           30 руб.
2. Угощение общества                                              7 руб.
3. Почтовые и гербовые расходы                            3 руб.
4. Общественникам и старосте                             3 руб.
5. Сельскому писарю за прошение                            3 руб.
6. Волостному писарю                                               4 руб.
Всего:   50 руб.
В данном случае так обходилось причисление к «обществу» в деревне Иджа Шушенской волости. Минусинского уезда Енисейской губернии. Община принимала новых переселенцев прежде всего в случае достаточного количества свободных земель. Но на рубеже XIX—XX вв. государство стало обязывать принимать в общину переселенцев принудительно, особенно если обнаруживались излишки земель сверх 15-десятинного надела на душу мужского пола.
 
ОТНОШЕНИЯ В «ОБЩЕСТВЕ».
Сибирская деревня жила в условиях сосуществования личных и общих интересов.
При вынесении решений по конкретным вопросам сход руководствовался более традиционными правилами, «неписаными законами» дедов, нормами совести, морали. Государственные законы и распоряжения воспринимались с недоверием, как попытка вторжения в права их мира.

Очень красноречиво об этом свидетельствует документ: Приказ Минусинского земельного исправника Жербатскому сельскому старшине N 1447 от 11 апреля 1860 года. «Мерзавец ты старшина! Если ты через сутки не доставишь ко мне предписанием моим от 8 числа генваря сего года за N 115 требуемой ведомости о постройке домов и прочем, то за истребованием ведомости послан будет нарочный за прогон на твой счет».

Общество сурово осуждало и наказывало тех, кто допускал правонарушения. Обществу даже разрешалось осуществлять определённые судебные функции. Это касалось разбирательств о мелких хищениях, потравах посевов, о разделе имущества, хулиганских выходках.
Родственники обвиняемого не могли выступать свидетелями.
В системе наказаний особое место занимали штрафы. Наказывали так же «мирским начётом», заключением в «кутузку» («чижовку») на хлеб и воду, а в качестве крайней меры отлучали от «общества».
В решениях конкретных дел находим такие «предрассудительные» поступки: предерзость в миру, непристойность, поношения, пьянство, распутное поведение, похабство, тяжбы, а также отрицательные характеристики — «не дельный человек», «кляузник на суседа», «не уважает общество».

Современники отмечали, что преступления в сибирских селениях были крайне редки. Чаще встречаются различные «тяжбы» крестьян, и при этом сход всегда старался крестьян друг с другом примирить. Часто бывало принято решение «примирение запить совместно вином».
Общественное мнение сурово осуждало тех, кто дебоширил в семье, кто слыл лентяем, неуважительно относился к старшим. Сход наказывал и за порубки леса, за нарушение противопожарных мер, за унижение личности и оскорбление сообщинника.

Особо осуждалось нарушение общепринятых правил ведения хозяйства, затягивание сроков сельскохозяйственных работ и прежде всего затягивание жатвы хлебов. Порицали тех, кто нерадиво относился к скоту, к порядку и чистоте в доме. Таких общинников ждало и порицание, и насмешки, и едкое прозвище. Традиционно не «в чести» было высокомерие, заносчивость, сквернословие, грубость и несдержанность, неряшливость в одежде.
За постоянное, циничное нарушение общепринятых норм и правил поведения «общество» вынуждало человека покинуть деревню. Впрочем, люди, стремящиеся к вседозволенности и «поиску шальных денег», оторвавшиеся от семьи и дома («выродки»), сами с легкостью уходили на прииски мыть золото, на тракт или в город. Но подобное происходило крайне редко: крестьянский мир был достаточно мудр и терпелив в воспитании традиционных устоев в человеке с раннего детства.

Мир коллективно учил уважать стариков, почитать их мудрость, учил уважать другого человека и принимать его таким, каков он есть. «Общество» снисходительно относилось к «чудакам и чудачествам». Община всегда выступала на защиту «своего», если угроза или обида шли извне - от чиновника, или от переселенца-лапотошника.

Общину сплачивали совместные праздники — «съезжие», «храмовые» и «кануны». Все религиозные и мирские праздники отмечались сообща, обильными угощениями, совместными «гулеваниями». Многолюдными и весёлыми были сельские свадьбы, масленичные катания на горках-«катушках» и  катания на «тройках» с бубенцами.
«Общество» всем коллективом провожало в последний путь умершего человека, поддерживало родственников в трудный час. Посещение «могилок» в Родительский день выливалось в Сибири в единение одной большой семьей...
* * *
Соотношение городского и сельского населения в Сибири: (1847 г.)
Тобольская губерния                            1 : 14,3
Томская губерния                                  1 : 14,2
Енисейская губерния                            1 : 12,6
Иркутская губерния                              1 : 10,6

Один исправник жаловался в письме к губернатору на «пагубный разврат» крестьян-общинников в селениях Минусинского уезда. Его поражало то, что «здесь крестьянки носят драповые кофточки последней парижской моды в 35—40 руб., башмаки рублей в 8, лакированные калоши…» и просил принять меры.

Земельные права и отношения в общине (Казачинская волость Енисейской губернии. 70-гг. XIX в.)
«Усадебная земля никогда не переделяется, всегда остаётся в потомственном владении. Раздела пахотной земли почти не происходит, но при этом община занимается наделением пахотной землей новых «душ», достигших 17-летнего возраста.
При выходе крестьянина из общины он теряет право на свою пашню. Отдать землю в аренду на один год дозволяется, но если более, то нужно на это согласие общества...
Названий собственности владений в народе нет, кроме расчищенной под покос или пашню земли, которая называется заимкою... Заимка для пашен в Сибири считается собственностью... Новые члены, приписанные к обществу по приёмному договору, наделяются равномерно с прочими членами, а также пользуются правом в лесе на постройку зданий... При выходе крестьян из общества земля остаётся в пользовании общества, которое и наделяет таковой вновь поступившие души...».

 «1876 года я, крестьянин из поселенческих детей Енисейской губернии Балахтинской волости д. Игрышенской Павел Васильев Вивчеренко, даю сию подписку в том, что я, будучи принят на воспитание крестьянской вдовой Лукерьей Даниловой Потылициной, желаю быть причислен к ея семейству, т.к. будучи в малолетстве после смерти родителей воспитан ею вместо родного сына, и в том подписуюсь…».

Из жалобы: «Мы, Василий Прилепов, 20 лет и Григорий Аржанов, 17 лет, в пьяном виде и по глупости обрезали хвосты у 14 лошадей крестьян нашей деревни Мойсеевой… Крестьяне… собрали народ до 150 домохозяев, повешали нам на шеи отрезанный конский волос и повели нас с барабанным боем по всей деревне… два раза туда и обратно, барабаня в ведра, останавливаясь у каждого дома и издеваясь над нами, а вся громадная толпа гоготала… Наше посрамление и насмешки… слишком обидны и оскорбительны… вместо отправления к приставу…».

1895 года августа 15 дня мы, Енисейской губернии Заледеевской волости д. Емельяновой государственные крестьяне домохозяева, быв сего числа на сходе, по суду приговорили крестьянина из ссыльных Петра Федорова Кунгурова 31 года… принимая во внимание: в деревне не имеет никакого домообзаводства, никаких определённых занятий, замеченный во множестве худых поступков, занимался исключительно кражами и мошенничествами, вел жизнь развратную, а потому не может быть терпим в среде Емельяновского общества, решили выслать из нашего общества…».

СОЦИАЛЬНЫЕ ОТНОШЕНИЯ В СИБИРСКОЙ ОБЩИНЕ
Крестьянские выступления в Сибири не отличались массовостью, обширностью и выраженными насильственными действиями. Они были направлены на усиление самовластья чиновников. Особый протест вызывали действия властей по ущемлению права на заимочные угодья, ограничение размеров земельных владений общины. Сибиряки препятствовали насильственному водворению переселенцев на возделанные трудом их предков пашни, покосы, выпаса.
На глазах старожилов во второй половине XIX в. шёл быстрый процесс вторжения рыночных отношений в их замкнутый, самодостаточный мир. На бытовом уровне это проявлялось в увеличении тунеядцев, пьяниц, развращении нравственных устоев, ином отношении к «заветам предков». Это, естественно, связывалось с увеличивающимся наплывом переселенцев. Здесь справедливо полагали, что новосёлы должны своим трудом обустроиться, утвердиться и добиться права на сытую, благополучную жизнь. Старожилов возмущали действия властей по предоставлению льгот, безвозмездных выплат, ссуд переселенцам при одновременном увеличении повинностей крестьян-общинников.

Масштабное переселение в Сибирь в начале XX в. еще более усилило раскол мира старожилов и новосёлов. Одновременно зарождается мощное кооперативное движение как форма защиты интересов крестьян от произвола торговцев и ростовщиков.

В начале XX в. С. П. Шведов в журнале «Русское богатство» отмечал, что размеры пашни в Сибири «ограничиваются исключительно индивидуальными силами ее хозяина... Но разница не так давно была не особенно чувствительна, и в общем все жили более или менее зажиточно». Водораздел же между зажиточностью и бедностью проходил не внутри старожильческого мира, а, более, между старожилами и переселенцами.
 
ЗАЖИТОЧНЫЕ И «МАЙДАНЩИКИ».
Обычным для сибирского крестьянства был высокий уровень благосостояния и зажиточности основной массы сельского населения старожильческих селений.
К 1910 г. около 40% дворов засевали более 10 десятин посева.
50% дворов имели по 4 и более лошадей (в Европейской России только 10% дворов).
Всего же на одно хозяйство в Сибири приходилось к 1917 г. в среднем по 16—18 голов скота (в Европейской России — 8—9 голов). По данным на 1909 г. на 100 жителей приходилось:

    лошадей   коров   овец   свиней
Европейская Россия   18   26   34   10
Сибирь   55   70   74   16
Дания   21   87   28   56
Голландия   6   34   15   21
Франция   5   36   45   18
Канада   41   133   48   51
США   25   82   68   57
 
Как видим, Сибирь занимала первое место по количеству лошадей на 100 жителей, а по остальному скоту была на уровне ведущих стран мира.
Но наиболее примечательной была высочайшая товарность крестьянского хозяйства сибиряков. Нижегородский губернатор А. Хвостов писал в прошении так: «Выход сибирского хлеба на рынки будет иметь своим последствием неминуемое разорение сельского хозяйства средней и южной России и всего Поволжья».
Зажиточность сибирского крестьянина-старожила обусловливалась,  прежде всего, трудовыми возможностями его семьи. Здесь большая патриархальная семья могла поднять и обработать значительную по размерам пашню и, качественно обрабатывая землю, получить высокие урожаи. Соответственно этому, семья могла содержать больше скота и обеспечивать высокий уровень жизни ее членов.

В качестве примера можно привести данные о зажиточных, крепких хозяйствах крестьян с. Тасеево Канского уезда (данные середины XIX в.).
Старожил П. Усачев: В хозяйстве 9 работников, взрослых членов семьи; разработано и засевается 32 десятины земли; на подворье 9 коров, 12 свиней, 50 овец.
Старожил А. Агафонов: В семье 18 человек, из них 10 работников; пашня — 36 десятин; на подворье 9 коров, 10 свиней, 50 овец.
Старожил Т. Малышев: В семье 20 человек, из них 9 работников; засевается 32 десятины пашни; в хозяйстве 10 коров, 10 свиней, 60 овец. Когда во второй половине XIX в. в семье Малышевых произошел раздел и сын Емельян отделился, то на семейном совете новое хозяйство получило 6 десятин разработанной земли, 4 лошади, 2 бороны, соху, 2 теленка, 4 коровы, 3 свиньи, 15 овец и даже таежное охотничье «ухожье».

Зажиточная семья из 8—16 человек, ведя общее хозяйство, обычно имела на подворье 2—3 жилые избы. Однако встречались и хозяйства, члены которых были связаны не родством, а «побратимством» или «товариществом».
По подсчетам С. Капустина, выполненным в конце XIX в. в Западной Сибири, зажиточный домохозяин получал годовой доход от 1.100 до 1.500 руб. Конечно, этот доход складывался из результатов труда не только членов семьи, но и наемных работников: годовых, сроковых, поденных. Огромную роль для таких домохозяев играли «помочи».

В отличие от крестьянской психологии «великороссов», основанной на неприятии богатства и идеализации уравнительности, сибиряки спокойно и уважительно относились к зажиточности.
Здесь считали нормой уравнение в благополучии, зажиточности и довольствии. Сибиряк отрицательно относился к идее передела собственности. По словам курагинского старожила XIX в. Ф. Ф. Девятова, «зажиточный хозяин, держащий работников, продолжал быть всеми уважаемым человеком...» прежде всего потому, что наёмный труд не был средством «бессовестного грабежа слабосильных».
Труд наёмных работников оплачивался довольно высоко. Бывало так, что сын зажиточного крестьянина работал года два «в найме», чтобы самому заработать на становление домохозяйства, не «утруждая родителёв».

В сибирской деревне были и свои «кулаки-мироеды», но, в отличие от «великорусской» деревни, ими считались не зажиточные крестьяне-земледельцы, а деревенские лавочники, содержатели кабака, ростовщики. По словам Н. М. Ядринцева, здесь их называли «майданщиками» - словом, заимствованным из осторожного жаргона. Они брали хлеб и другие продукты крестьянского хозяйства и давали взамен водку, чай, сахар, другой товар, «ставя их по высокой цене». Бывали случаи, когда разбогатевший крестьянин, начиная заниматься торговлей, В СВОЕЙ ДЕРЕВНЕ торговал «по божеским» ценам, даже в убыток себе, компенсируя убытки в соседних селениях. Он не желал прослыть у себя «майданщиком» и уронить «нравственные начала» перед своими земляками.
 
СЕРЕДНЯКИ.
К среднему слою относилась основная масса крестьян-старожилов. Обычная «средняя» семья состояла из 4—6 человек при 3 взрослых работниках. Годовой доход такой семьи был в среднем от 550 до 900 руб. Это позволяло иметь до 150 пудов пшеничного и ржаного хлеба, до 50-100 пудов зерна скоту, до 35—45 пудов мяса.
Здесь, в сибирской глубинке, крестьяне часто не имели возможности сбыть выращенный хлеб, поэтому большинство из них вплоть до начала XX в. сознательно ограничивали размеры своего хозяйства. Большая часть продукции шла на личное потребление, но середняки Сибири, продавая излишки урожая, активно приобретали в лавках или в городе такие товары, как зеркала, часы, керосиновые лампы, ткани, граммофоны, обувь, сахар, чай и пр.

Главным итогом года середняк считал стабильность экономических показателей своего хозяйства: сохранение размеров пашни, количества голов скота, сохранение урожайности хлебов, выплату податей «по старинке», покупку определённого набора продуктов, выполнение обязанностей перед «миром».
Для среднего крестьянина наиболее важным было выглядеть в «обществе» не хуже других, иметь возможность принимать гостей на праздники, устраивать «гулянки» и обильно угощать приглашённых гостей, одеваться в «покупные» одежды и содержать выездных лошадей.

Уклад жизни середняков рассмотрим на примере домохозяйства среднего крестьянина с. Курагино Минусинского округа Енисейской губернии. (По описанию крестьянина Ф. Ф. Девятова, корреспондента Российского Географического общества в 70—80 гг. XIX в.)
Состав семьи: отец, мать, хозяин, хозяйка, сын 12, сын 16 лет, 2 дочери, 2—3 «малых детей», 1 постоянный работник или 1-2 сезонных или поденных работника. Всего — 10—13 человек.
В хозяйстве: посев 12 десятин, до 8 рабочих лошадей, жеребята, 3—5 коров, телята: всего около 15 голов. Овец до 20—30 голов, 4—5 свиней, гуси, утки, куры.
Посев: 6 десятин ржи, 3 десятины овса, 2 десятины пшеницы, 1 десятина ячменя, гречихи, проса, гороха, конопли. Отдельно на пашне высажены: картофель, репа, бахчевые культуры.
На пашне одновременно работают на 6 лошадях, в 3 плуга или сохи, 3 бороны. На покосе - 4 косаря, на жатве - 6 жнецов.
На домашнее потребление идет урожай с 3 десятин ржи, 2 десятин овса; с 1 десятины - пшеница, ячмень, гречиха, просо, горох, урожай конопли. На продажу - урожай с 3 десятин ржи, 1 десятины овса, 1 десятины пшеницы. Часть выращенного урожая идет в форме натуральной оплаты – мельнику, за помол зерна, кузнецу - за кузнечные работы, гончару - за посуду.
В год на потребление членов семьи оставляют: по 20-23 пуда хлеба на человека, мяса от 30 до 50 пудов на семью. Крестьяне не садились за стол без пшеничного и ржаного хлеба, мяса - в «скоромные» дни, а без рыбы - в постные дни.                                                   
Общие расходы составляли до 240 рублей.
Из них: на свадьбу - 25 рублей, на вино в праздники до 40 рублей, на подати - по 28 рублей на мужскую душу, на церковные нужды и посещение храма до 15 рублей, на оплату труда работникам около 70 рублей и т. д.

Цены этого времени в лавке были следующими:

соль (1 пуд) = 1,30 руб.               
чай кирпичный (1 фунт)= 1,30 руб.         
сахар (1 фунт) = 40 коп.             
рис (1 фунт) = 40 коп.                 
изюм (1 фунт) = 25 коп.             
мед (1 фунт) = 20 коп.                 
сукно (1 аршин) = 2 руб.             
ситец (1 аршин) = 20 коп.           
плис (1 аршин) = 40 коп.               
2 шали и 4 платка = 5 руб.
1 шапка = 3 руб.
1 пара сапог = 5 руб.
2 пары ботинок = 5 руб.
1 пара сошников = 3 руб.
2 косы-литовки = 2 руб.
подпилок для сохи = 1 руб
2 серпа рижских = 1 руб.
бумага (1 фунт) = 50 коп.

Однако только достатком зажиточных и средних крестьян нельзя мерить степень их благополучия. В сибирской общине не менее важным показателем был высокий социальный статус члена «общества», принадлежность к старожильческому «сословию». Отсюда исходит психология защищенности, устойчивости, надёжности жизни сибиряка.
 
БЕДНЯКИ: ОТ НУЖДЫ К ДОСТАТКУ.
В сибирской деревне, как и вообще в российской, были и неимущие, «слабосильные», бедные и даже нищие. Но в процентном соотношении их было значительно меньше, чем в Европейской России.
Только вследствие наложения многих причин - гибели кормильца, устойчивого неурожая, падежа рабочего скота, гибели посевов, стихийного бедствия - семья крестьянина могла попасть в разряд неимущих. В данном случае, старожилу оказывали помощь многочисленные родственники, и через какое-то время положение выправлялось.
Но самое распространённое объяснение бедности - пьянство и лень в труде и домашнем хозяйстве. Подобные истоки бедности община презирала.

Лиц, не способных к труду — «убогих», больных и немощных, сирот, община могла освободить от несения повинностей, могла даже кормить за свой счет. Сирот содержали родственники, «крёстные» родители, приёмные родители и т. д. Община строго следила за тем, как опекуны воспитывают и содержат подопечных, оказывала опекунам финансовую помощь.

Из общественного Приговора: «1865 года декабря 17 дня, мы, крестьяне д. Хлоптуновой, Сухобузимской волости, имели на мирском сходе рассуждение, что крестьянин Лазарь Харитонов Замараев волею божею в нынешнем декабре помер. По смерти коего остались жена его Елена Замараева, и дети: сыновья Михайло 9 лет, Иван 1 году, дочери Александра 11 лет, Александра же 8 лет, Мария 6 лет, Настасья 4 лет. Вследствии чего мы постановили… избрать детям опекуном родную мать, которая поведения хорошего и к этой обязанности способна и благонадежна…»

В первой половине XIX в. Пётр Словцов в книге «Историческое обозрение Сибири» писал: «Беспомощные или хворые хозяева скудных семей разъезжали по деревням из дальних мест и останавливались у ворот зажиточных домов. Странник входил с незазорной совестью и объявлял себя христославцем. Тотчас затепливалась перед образом восковая свеча, вся семья от мала до велика становилась в молитвенном положении и со сладостью слушала песнопевца... Старший в семье отсыпал муку, крупу, грузил вместе с другими продуктами на воз христославца».
В любом случае, голода даже среди самого неимущего слоя сибирской деревни не было.

Бывало и так, что человек с физическими или умственными недостатками нанимался «в пастухи», в няньки, сторожем или работником; и только в крайнем случае человек становился профессиональным нищим, собирая милостыню.

Сибирская деревня уважительно относилась, прежде всего, к «домохозяину», независимо от степени зажиточности.  Поэтому трудолюбивый крестьянин старался любым способом скопить денег и выйти из нужды. В праздник даже самый последний бедняк-старожил желал выглядеть не хуже других: одеть не домотканую, а фабричную одежду, пригласить одного-двух гостей и угостить их от души.
Бедняк-старожил имел значительно более высокий статус, чем у переселенца, и, уж тем более, у ссыльнопоселенца.

Государство оценивало социальное положение крестьян прежде всего по возможностям уплаты налогов. Документы конца XIX в. свидетельствуют о «самых богатых», «достаточных», «посредственных» и «совершенно не имущих» крестьянах. Но даже если у крестьянина были многолетние недоимки, отобрать землю за это могли только незасеянную.
«Совершенно не имущие» могли попасть в зависимость от «мироедов-ростовщиков», которые возмещали недоимки в счет «сроковой» работы. Общество иногда само принимало решение отдать «праздных» и ленивых  недоимщиков без их согласия на работу, на срок выплаты задолженностей.

Подавляющее большинство бедняков были из переселенцев. Прибыв в Сибирь, они, в первые 5-7 лет, были вынуждены наниматься в работники. В Енисейской губернии найм на определенный срок назывался работой «в строку».
Во многих селениях, отмечали современники, встречались богатые крестьяне, которые в молодости по той или иной причине были «в строку», компенсировали долги, затраты на обзаведение хозяйством своим заработком и становились впоследствии на ноги.

Переселенец или неимущий из старожилов нанимался на подённую, сроковую или годовую работу. В летнюю пору работали и на «помочах» за угощение. Все виды работ в сибирской деревне выполнялись за довольно высокую оплату, например в летнюю пору подённая (ежедневная) работа оценивалась в пуд-полтора хлеба.
Годовому работнику платили от 50 до 75 руб. деньгами, одеждой, головами молодняка скота. Договор о найме строго соблюдался. По свидетельству современников, если год был неурожайным, расчёт производился независимо от этого - полностью «по уговору».

Отношения между зажиточным хозяином и работником были сугубо патриархальными. «Сибиряки-хозяева, даже самые зажиточные, выполняют сельские работы совместно с их батраками. К этому побуждает их хозяйственный расчёт. Здесь и желание собственным участием вызвать соревнование в своём работнике и повлиять на интенсивность его работы. Личные отношения между сибиряком-хозяином и работником носят семейный, обоюдно-фамильярный оттенок», - писал в конце XIX в. этнографы В. Арефьев, А. Макаренко. Да и «общество» сразу осудило бы того хозяина, который свысока относился бы к работнику, не кормил его за общим столом вместе с членами всей семьи, отказывал в жилье или помощи его семье.

«Худого работника держать не стоит - от него, кроме убытка, ничего нет, а хороший работник долго жить в работниках не будет - ему достаточно прожить 4—5 лет, и он делается хозяином», - писал Ф. Ф. Девятов. Единичные бедняки, кто не желал заниматься землепашеством и, главное, не мирился с традиционными законами общины, уходили в поисках «шальных» денег и разгульной жизни на золотые прииски или в город.

Слой «бедных» в сибирской деревне не был постоянным. Пробыв в данном состоянии 3 - 5 лет, усердно работая «в строку», обзаведясь своим хозяйством, старожилы или переселенцы уже через 5 - 7 лет выходили в середняки, а их место занимали новосёлы.
В начале XX в. среди переселенцев 17% крестьян были зажиточными, 42% середняками, 41% бедняками, но положение бедняков было, по их собственному мнению,  «вдвое, втрое, и даже в 6-7 раз выше», чем бедняков в Европейской России.
Если в Центральной России безлошадных дворов было 33%, то в Енисейской губернии - 10,4%, в Томской - 7,2%, в Тобольской - 9,7%.

В годы первой мировой войны, когда в Европейской России углубился кризис в сельском хозяйстве, в Сибири происходит подъём во всех отраслях. И это несмотря на то, что до 12% мужского населения было мобилизовано на фронт и постоянно проходили реквизиции лошадей.
В эти годы в Енисейской губернии посевы выросли с 614 000 десятин до 706 000 десятин. Если в Европейской России с 1913 г. по 1917 г. валовой сбор зерна сократился на 22,4%, то в Сибири он вырос на 101%. Количество лошадей выросло здесь в 1,3 раза, свиней в 3 раза, коров в 1,7 раза.

Из мирского приговора: «С. Балахтинского государственные крестьяне приговорили к причислению нашего общества Федора Полежаева с женой Ириной Ивановой, дочерью Авдотьей, так как он проживает в нашем селе, имеет домообзаводство и хлебопашество, поведения хорошего, веры православной, для наделения участком земли достаточно…».

О взысканиях: «Ссыльнопоселенец В. Котоврасов в нетрезвом виде стал кричать, ругаться сквернословными словами, нарушая тишину и спокойствие. Определить двое суток ареста».

Из жалобы крестьян-старожилов с. Ершовского: «Переселенцы участка Казанского нашей, Назаровской, волости самовольно захватили 20 десятин подготовленной нами для посева земли. Переселенческий участок несёт нам значительные убытки в распаханных полях; и не особенно нам приятно…».
Переселенцы д. Казанской: «…просим прекратить самовольное владение не принадлежащих им земельных угодий… мы оказались обижены Ершовскими крестьянами…».
Из общественного приговора соединённого схода. 1891 г.: «Оба общества пришли к единому согласию, по отношению к пользованию земельными угодьями, до точного определения границ, повинуясь закону».
 

[Romanus7162]

ЖИТЬЁ СИБИРСКИХ СТАРОЖИЛОВ. ЧАСТЬ VII.
ЧАЛДОНЫ
Мир старожилов-сибиряков составляли сельские общины.
Кто же такие старожилы? Во-первых, истинными сибирскими старожилами считаются «чалдоны» (челдоны), потомки первых засельщиков новых земель, первопроходцев. До настоящего времени идёт спор о значении слова «чалдон». Наиболее точным, видимо, можно считать следующее: в XIXв. в северной части Енисейской губернии этим словом определяли «люд неуёмный, бродячий, без привычки к насиженному месту, промышлявший охотой, суровый и диковатый на вид».
Во второй половине XIX в. сибиряки считали старожилами тех, кто прожил здесь 25 и более лет. Селения, возникшие четверть века назад, также причисляли к старожильческим. За четверть века переселенец «вживался в образ старожила, терял связь с родными краями, через детей «роднился» со старожилами, а дети его считали себя сибиряками и о родине отцов знали понаслышке. Хозяйство крестьянина за такой срок давно уже становилось средним или зажиточным.
 
ПЕРЕСЕЛЕНЦЫ
Особую область хозяйственной и общественной жизни сибирского края представляет процесс взаимодействия двух миров: мира старожилов и мира Европейской России, представленный переселенцами, служащими-чиновниками, ссыльными и иным «приезжим» людом.
Попадая в мир старожилов, переселенцы расставались со своими «российскими» традициями, привычками, растворялись в условиях новых отношений, новой системы хозяйствования.
На первом этапе переселенческого движения выходцы из северных губерний России составляли основную массу новых «засельщиков». По социальному положению данный этап характеризуется середняцким. Вплоть до конца XIX в. переселенцев именовали самоходами, т. к. до постройки железной дороги шли сюда пешком и на лошадях.
Как крестьяне определяли район переселения? Исследования показали, что 60% крестьян засылали в Сибирь ходоков, которые выбирали место   будущего заселения. По письмам определяло район переселения 19 %, по рассказам - 17 % крестьян. И лишь 3 % переселенцев шли «наобум»: это говорит о том, что не так-то просто было решиться в то время на далёкую дорогу в суровый край, сорвавшись с обжитого места.

Путь в Сибирь пешком занимал от 3 до 7 месяцев. Иногда шли с остановками на зиму, чтобы подзаработать и двигаться дальше. Для семьи из 6 человек требовалось на дорогу около 200 рублей. Деньги набирали как за счет продажи земли, дома, части скота и пр., так и за счет сбережений. Конечно, и подрабатывали, и «шли Христовым именем от города к городу». Только с 1893 г. правительство стало выдавать ссуды на обзаведение хозяйством - до 100 рублей. Но этого было явно недостаточно: только на подъём одной десятины пашни в лесостепи требовалось от 100 до 300 рублей.
Переселенцы шли в сутки по 35-40 верст. Крупными партиями по 60-100 семей шли до намеченной губернии, а далее по уездам: затем расходились отдельными семьями по селениям.

Новопоселенцы старались устроиться на жительство в старожильческих селениях. Здесь можно было до обзаведения домом найти квартиру у старожила, купить лошадь и инвентарь, выгодно продать свою рабочую силу. Работая на сезонной или постоянной работе можно было заработать от одного до полутора пудов зерна в день. Годовому работнику (работнику «в строку») оплата деньгами и в натуральном исчислении в Енисейской губернии про изводилась в зависимости от уезда от 70 до 160 рублей в год. Через 2-3 года переселенец мог обзавестись собственным хозяйством. В конце XIX в. для собственного домохозяйства требовалось:
Продовольствие в течение 2-х лет - 100-150 руб.
Возведение или покупка дома и построек  - 110-150 руб.
Покупка 2-х лошадей - 80—100 руб.
Покупка 1-й коровы -  17-30 руб.
Покупка 2. саней и телеги  - 40-50 руб.
Упряжи на пару лошадей    - 20 руб.
Деревянного или железного плуга  - 10-37 руб.
Двух борон  - 3-5 руб.
Стоимость утвари и хоз. принадлежностей  - 30-40 руб
                                                         .
Для причисления крестьянского хозяйства к «обществу» требовалось еще 30-50 рублей. Значительно облегчало положение переселенца освобождение от государственных повинностей в первые 3 года проживания в Сибири и на 50% ещё на 3 года. Однако мирские повинности они обязаны были выполнять полностью.

И. А. Гурвич приводит в качестве обычного примера историю одного крестьянина, переселившегося во второй половине XIX в. в Назаровскую волость Ачинского уезда. В Сибирь он пришел «Христовым именем» с семьей. Работал у старожила за 1 пуд ржи и 1/2 пуда пшеницы в день. За зиму купил лошадь, «ячменя и хлеба». Весной засеял десятину ячменем. Выращенный ячмень продал в городе и купил корову и небольшую избушку, за которую заплатил 11 рублей.
Через 17 лет у него было 16 десятин пашни, дом-пятистенок, 4 лошади, жеребёнок, 7 коров, овцы. Все эти годы он постоянно продавал хлеб на рынке в городе.
Но не следует забывать, что данная история была типичной именно для трудолюбивого, усердного крестьянина. Именно такие крестьяне быстро входили в старожильческий мир и через 25 лет числились старожилами.

В последней четверти XIX в. старожильческий мир начинает ограничивать приём переселенцев в «общества». Так, в 1894 г. по Ачинскому округу в Покровской волости из 8 обществ отказали переселенцам - 7, в Балахтинской - из 10 отказали 8 общин, в Тюльковской - из 10 все 10 сельских обществ. Основной причиной стала, во-первых, наметившаяся тенденция к «утеснению» земельных владений общин; возникла угроза уменьшения наделов сыновьям старожилов, достигшим 17 лет. Во-вторых, во второй половине XIX в. около 60% всех «самоходов» составляют бывшие помещичьи крестьяне, резко отличающиеся по миропониманию от государственных крестьян северных губерний и сибиряков.
Старожилы справедливо отказываются делиться землями, разработанными их предками. Они возмущались жалобами переселенцев, что якобы «старожилы захватили лучшие близлежащие около селений земли и не желают передела их». В данном случае земли эти явно не были захвачены насильственно и, по сибирским правилам, не переделивались, но психология бывших помещичьих крестьян воспринимала всё по-своему.

На рубеже XIX—XX вв. большая часть переселенцев была вынуждена основывать новые селения в подтаежной зоне, потому что степи и лесостепные области были практически уже освоены. Старая технология земледелия начинает изживать себя. Урожайность стала падать; наступил период перехода к интенсивному земледелию. Многие селения возникали на месте бывших заимок, заброшенных росчистей, но большинство переселенцев были вынуждены из-за этого втрое больше затрачивать сил, денег, времени на обустройство. Деревни новоселов стали существенно отличаться от старожильческих.

Ещё более обострились отношения старожилов и переселенцев в первом десятилетии XX века. «Столыпинские» реформы насильственно разрушали общины Европейской России и предусматривали массовое переселение обезземеленных крестьян в Сибирь, на окраины страны. Во многом у этих переселенцев уже имелись негативные черты: лень, отсутствие старательности, пьянство, низкие нравственные качества. И называли их в Сибири уже переселенцами-лапотниками, лапотошниками. Нередки были случаи пропивания выданных государством ссуд, преступлений, поиска случайных заработков. Многие новоселы, с огромным трудом разработав в тайге 1-2 десятины земли, едва сводили концы с концами. Ещё долгое время «столыпинские» крестьяне оставались по мироощущению «велико¬русскими» крестьянами.

Быт переселенцев начала XX в. разительно отличался от быта старожилов. В отчетах начала века приводятся многочисленные примеры голода в селениях переселенцев, сырости и холода в их жилищах, крайне бедной и ветхой одежды. Высока была смертность новоприбывших. «Прибыль населения переселенческих поселков почти соответствует убыли», - писали енисейскому губернатору из Ачинского уезда в 1899 г. Вот описание жилищ, сделанные в конце XIX в.: «У старожилов дома большие и крепкие. У новоселов - слабые и серые. Постройки низкие. Крыши земляные и соломенные, пропитанные глиной. Много изб покривившихся, непокрытых, причем окна едва видны из-за наваленного для теплоты вокруг дома навоза».
Приведём и выдержку из отчета за 1911 г. о состоянии сельского хозяйства в Енисейском уезде, из главы о положении переселенцев: «Приходится констатировать, что хозяйства их (новоселов) производят впечатление какого-то развала, грязи, нищеты, соседского раздора и влияния водки».

Освоение земельных неудобиц сопровождалось и такими картинками - «многие поселки находятся в обширной болотистой равнине, покрытой местами чахлым березовым лесом. Сообщение из-за топкой почвы плохое, а весной в эти Богом забытые места уже невозможно попасть... Загрязнённость поселков огромная. В стенах домов видны щели. Отапливаются жилища железными печками, вследствие чего резко меняется температура, жара сменяется холодом. Во многих домах полы земляные, много грязи и насекомых. Питается население хлебом, картофелем и капустой, лишь изредка молоком и мясом».
«Летом почти все, а зимой очень многие ходят в лыковых или из сырой кожи лаптях; белье из грубого холста. Верхнее зимнее пальто есть далеко не у всех, не раз приходилось наблюдать, как вся семья ходит в одной и той же рваной шубе». Далее говорилось о нравах новоселов: «Молодежь в свободное время, заломив шапки набекрень, шляется по улицам, пьёт, после чего скандалит и дерётся».

Но всё же, несмотря на вышеописанные недостатки, большинство переселенцев прибывали сюда для обустройства, чтобы начать новую жизнь. Сотни тысяч крестьян-переселенцев увеличили на несколько миллионов десятин площади посевов. Они привезли с собой улучшенные навыки огородничества, трёхполья, удобрения земель, льноводства, пчеловодства, новые ремесла. Особую роль «столыпинские» переселенцы сыграли в развитии животноводства в Сибири. Старожилы перенимали опыт содержания скота в тёплых хлевах, в стайках стали заводить специальные ясли для сена. Выросла продуктивность молочного животноводства, начало развиваться маслоделие.

Огромную роль в развитии переселенческого движения сыграло правительство. Увеличились до 200—400 руб. льготные ссуды, причём многие получили безвозмездную помощь. Для желающих выехать в Сибирь ввели льготные железнодорожные тарифы и переезд для них стал в 3-4 раза дешевле. Стоимость железнодорожного билета по переселенческому тарифу была следующей: от Одессы до Красноярска - 7,4 руб., от Киева и Чернигова - 6,75 руб., от Харькова - 6,25 руб., от Воронежа - 5,7рубля.
В Енисейской губернии для переселенцев создавались бесплатные переселенческие столовые и больницы, оказывалась всесторонняя землеустроительная помощь. За счет средств Переселенческого управления строились школы, церкви, больницы, дороги, сооружались тысячи колодцев.
 
СИБИРСКОЕ ЕДИНЕНИЕ.
«Сколько мы могли наблюдать, отношение старожилов к переселенцам является далеко не враждебным, скорее, они встречают участие в местном крестьянстве. Это обнаруживается следующими фактами: кто несёт в настоящее время все расходы на колонизацию, кто поддерживает переселенца-новосела, даёт приют, прокорм, кто кормит милостыней переселенца и в минуты несчастья спасет его? Сибирский крестьянин и он один...» - так описы¬вал Н. М. Ядринцев отношение старожилов к «самоходам» в 70-е гг. XIX века.
Многие из новоселов приезжали в селения, где издавна проживали их родственники или односельчане и миряне одной общины, знакомые. Поэтому им легче было найти «общий язык» при приёме в общину, при обустройстве и преодолении тягот в первые годы жизни в Сибири. Старожил, замолвив слово за переселенца, поручался за его поведение в обществе, выполнение обязанностей перед миром, обязывался поддерживать хозяйство новосела.

Сближение новоселов и старожилов обусловливалось, прежде всего, трезвым, практичным подходом к установлению взаимовыгодных экономических отношений. Старожилы помогали поднимать пашню, помогали посевным материалом, обучали технологии земледелия в новых условиях. Старожилы увеличили товарность своего хозяйства за счет рынка переселенческих деревень. Переселенцы привезли ряд нововведений; они более активно приобретали и популяризировали сельскохозяйственные машины и орудия труда.

Новосел, откуда бы он ни был, сразу же мог наблюдать разницу между «Рассейским краем» и Сибирью. Но различия преодолевались, как тонко было подмечено в конце XIX в., следующим способом: «Новосел подвергается непрерывной критике и иронии, сопровождаемой и положительными советами, как поступать на сибирской земле, как пахать землю, и, наконец, даже советами как говорить, не возбуждая смеха. Под гнетом этих насмешек и советов, подтверждённых собственным опытом, новые колонисты быстро уступают местным обычаям, а не далее как следующее поколение считает себя уже коренными сибиряками и на следующих новоселов уже смотрит с усмешкою и иронией».

Несмотря на то, что от 10 до 18% переселенцев «столыпинского» периода вернулись обратно в Европейскую Россию, большинство приняли преимущества новой жизни.
Обратимся к выводам статистических обследований переселенцев, проведённых в 1911-1912 гг. «В Сибири положение переселенцев во всех отношениях улучшилось, и благосостояние их поднялось вдвое, втрое и даже в 6-7 раз».
Только в Енисейской губернии в 1906-1916 гг. было введено в строй 30 млн. десятин угодий. Если старожилы занимали до 60% посевных площадей, то переселенцы быстро освоили 30% земель (остальные 6% пашен принадлежали казакам и 4% нерусским народностям Сибири, занимавшимся сельским хозяйством).

ССЫЛЬНОПОСЕЛЕНЦЫ
Наряду с вольным переселением тех, кто стремился обрести в Сибири «землю и волю», значительное место занимала ссылка и каторга осужденных за различные преступления в городах и селениях Европейской России. Большинство из них отправлялись на жительство в специальные поселения ссыльных, многих размещали в старожильческих селениях.
В 1871 г. писал публицист С.П. Турбин: «В Сибири существует повсеместно прекрасный обычай - не обращать внимания на прошлое... Будь ты хорош здесь, а что ты делал там, в России, твоё дело, а не наше... Но для нравственного перерождения личности преступника требовалось проживание в среде старожилов». Множество ссыльных, из числа приписанных к старожильческим сибирским селениям, «превращались в добропорядочных граждан». Повсеместно бытовала поговорка «Быль молодцу не укор».

Милосердие сибиряков выражалось в развитой практике «подаяний», идущим партиям ссыльных, оставления продуктов питания для бродяг и нищих на специальных полочках у ворот на ночь. Крестьяне старожильческих селений, вынужденные принимать на жительство ссыльных, старались положительно воздействовать на них своим примером и традициями.
Однако не всегда ссыльные, размещённые на поселение в старожильческих селениях, стремились жить праведно. Дела об хищениях и разбойных нападениях подтверждают стремление многих поселенцев к продолжению прежней жизни и в условиях сибирской ссылки. Например, поселенец Иван Егоров, проживавший в д. Шадрино Подсосенской волости в «сговоре с себе подобными» (всего 7 чел.) собрали у крестьян ряда селений «для выделки овчинные шкуры» на крупную сумму и перепродали их. В результате расследования виновные были найдены и наказаны, но и далее Егоров продолжал «заниматься хищениями и мошенничеством».

Отрицательно воспринимало сознание сибирского населения поведение ссыльных, не желавших встать на путь исправления. Старожилы называли таких людей «варнаками». В 1804 г. беглые с Боготольского завода колодники Иванов, Сандалов и Крывелёв совершили вооруженное ограбление крестьянина д. Гуськовой Василия Михайлова. В том же 1804 г. четверо вооруженных ссыльных совершили нападение на домохозяйство зажиточного старожила с. Новоселово Михаила Яковлева Ярлыкова. И таких примеров можно привести достаточно много.

Поселенцы с. Седельниково Сухобузимской волости, выбрав 1 октября 1862 года на будущий, 1863 год, «из среды себя поселенцев Семена Кочегарова, причисленного в 1851 году и Степана Михайлова, причисленного в 1849 году для несения службы»  «десяцкими над поселенцами», вскоре вынуждены были переизбрать С. Кочегарова. Причиной послужило распоряжение волостного старшины от 10 ноября того же года: «Дать знать Седельниковскому старшине, что Кочегаров, за явку в пьяном виде и грубости, выдержан при волостном правлении под арестом в течение трёх суток... Предложить обществу пересмотреть приговор... кому по очереди следует как ранее поступивших на причисление...»

Документы показывают безнравственную подоплёку преступного поведения поселенцев. Иногда, в ответ на милосердие и доброту крестьян,  ссыльные отвечали преступлением. Так, поселенец с. Сухобузимского Красноярского округа Щелкунов, переночевав в с. Казачинском Енисейского округа у крестьянки Х. Чигаревой, «выкрал во время сна из чулана 4 новые мужские рубахи, новую поддёвку, плисовые шаровары, беличьих шкур 10 штук, меховой воротник» и другие вещи на общую сумму 48 руб. 75 коп.

В целях возврата имущества крестьян сразу объявлялся розыск пропавших вещей по всем селениям волости. Когда у крестьянина д. Большебалчугской Сухобузимской волости М. Першина пропало «две уздечки кожаных из пригона снятые с лошадей... ночью», они вскоре были найдены. Той же ночью на основании признания «тех уздечек» свидетелями, ночными сельскими сторожами, был задержан поселенец Д. Ларионов, пытавшийся заложить уздечки «в кабаке под вино».
 
С.П. Турбин. 1872 г.: «Надобно сказать правду, что старые коренные сибиряки смотрят на этих новоселов не совсем дружелюбно; впрочем и на их дедов и прадедов смотрели также.
Ну и давно вы здесь?
 - Давно: годов никак 25. Теперича мы совсем здешними стали: и дом есть и семья. В христьяне прописаны… Ничего, здесь жить можно, сторона привольная!» 

К старожильческим причислялись новые деревни «образовавшиеся более 25 лет». Старожилами числились «добрые переселенцы, прожившие здесь не менее 25 лет, а поселенцы - более 50 лет, имеющие внуков рабочего возраста. Для всех них нужен совершенный имущественный достаток, для полной экономической ассимиляции их со старожилами». (Из кн.: Материалы по исследованию землепользования и хозяйственного быта сельского населения Иркутской и Енисейской губернии. – Т.IV. – Иркутск, 1893.)

[Romanus7162]

ЖИЗНЬ СИБИРСКИХ СТАРОЖИЛОВ. ЧАСТЬ VIII.
ОДЕЖДА.

Одежда во все времена была важнейшим элементом, наиболее успешно помогавшим осваиваться в новых условиях. В силу специфических условий природы, климата, контактов групп «засельщиков» между собой и с местным населением, в Сибири образовались этнографически сложные комплексы одежды, обуви, головных уборов. Определённое влияние на данный процесс оказала территориальная отдалённость, замкнутость и взаимосвязь с сопредельными с Россией государствами.
Требования к одежде, обуви и головному убору в Сибири были довольно высоки. Суровость климата предопределяла выбор теплой и при этом легкой одежды, не стеснявшей движений. Одежда должна была хорошо защищать человека от ветра, попадания снега за ворот, но при этом не вызывать усиленного потоотделения Особое внимание сибиряки обращали на обувь и рукавицы. Очень рано у русских сибиряков появляется зимняя шапка с вислыми «ушами». Сибиряки говорили: «Сибиряк не тот, кто мороза не боится, а кто умеет мороза «хорониться».

Высокий уровень жизни сибирских крестьян, свобода и самостоятельность определили рождение нового, необычного для рядового жителя Европейской России внешнего вида старожилов. В основе его были опрятность, чистота, достаток, обязательное наличие праздничной «покупной» одежды у каждого человека. Особенно это касалось сибирячек. Они позволяли себе носить то, что обычно было достоянием «высоких» сословий горожанок Европейской России.
 
МУЖСКАЯ ОДЕЖДА обычно состояла из рубахи и штанов-портов. В отдельных местах штаны назывались «чембары». Рубахи были длинными, до колен, и подвязывались поясом. При шитье рубахи бралось прямое полотнище, перегибалось пополам, вырезался ворот. Затем по прямой кромке вшивались рукава, а от рукав до подола вшивалась прямая вставка. Эта боковая вставка делалась потому, что ширина «самотканого» полотна была недостаточна для рубахи на взрослого мужчину. Рубахи позднего времени уже шились без вставок.
Вырезные вороты были округлыми; воротники появились только в последней четверти XIX в. Ворот соединялся тесёмками или металлическими застежками - «схватцами». Значительно позднее вошли в употребление бронзовые, медные, костяные пуговицы с «воздушными» петлями. В верхней части рубахи, с изнанки, для прочности подшивали ткань - «подоплёку».
По подолам, рукавам и вороту мужские рубахи украшались вышивками. Это было не только украшением, но и магическим «оберегом» от зла, болезней, «нечистой силы». Украшения обычно располагались там, где открывался свободный доступ к телу. Наряду с вышивкой, сибиряки применяли для обшивания краёв одежды цветную кайму.

Мужские «порты» шились на поясе — «гашнике», неширокие, из белого грубого полотна или, чаще всего, из «крашенины», полосатой «пестряди». Зимние штаны шились из сукна, стеженного ветошью полотна, а иногда даже из овчины. Порты заправлялись в сапоги.
По документам, в XVII—XIX вв. сапоги делили на телятинные, конинные, бараньи, сафьяновые. Если для крестьян Европейской России основной обувью были лапти из лыка, конопли или бересты, то сибиряки носили кожаную обувь. Видов ее было множество: «неговани», «бродни», «чижи», «бутылы», «чирки», «торбаса», «поршни» и пр. Самыми простыми по изготовлению и наиболее распространенными видами как мужской, так и женской обуви, были чирки и поршни. Изготавливались они из цельного куска кожи, по верхней кромке был продет стяжной сыромятный ремешок.

В зависимости от времени года и характере работ на рубаху сверху надевали одежду из холста, сукна, овчины и т. д. Перечислим: «охабень» - длинная, широкая, распашная, с глубоким запахом, носимая с опояской одежда; «азям» шился из верблюжьего сукна; «армяк» - верхняя одежда из толстого холста, «понитчины»; «ферязь», в отличие от перечисленных видов одежды, имела застежку и шилась из шерсти, сукна, либо хлопчатой ткани.
Во время летних работ в прохладную погоду или в ночное время мужчины чаще всего носили «шабуры», «камарники», «серьмяги», «полукафтаны» и пр. Они были как из холста, так и из сукна, укороченные и более  удобные в движении.
При наступлении первых холодов одевали «шойданики», «чекмени», «куртачки» («куртачок», «куртак» - от этого слова пошли ныне куртки) и др. Они шились из толстого домашнего сукна или сукна, крытого холстом. Повсеместно были распространены «балахоны» - одежда широкая, часто большого размера, надевавшаяся поверх всего в сырую и дождливую погоду. Шились балахоны из самого грубого плотного холста - «хряща».
С наступлением зимы мужчины носили разнообразную одежду из овчины и толстого сукна. Кафтаны, шубы, полушубки, тулупы были как «нагольные», так и «крытые». «Нагольными» называли шубы и кафтаны, не покрытые материалом. Кафтан, в отличие от других одежд, плотно прилегал к телу и имел расширяющийся к низу подол. Зимние виды одежды имели большой ворот и большую длину.

Но всё же наиболее оригинальной и теплой была «доха». Шилась она чаще всего из шкур диких коз, была длиной до пят и даже более, с объёмным воротом, длинными рукавами и широким запахом.
По документам XVIII—XIX вв., отмечены довольно редкие случаи гибели сибиряков от морозов в дороге, во время «ямщины» или в лесу. Это объясняется, естественно, тем, что старожилы-сибиряки тепло одевались, заранее просчитывали свои возможности в пути, думали о гарантиях выживания в суровых условиях.
Головные уборы сибиряков были также многообразны и рассчитаны как на погоду, так и определённые занятия людей. Летом носили «картузы», «катанушки» - шерстяные шляпы, «малахаи» из сукна, «татарки» - четырёхклинные тканевые шляпы, суконные фуражки и др.
Зимой носили меховые головные уборы - бобровые шапки, малахаи из меха, «монгольские» меховые шапки, папахи, татарки, прошитые мехом, «чебаны» с меховой опушкой, шапки «стяжные» и «верверетовые».
Особенным видом головных уборов мужчин-сибиряков были: колпак из оленьего меха, «лесовица» («лесовушка»), «накухтарница». Данные уборы были более промысловыми, изготавливались из сукна, самокатанной шерсти, меха. Для защиты от снега сзади часто пришивали холщовую лопасть. Летом во время сенокоса мужчины повязывали головы платками или куском холста.
 
ЖЕНСКАЯ ОДЕЖДА. Женщины носили длинную рубаху. Рубаха повседневная была простой, без лишних элементов. По вырезу горловины и, часто, по обшлагам рукавов рубаху украшали вышивкой.
Поверх рубахи надевали «сарафан». Сарафаны украшались лентами, вышивкой, пояском, пуговицами. Часто верхняя часть рубахи и сарафана шилась из тонкого привозного полотна, а нижняя - из домотканого, более грубого и дешёвого.

Поверх рубахи сибирячки надевали «поневу» - своеобразную юбку, состоящую из двух-трёх полотен, не сшитых друг с другом, а укреплённых на поясе. Общераспространённой были «телогрея» - длинная, распашная, с широкими клиньями в подоле верхняя одежда. Телогрея имела длинные рукава и множество оловянных или медных пуговиц и, по всей видимости, произошла от распашного варианта старинного сарафана. Из-за довольно прохладного климата женщины носили поверх рубахи «душегрею» - короткую одежду на лямках, раскошенную, со складками. Вариантов кроя и цвета душегрей было великое множество.

На голову сибирячки чаще всего повязывали платки. При этом платки были как треугольные, так и четырехугольные: косынки из шелка или ситца, «кокетки» - шелковые шейные платки. Множество видов платков вязали из шерсти: «файшонка» - вязанная косынка, «подшалок» - платок из «гарусной шерсти», шаль шейная шерстяная, «шаленка» и др. В зависимости от сезона шали и шаленки носили шерстяные, ситцевые, шелковые, холщовые. Платок часто повязывали, складывая его полосой: такие головные уборы назывались «безументом», или «подвязальником».

Существовало и множество других уборов: «капор» - шёлковый убор на меху, «красота» - полоса шёлка на каркасе, кругляш; малахай — повседневная меховая шапка. По свидетельству Е.А. Авдеевой, многие, сибирячки покрывали голову «намёткой» - куском полотна из дорогой, завозной ткани, украшенной цветным шитьем. Девушки во многих местах носили праздничное украшение - «ленты», этот убор состоял из пучка 20-30 разноцветных лент.
Конечно, женщины в Сибири, придерживаясь традиций, принесённых в Сибирь из России, носили и русские старинные головные уборы - «кички», «кокошники», «повойники». Кички и кокошники надевались более на свадебные торжества, иногда по праздникам. Часто упоминаемые в документах XVII—XVIII вв., к середине XIX в. они выходят «из моды». Сохраняются повсеместно в повседневной носке только повойники — своеобразные чепцы из холста и шелка. Праздничные повойники шились из дорогой ткани и богато украшались.
Нельзя забывать, что женщина заплетала волосы в две косы и укладывала их на затылке. Невозможно было представить себе женщину без головного убора, с непокрытыми волосами - это считалось позором и верхом неприличия («распущенные волосы - распутная женщина»).

Как женщины, так и мужчины носили чулки суконные, шерстяные, сермяжные. В зимнее время не обходились без меховых чулок: «кулемишки» - чулки из собачьей шкуры, «лосинки» - промысловые лосиные чулки, «пупыри» - чулки из телячьей или овечьей шкуры.
В суровых условиях человек, конечно, не мог обойтись без рукавиц. Их было множество видов: «вареги», «верхницы», «верхоньки», «волосянки», «высподки», «голицы», «лохматеи», «шубенки». Шились и вязались рукавицы из шерсти, шкур лося, собаки, изюбря, конской кожи, овчины и т. д. Меховые рукавицы делались как мехом внутрь, так и наружу. Сибирские мастерицы искусно вязали из льняной, шерстяной и хлопчатой пряжи «перстятки», «персцятки».

На комплекс сибирской одежды оказали влияние заимствования из одежды местных народностей. На Севере русские носили одежду «гусь», подобную «малице»; на Колыме — «кухлянку» из меха оленя. Общераспространёнными у сибиряков стали различные виды меховой обуви - «торбоза», «унты», «тяжи», кожаные и меховые штаны, меховые шапки местного покроя. Охотники носили «лузаны», «камлеи», «камлейки». Всё сибирское население без исключения, взрослые и дети, мужчины и женщины, носили валенки, по-сибирски - «пимы»,  или  «катанки».
Со второй половины XIX в. сибиряки-мужчины начинают повсеместно носить рубахи-косоворотки, пиджаки, а женщины - «парочки» - юбки с кофтой, а также модные «калоши». А. П. Щапов писал: «Мода всецело господствует в Сибири и покоряет население. Пиджаки, жилеты, фуражки составляют принадлежность костюма сельской молодежи. Сибирский крестьянин никогда не знал лаптей, и сапоги для него - постоянная обувь. У женщин сарафан - рабочий костюм. А носят блузы и шерстяные платья, чулки, ботинки. Особый шик - лакированные галоши!»
Все без исключения современники отмечали, что в Сибири везде употребляют для шитья одежды различные привозные ткани и покупают привозные одежды. Вот  некоторые из этих тканей:

Кумач - хлопчатобумажная восточная  ткань красного цвета;
Киндяк - подобная же ткань, но синего, лимонного, кирпичного, зеленого цветов;
Камка - шелковая лёгкая ткань из Персии или Италии;
Объярь - плотная шелковая узорная ткань;
Атлас - шёлковая глянцевая ткань, однотонная или с узором;
Бархат - шёлковая ткань, ворсистая с лицевой стороны;
Бархат рытый - подобная же ткань, но с вытесненным узором по ворсу;
Тафта - мягкая шёлковая ткань.

Хлопчатобумажные ткани: бязь, бумазея, кисея, миткаль;
Крестьянские ткани - пониточина, сукно, шиптуха, яренга, пестрядь, холсты различной выработки, и др.

Привозные ткани были из Бухары, Китая, Персии, из городов Европейской России. Ещё в XVII в. в Тобольск завозили товары из 55 городов России! Наряду с тканями и готовой одеждой в Сибирь поступали и различные украшения.
 
Перечень одежды старожилов.

Верхняя одежда (из холста): Азям, Бекеша, Гостёва, Душегрейка, Жакетка плюсова, Жилет, Запон, Зипун, Каботка, Казакин, Курма, Куртачок, Лабашка, Салоп, Тальма, Телогрейка, Шугай.
Верхняя одежда (их меха): Кафтан нагольный, Кафтан крытый, Полушубок, Тулуп, Безрукавка, Доха, Дошка (женск.), Душегрейка, Епанча, Курма, Яга.
Обувь (кожаная): Аларчики, Башмаки козловые, Башмаки сафьяновые, Бахилы, Бродни, Вельверетки, Ичиги, (ичетоги), Калипики, Коты конинные, Лабуты, Лакомеи, Сагоры, Скуты, Уледи, Чибрики, Чирки.
Обувь (меховая): Бокари, Унты, Волосяники, Дышики, Камысы, Камчуры, Качутки, Кысы, Торбаса, Чижи.
Обувь (катаная, плетёная, вязаная, чулки вязаные и меховые): Пимы (валенки), Кошомные чулки, Чуни, Бакари, Голяшки, Карпетки, Паголенки, Трипотки, Чулки пряжные, Букули, Накочутки, Пупыри, Лосинки.
Головные уборы (женские и девичьи):  Безумент, Капор, Кичка, Кокетка, Косник, Красота, Кругляш, Повойник, Назатыльник, Подобрусник, Подшалок, Сборник, Шаль.
Головные уборы мужские: Барлова, Шапка бобровая, Гречевник, Картуз, Катанушка, Кухтарница, Папаха, Самокатка, Татарка, Треух, Фуражка с кондырем, Чебан.
Рукавицы: Вареги, Верхницы, Верхоньки, Волосянки, Голицы, Исподки, Коколды, Лохматки, Персцятки, Шубенки.

[Romanus7162]

ЖИЗНЬ СИБИРСКИХ СТАРОЖИЛОВ. ЧАСТЬ IX.
ХОЗЯЙСТВЕННОЕ БЫТИЕ СИБИРСКИХ КРЕСТЬЯН

 Зафиксированные в источниках «захватное» землевладение, купля-продажа пашенной земли, споры о правах на «очерченные» участки показывают наличие в сознании старожилов ценности частной собственности. Неудивительно, что в сибирских условиях и «захватная» возделанная пашня, и расчищенная покосная земля сдавались в аренду, продавались своим или чужим людям, передавались по наследству.
При этом ограничения в размерах не было вплоть до начала XX в. В Приангарье говорили при этом: «Скуль надо (земли), скуль и можешь разчертить».

В характеристиках выборных лиц в качестве важного условия соответствия должности следуют формулировки «усердный робить», «в хлебопашестве искусный», «хлебопашеством занимается успешно». При этом даже качества животных крестьянское сознание оценивало по их «трудовым возможностям».
Например, по иску ангарского крестьянина А.М. к Ф.Р. по факту убийства ответчиком беспривязной охотничьей собаки, вместо требуемых истцом 5 рублей, волостным судом было взыскано 1 рубль 50 копеек согласно мотивировке: «собака была не из удачных (то есть не из добычливых на охоте)».  В оценке по другому судебному делу, стоимость погибшей лошади вместо требуемых истцом 10 рублей, была волостным судом оценена в 8 рублей, так как «она была ленива в работе».

…Охота и рыбная ловля для ангарских крестьян имели настолько значимую ценность, что с наступлением сезона осенней охоты или ловли рыбы в «ямах», они все уходили на «промысел». Но, заниматься этим в летнюю пору - не позволял себе ни один землепашец.   
Для сибиряков было характерно преимущество труда в личном домохозяйстве перед трудом общественным. Волостные старшины постоянно обращались к енисейскому губернатору с просьбой, об отпуске в период уборки урожая. Старшина Исай Григорьев Ермолаев так мотивировал свою просьбу в 1879 г.: «… Дабы направить и не уронить хозяйство я имею честь просить отпуск с августа по 15 октября». При этом даже едва наметившаяся угроза домохозяйству заставляла крестьянина отказываться от общественной должности.
«Кандидат волостного старшины Ключинской деревни Балахтинской волости… по наставшему одиночеству и расстраивающему хозяйству, которое может прийти в совершенный упадок», был поддержан в просьбе односельчанами и переизбран. Новый кандидат был выбран с условием, что «может исполнять должность без утруждения своего хозяйства».
«Кандидат сельского старшины Иннокентий Сешнев просил нас избрать вместо его… по случаю болезни и взятия его брата в военную службу дабы требует хозяйство его поддержки и не пришло в крайнее разорение».

В Балахтинской волости, в 1872 г. по распоряжению волостного правления по всем селениям волости составлялись списки крестьян, «наиболее отличившихся в занятии хлебопашеством». В списки включались хозяйства с пашней более 10 десятин. Так в с. Балахтинском отмечено 64 подобных домохозяйства с числом хлебопашцев  157 человек, обрабатывавших  1074  десятины пашни. При этом, в хозяйствах с одним хлебопашцем обрабатывалось от 12 до 17 десятин пашни, с двумя – от 11 до 20 десятин, с тремя – от 12 до 25 десятин. Четверо хлебопашцев в семье обрабатывали по 22-26 десятин пашни, а большие семьи (с пятью хлебопашцами и более) обрабатывали до 50 десятин пашни.

Традиционное в остальной России неприятие «стяжательства», «скопидомства», богатства в картине мира сибиряков изменило свою полярность. Бытовавшее в сознании негативное отношение к зажиточности меняется, и  даже богатство становится мерой «угодности Богу».
В начале ХХ в. резко углубляется выраженная противоположность в характере социального идеала старожилов и переселенцев. Массовый поток «столыпинских» переселенцев сформировал иное качественное поле великорусской общины на территории Сибири, в её переселенческих поселках. В отличие от своих предшественников ХIХ в. середняков - «самоходов», стремившихся влиться в старожильческое сообщество по правилам сибиряков, новоселы-«лапотошники» пытались часто навязать старожилам свои традиции и миропорядок.

О выраженном «несибирском» образе труда и жизни описывается в корреспонденциях из переселенческих поселков: «В любой переселенческой избе нечистота, зловоние, тараканы, клопы. Точно на короткий срок и в чужое жилье попал в свою лачугу «новосел». И нет у него ни времени, ни возможности навести порядок». Мы добавим, что главной причиной было сохранение типичного образа избы в картине мира переселенца. О подобной «традиции» писал еще В.О. Ключевский: «Крестьянские поселки по Волге и других местах… доселе своей примитивностью, производят впечатление временных…».
 
ЗЕМЛЕДЕЛЬЧЕСКИЕ ОРУДИЯ ТРУДА
Сибиряки использовали старорусские орудия труда, но значительно изменяли или даже переделывали их в соответствии с условиями тайги или лесостепи, степи или предгорий, болотистых или каменистых почв и т. д. Поэтому обвинения по отношению к сибирским крестьянам в консерватизме и нежелании ис¬пользовать «прогрессивные» технологии и орудия труда поверхностны.
ВСПАШКА ЗЕМЛИ.
Если на первых порах хозяйственного освоения сибирского края в документах упоминается старорусская соха-рогалюха (по-сибирски - «рукопашка»), то в XIX в. наблюдается многообразие ее вариантов и видоизменений Соха по-прежнему используется более в таежной зоне, где глинисто-песчаная почва и обилие корней заставляли пользоваться легким и поворотливым орудием. В соху запрягали одну лошадь. Однако по мере перехода от «росчисти» к «перелогу» крестьяне усовершенствовали сохи и изменили их конструкцию.
Наиболее распространенными становятся тяжёлые колёсные сохи. В различных районах они назывались по-разному: «аранка», «сабань», «колесуха».
В некоторых местах употреблялся для пахоты сабан с одним сошником, более массивным и широким.
При пахоте сабаном корни трав вырывались, при бороньбе эти корни сгребались, таким образом, пашня постоянно очищалась. Плуг же не вырывал корни, а только подрезал их, оставляя в земле. Поэтому понятна мудрость сибирских крестьян-старожилов, так долго сопротивлявшихся «нововведению» - железному плугу. Важнейшие особенности пахоты состояли в том, что соха рыхлит землю, а плуг переворачивает полностью.
Сабаном («сабанью») в сибирских селениях пахали землю вплоть до колхозных времен, пока личный интерес крестьянина не уступил место администрированию советской власти.
Сошники были чаще всего покупные: особо ценились уральские сошники, менее - Абаканского железоделательного завода. Средняя цена покупного сошника составляла 1,5 рубля, сабан целиком можно было купить за 7,5- 8,5 рублей.

Обычно в «сабан» («колесуху») впрягали по 2 лошади: одну в оглобли, другую в пристяжку. Если сабан тщательно отрегулирован и сделан по правилам, то конь-коренник шёл легко и не уставал, а пахота была посильна даже 14-летнему подростку.
В конце XIX в. сибиряки по-прежнему использовали соху-рукопашку и для пахоты, и для посадки и окучивания картофеля. Кое-где пахали «лемехом», т. е. тяжелым передковым украинским деревянным плугом. Широкое распространение железного заводского плуга было связано с массовым столыпинским переселенческим движением.
 
БОРОНЬБА.
 На бороньбе большей частью пользовались деревянными боронами с железными зубьями. Бороны с деревянными зубьями были только в самых бедных хозяйствах. Борона представляла собой деревянную раму с продоль ными и поперечными перекладинами. В точках пересечения вколачивались железные зубья. Обычно их было 16 шт. Длина зуба бороны в среднем составляла 26-27 см. Стоил такой зуб 8-12 копеек. Таким образом, стоимость бороны доходила до 2-3 рублей.
Борона в 16 зубьев была одноконной, а двойные, тяжелые бороны в 32 зуба запрягались парой лошадей.
 
ЖАТВА (ЖНИТВО) ХЛЕБОВ.
 Рожь, пшеницу, ячмень жали серпом или косой-литовкой с приде ланными к ним специальными граблями. В некоторых глухих местах еще в начале XX в. сохранялась древнейшая разновидность косы - коса-горбуша. Ею можно было косить как в одну, так и в другую сторону.
В Енисейской губернии особо ценились привозные серпы, называв шиеся здесь «аглицкими». Стоили привозные серпы до 1,5 руб. Серпы местного производства стоили до 60 копеек. Цена «литовки» колебалась от 70 копеек до 2 рублей. Коса-литовка насаживалась на ручку с помощью кольца и клина.
 
МОЛОТЬБА РУЧНАЯ.
 Высушенные снопы молотили в основном вручную. Кстати, посевное зерно старались смолотить без просушки в овине, «сыромолотом». Молотили снопы цепами: к длинной (до 1,5 м) ручке через специальное воронкообразное отверстие продевали и привязывали сыромятным ремешком короткий обрубок жерди около 0,5 м.
Однако во второй половине XIX в. в Сибири появились специальные орудия труда для молотьбы - «молотяги». Устроены они были следующим образом: внутри деревянной рамы вращался массивный деревянный вал, изготовленный из толстого ствола дерева. На вал набивались выступы-«кулачки». В постромки молотяги впрягалась лошадь. Чтобы молотягу постоянно не разворачивать, на раме сверху дугообразно крепилась гибкая жердь. По данной жерди перемещалось железное кольцо, за которое и крепился кожаный ремень.
Снопы расстилались ровной дорожкой, колосьями внутрь, друг на друга. По колосьям конь вез молотягу: вал с кулачками при этом обмолачивал зерно. Молотягой за день можно было обмолотить до 200-300 снопов. Более производительны были тяжелые, двухвалковые молотяги. В них впрягалось две лошади.
 
МАШИНЫ И МЕХАНИЗМЫ.
В начале ХХ в сибирские крестьяне, всегда отличавшиеся расчетливостью, любознательностью и практической хваткой, начали широко применять в хозяйствах различные машины и механизмы на конной тяге и даже с паровыми двигателями.
 К 1910 г. уровень технической обеспе¬ченности сельского хозяйства Сибири превзошел общероссийский. На одно сибирское хозяйство приходилось в среднем в 2 раза больше различных земледельческих орудий, чем в Европейской России. Особо ценились здесь немецкие плуги, жнейки и сеялки из США. Охотно приобретались сложные машины - паровые молотилки, жнейки-сноповязалки, жнейки-самосбросы, сепараторы для переработки молока и т. д. Из всех губерний Сибири наиболее высоким уровнем применения машин отличались Енисейская и Амурская.
Жатва и молотьба были особо трудоёмки и выполнялись в кратчайшие сроки. Механизация необходима была и для сенокошения. Приобретению сеялок не придавалось особого значения. Приведём данные о стоимости сельскохозяйственных машин в начале XX в.:
 Дисковая сеялка - 140-200 руб.       
 Сенокосилка - 130-165 руб.             
 Жатка-самосброска - 200 руб.
Сноповязалка - до 400 руб.


ИНВЕНТАРЬ ПОДВОРЬЯ
В ходе выполнения всего цикла работ крестьянин пользовался, прежде всего, тягловой силой лошади: пахал, сеял, окучивал, косил, сгребал сено, впрягая лошадь в различные орудия труда. Как основное средство передвижения лошадь была незаменима на бескрайних просторах сибирского края.
В зимнее время основной повозкой были дровни. На них перевозили грузы: сено, дрова, строевой лес, снопы из кладей, навоз для удобрения пашни и многое другое. Дровни - это широкие, устойчивые, вместительные и грузоподъёмные сани. При перевозке бревен на дровни клались специальные колодки, а под вершинки бревен - сани-подсанки, соединённые с дровнями веревками.

Для перевозки более лёгкого груза и для езды использовались сани-розвальни. Изготавливались они таким образом. Из ровной, срубленной на возвышенности весной березы, вытёсывали брусья, отёсывали с трех сторон, тщательно распаривали и выгибали на специальном приспособлении полозья. После высыхания в полозья врубались стойки-копылья и подкопыльники. Затем установленные параллельно полозья стягивались через копылья сырыми березовыми жёрдочками-вязками. Концы вязков стягивались ивовым прутом. На копылья и подкопыльники сверху врубалась нахлёстка. Так же вязками стягивались передние выгнутые концы полозьев. Завершала процесс изготовления саней-розвальней установка оглоблей и высокой спинки на задке саней.
Возок или выездные сани часто делали с облучком, с расписными спинками. Из тонких ивовых прутьев сплетали кошеву (кошевку). Непременным атрибутом саней и возков были «доха» и «полость» - специальный мешок из медвежьих шкур для ног седока.

Летом коня запрягали в телегу. Одноколая телега - это двухколесная повозка, а двуколая - четырехколесная. У многих сибирских крестьян были «дроги» и «тарантасы». Для перевозки летом длинных жердей и слег использовали передки телег или специальные «волоки». Копны на покосе свозили на волокушах или прямо по земле обвязанными веревками.
Конская упряжь включала в себя хомут, седелку с подпругой, чересседельник, шлею, подбрюшник, вожжи и узду с удилами. Хомут - основная деталь упряжи - собирался из двух деревянных половинок  клещевин, обшитых кожей. Клещевины внизу стягивались сыромятным кожаным ремешком-супонью. К упряжи относилось также седло.

Обычно сибиряк-старожил имел для всех лошадей и рабочую упряжь и праздничную, для «выезда», богато украшенную отделкой из металла, колокольцами. Крайне необходимы были в суровых сибирских условиях попоны и покрывала для «убереженья» лошади.
Конский инвентарь, телеги, повозки, сани и упряжь хранили в «завозне». Используемая упряжь висела у конского стойла, а новая - в амбаре или «казёнке». В хозяйстве также был инвентарь для ухода за лошадьми и инструменты. Определённых расходов требовала ежегодная перековка лошадей в кузнице.

Особенностью хозяйствования настоящего крестьянина было наличие всего комплекса необходимого инвентаря для всех без исключения видов работ, как в поле, так и во дворе. При этом практически все орудия и инвентарь изготавливались из дерева. Это деревянные вилы (ручники, полустоговые и стоговые), грабли, лопаты нескольких видов, подавалки для снопов, совки, деревянные клещи в бане, лестницы, мялки для конопли и льна, трепала и многое другое.

На подворье стояло несколько корыт и бадей для скота. Были и специальные зимние лопаты для очистки снега и инструменты для сбрасывания снега с крыши дома. В разных местах, на гумне, в «стаях», в амбаре, под навесом, в конюшне, на «чистом» и «скотском» дворах, обязательно хранились «свои» мётлы. Инвентарь содержался на подворье в раз и навсегда отведённых для этого местах («знал свое место»). Строгий порядок, чистота и аккуратность были отличительной чертой старожила-сибиряка.
 
ЦИКЛ ЗЕМЛЕДЕЛЬЧЕСКИХ И ХОЗЯЙСТВЕННЫХ РАБОТ
ВЕСНА.
Ярко начинало пригревать солнце, начинало капать с крыш, и приходили весенние заботы сибирского крестьянина. Пока не растаял снег, вывозились с лугов последние запасы сена. Ремонтировался хозяйственный инвентарь, телеги, плуги, бороны, проверялась и чинилась лошадиная сбруя. Из погреба и ямы выносился картофель, перебирался для посадки и расстилался в помещении для проращивания. На берегу конопатились и смолились лодки. В крестьянских хозяйствах завершался отёл коров.
Завершали и обмолот хлеба. Причём, во многих селениях устраивали праздник окончания молотьбы - «имянины овина». Оставив снопов 100 не обмолоченными, крестьянин приглашал гостей и, совместно закончив работу, устраивал праздничную «гулянку» с обильным угощением и катанием на конях с колокольчиками. Женщины по потемневшему насту белили холсты.
В приангарских селениях была распространена в это время охота на лося «по-насту». Твёрдая корка весеннего снега выдерживала человека и собаку, а сохатый проваливался, раня себе ноги. Преследование продолжалось по 50—70 верст, пока охотник на лыжах с собакой не загоняли лося. Способ, конечно, был хищническим, вследствие чего к концу XIX в. дичи и зверя в тайге стало заметно меньше.

Едва сходил снег, во многих местах начинали заготавливать дрова на следующую зиму. Крестьянин с сыновьями уезжали на несколько дней на лесную деляну и жили в шалаше, топором, вручную, заготавливая при этом десятка три кубических аршин дров. «Зимнее тепло» доставалось большим напряжением сил и здоровья.

Под яровые посевы землю пахали в конце апреля, а сев обычно начинали с 13 мая по новому стилю, в день Еремея Запрягальника. День выезда на пашню определялся по десяткам примет. «Сев хлеба не простое дело, а об нём вся молитва Богу», - говорили сибиряки. Накануне мужчины обязательно мылись в бане, надевали чистую одежду. Утром вся семья собиралась за столом. Ставили хлеб с солью, зажигали перед иконой восковую свечу и молились. Затем старший в семье, «большак», благословлял всех отправляющихся на сев. Поцеловавшись, отправлялись на пашню.
Землю в Сибири было принято готовить тщательно: пахали поле дважды и даже трижды. Также она была 1-2 раза вспахана осенью. Сейчас, первым делом проводили ритуальную борозду - зачин. Сеяли рожь и пшеницу, затем овес и ячмень. Считалось обязательным выжигание старой травы и стерни перед пахотой. Это называлось «пускать палы». Часто выжигали и покосы.
Еще в XVIII в. с «палами» пытались бороться. Вот строки из документа: «Понеже ныне около боров и протчих лесов по степям снега уже сошли, и по обыкновенном здешнего народа вертопрашестве от запаления пашен и покосов, подлежит немалая опасность... Следить, чтобы покосов сенных и пашен без необходимой надобности не опаливать».

На одной лошади за день можно было вспахать до полдесятины пашни. Для вспашки 12-16 десятин пашни требовалось не менее 5-6 лошадей при трёх-четырёх работниках.
Сеяли вручную, как под плуг, так и под борону. На одну десятину разбрасывали по 12-15 пудов семенного зерна. На заделку семян уходило от 1 до 2 дней на одну десятину. На бороньбе в день на одной лошади обрабатывали до 1 десятины пашни. После сева обязательно мылись в бане. «Мужик отпаривается, а конь отстаивается», - говорили сибиряки.
Женщины, примерно в то же время, высевали семена овощей в рассадники, которые загодя сложили мужчины. Рассадниками в Сибири называли «парники» - сложенные из навоза грядки с высокими бортами, закрывавшиеся на ночь тряпками или старыми шубами. Все работы в огороде выполнялись женщинами. Сибиряки считали, что всё, посаженное руками мужчины на огороде - не уродится.

Картофель в Енисейской губернии сажали на пашне под «сабань», руками, на свежей,  отдохнувшей пашне.  В среднем хозяин сажал до 3-х загонов на пашне. Один загон - участок 5 на 40 сажен. На загон уходило по 5-6 вёдер картофеля. Посадочный материал брали крупный и делили его, разрезая на 2-5 частей с ростками. Урожай «1:10-12» считался плохим, средним - урожай «1:20», a хорошим «1:40-45».

В конце апреля - начале мая на Ангаре и Енисее наступал период охоты на водоплавающую дичь. На этот, считавшийся «несерьёзным», промысел выходила молодёжь. Цены 1900-1901 гг. на дичь в Сибири были следующие: гусь - 30 копеек, глухарь  25-30 копеек, тетерев  12-15 копеек, рябчик  5-6 копеек.
Вскоре после окончания ледохода начинался недолгий период рыбной ловли неводами и «мордами». Одновременно, важнейшим весенним занятием сибиряков был сбор черемши, первого средства от цинги. Собирали её главным образом в праздничный день, когда было грех выполнять иную работу, набирали целыми мешками: квасили, солили, употребляли свежей. В это же время в лесу собирали лиственничную серу.

Ещё не сошел снег, а на первую траву уже выгоняли скот. Пастуха обычно нанимали сообща, всей улицей. А в конце мая начинался период, весьма неприятный для скотины - массовый лёт гнуса. Каких только ухищрений не придумали сибиряки, в разных районах, для предохранения скота от мошки, овода и слепня! Себя сибиряки от гнуса спасали, как писали современники, - «из конского волоса ткут личины... от мошки, комара, шьют накомарники» - рубахи без нагрудного разреза мажутся дегтем. Именно весна являлась временем смолокурения, выгонки дёгтя из бересты в специальных ямах. Бересты немало заготавливали и для изготовления туесов, на коробицы, на крыши строений.

Быстро и незаметно в трудах и заботах весна плавно переходила в лето. Только, казалось, самое трудное позади - сев, как тут же нужно запрягать лошадей и выезжать на перепашку прошлогодней «жнивы». И, главное, поднимать «залоги» и «залежи». В условиях залежно-паровой системы земледелия пашня давала неплохой урожай в течение 4-7 лет. При простом севообороте чередовали: пар-яровая пшеница-рожь-пар-овес и т. д. При сложном - пар-рожь-пар-рожь-яровая пшеница-пар. Далее пашня не обрабатывалась аж в течение 18-20 лет. Признаками «отдохнувшей» пашни были растущие на ней деревца толщиной с человеческую руку. Затем сле¬довал «первый подъём» - залог: верхний слой перепаханной земли в первый год сгнивал. На второй год пашня могла «родить», но считалось, что земля еще «кислая» и посевы больше дадут солому, чем зерно. На третий год сеяли пшеницу, овес. На четвертый - рожь и т. д. Постоянная смена пашенных земель не требовала удобрения навозом, и вплоть до начала XX в. агротехнические приемы мало изменялись.
 
ЛЕТО.
Лето в Сибири непродолжительное, и самое напряжённое время во всем цикле работ земледельца Пашня зеленеет не только всходами, но и сорной травой. Женщины выходили на прополку хлебов. Для прополки одной десятины посевов двум женщинам нужно было 4 дня работы. Мужчины продолжали готовить землю под будущие посевы.
Своих забот у сибиряка было предостаточно, а тут ещё в это время губернские и уездные власти ежегодно организовывали «выгонки на мосты и дороги, на тракты», на ремонтные работы в порядке отработки повинностей.

Подходила пора сенокоса, и сибиряки в «охотку» выезжали на покосы. Накануне, во всех селениях стоял стук-перестук молоточков: отбивались косы. Одновременно крестьяне на сходах окончательно определялись с сенокосными угодьями. В разных районах сибирского края по-разному устанавливалась система сенокошения. Во многих селениях покосы были семейные, переходящие по наследству. Совместно расчищались не только пашни, но и покосы. Подобные покосы чаще всего были разбросаны клочками по лесу, иногда в 5-6 местах.

На покос домохозяин с сыновьями уезжал обычно на неделю-две: жили здесь в «балагане»-шалаше, косили, «пока роса» в утреннее время и от полдника до ночи. В жаркие дневные часы или отдыхали, или, между делом, «сочили» березник, готовили на зиму веники для бани и пр. По мере подсыхания валков сена к общему труду подключались женщины и подростки: переворачивали валки, сушили сено, сгребали и ставили в копны.
В северных селениях сено сушили на «вешалах» и сразу вывозили по поветям, а в центральных и южных - ставили «зароды» в десятки копен или стога в 12-15 копен со стожарами - берёзовыми жердями по центру стога. Метать сено - всегда было артельным делом. Трудились весело, с азартом, одеваясь, как писали, «по-праздничному». Такой совместный труд был особенно приятен сельской молодежи. Было бы только «вёдро» (жаркий солнечный день). В период сенокоса часто устраивали помочи, нанимали поденных работников.

Косили сена помногу; так, А.А. Макаренко писал, что на Ангаре стави и от 100 до 800 копен сена, накашивали от 400 до 3200 пудов. Но, несмотря на это, крестьяне жаловались, что «сена едва хватает на зимнее прокормление скота».
Начиная с июля месяца по старому стилю, сибиряки также продолжали делать «рощисти» (росчисти), «двоили» и «троили» пары (т. е. перепахивали во второй и третий раз пашню), пасынковали табак. Летняя пора приносила с собой столько забот, что рабочий день продолжался по 16-18 часов в сутки, и это при тяготах невыносимой жары, задыхаясь под головной сеткой, защищающей лицо от укусов мошки, комара, в условиях значительной отдалённости пашен и покосов от дома.

Почти одновременно или сразу вслед за сенокосом начиналась жатва озимых хлебов. Сначала жали ячмень, затем овес, но главной культурой была рожь. Впрочем, уже в XIX в. сибирские крестьяне стали отказываться, от преимущественного посева озимых хлебов и переходить на яровые, которые реже давали неурожай из-за климатических условий.

Убирали хлеб серпом или косою. Женщины жали серпом в день по 50-70 снопов хлебов средней урожайности. Одну десятину ржи можно было сжать двум женщинам за 8 дней. Косой мужчина мог выкосить 1 десятину за 2 дня. Сжатый хлеб вязали в снопы, затем девять снопов ставили колосьями вверх, вплотную друг к другу, а десятый сноп надевался сверху колосьями вниз. Этот «шалаш» назывался «суслоном». Из каждого суслона в среднем намолачивали до пуда и более зерна. Рожь дозревала в суслонах, а затем снопы складывали в стога-клади здесь же на поле. Конечно, даже в мыслях крестьяне не могли себе представить, чтобы хлеб мог быть кем-либо похищен. За один день двое работников, на двух лошадях, могли за 3-4 версты вывезти и сложить до 300 снопов ржи.

Рабочий день в летнюю пору начинался в 3-4 часа утра: глава семьи, возрастом 70-80 лет, будил свою «артель». Женщины начинали варить завтрак, доить коров. Тут же готовились к выезду на работу: наливали квас в «лагуны», кислое молоко в «туески», накладывали шаньги, пироги в «турсуки» и «битки». В холщовые мешки складывали иную снедь.
Молодежь ловила лошадей (по-сибирски - «имала»), их запрягали, укладывали в телеги серпы, косы, вилы, грабли, обеденные припасы. Сам старик на пашню или покос обычно уже не ехал, но придирчиво проверял, как запрягли телеги, всё ли взяли, давал последние наставления и т. п. Вдвойне хлопот и работы в доме было при организации помочи: чем обильнее и лучше «угощали» помочан, тем уважительнее отзывались о хозяине, и тем лучше удавалась помочь.

Для посева ржи на следующий год уже была приготовлена озимая пашня. Время торопило, посеять нужно было в 3-4 дня. Считалось, что лучшее время для сева озимых хлебов - это краткий период «лёта крылатых мурашей» (муравьев).
Не менее значимым для сибирячек было теребление и выстилка льна и конопли на поле. До поздней осени «посконь» мокла под утренними росами и слегка подсыхала днем под нежаркими лучами осеннего солнца.
В летнюю и раннюю осеннюю пору собирали грибы (которые в Сибири называются «губы»). Грибами считались грузди, белые, рыжики, маслята, лисички. В отдельных местах под грибами подразумевались только одни лишь грузди, и из грибов более ничего на зиму не заготавливали. Повсеместно собирали традиционные для данной местности ягоды. Кроме этих работ, за лето нужно было вырастить молодняк скота, всей иной домашней «живности», сделать ремонт дома и построек, ремонт печи, подготовить к зиме погреб, просушить одежду, сундуки, наготовить топленого масла и многое, многое другое.

В качестве специфических летних забот приведем серьёзную проблему приангарских и енисейских деревень. В каждом хозяйстве было до десятка и более охотничьих собак. В летнюю пору повсеместно случались происшествия, когда собаки загрызали десятки овец. Поэтому, в 20-х числах апреля ежегодно сходы принимали строгое решение о привязи собак на все лето. Но часто собаки срывались с цепи и тогда…
Из приговоров по  Пинчугской волости за 1891 г.: «… 23 овцы заедены собаками. Всякую вольную собаку стрелять. А с виновных взыскать по 1 рублю за овцу».
«Взыскать 33 рубля с ответчиков за 33 овцы, потравленных собаками, несмотря на приговор о собаках в летнее время».

[Romanus7162]

ЖИЗНЬ СИБИРСКИХ СТАРОЖИЛОВ. ЧАСТЬ X.
ХОЗЯЙСТВЕННОЕ БЫТИЕ СИБИРСКИХ КРЕСТЬЯН (продолжение).

ОСЕНЬ.
Во многих районах в конце лета - начале осени шёл интен¬сивный сбор черники и брусники. На общественные брусничники выезжали согласно общей договоренности, так же, как и на клюквенные болота.
Несомненно, сибиряк, не мог представить зиму и без кедрового ореха. Кедровники защищались традициями и общинным правом, - в них запрещалась рубка деревьев, запрещалась заготовка ореха посторонними. День выезда в кедровники определялся заранее, оговаривалось количество сборщиков от семьи, количество заготавливаемого ореха.

Продолжалась жатва хлебов. Одновременно копали картофель и убирали овощи. Ещё до окончания жатвы во многих местах наступал сезон рыбной ловли. На реке старики и молодежь устраивали перемёты и самоловы. Жили здесь же, в шалашах. «Лучили» тёмными ночами острогой рыбу. Массовый лов шёл в «ямах» на Ангаре, примерно в десяти местах. Здесь собирались рыбаки из разных деревень, иногда по 700 лодок в одну «яму».

В промысловых районах со дня Покрова начиналась пора охоты. Селения пустели после праздника, почти все мужчины уходили в лес. У крестьян были в лесу свои «ухожья» (угодья), все они были за 40-150 верст от селения. Переходили «ухожья» в семьях из поколения в поколение. Охотиться на чужом участке не позволялось. Припасы для охоты брали в лавках в кредит. Порох, дробь и иные припасы, продукты везли в лес на лошадях. Груз достигал веса в 5-7 пудов. На промысел провожали торжественно: пили чай, затем, помолчав, вставали, молились с поклонами, старшие в семье благословляли охотника. С поцелуями и плачем провожали за деревню, ведь охотник мог и не вернуться живым.
На охотничьем участке ("ухожье") стояла избушка с нарами и «каменкой» (печью), топившейся по-чёрному. В избушке жили от 2 до 5 человек. Варили чай, готовили ужин по очереди. Питались вместе, «артельно». Одевались в теплую, удобную, приспособленную для охоты одежду. Например, к шапке сзади пришивали холщовую тряпку - «лузан», чтобы снег не попадал за воротник.

В конце XIX в. порох стоил примерно 60-70 копеек за фунт, свинец - 15 копеек за фунт, пистоны - 15 копеек за сотню, винтовка стоила 6-9 рублей, дробовое ружье 5-9 рублей.
Сибиряки добывали различную дичь: соболей, белок, медведей, хорьков, горностаев, росомах, волков, лисиц, лосей, оленей, маралов. Кроме ружейной охоты, они ис¬пользовали ловушки, петли, ловчие ямы и пр.
Возвращались охотники в ноябре, уставшие и «закопченные», но с добычей. Пушнину сдавали как в лавку, так и приезжему скупщику, очень часто себе в убыток. По нескольку дней в честь возвращения с охоты в деревнях продолжались «гулянки».

С началом первых серьёзных заморозков рубили капусту совместно всей семьей, или, устраивали помочи - «капустники»: женщины совместно чистили, шинковали, солили. Заканчивали вспашку зяби. Поднимали на просушку и вывозили коноплю и лен. Далее лен сушили, трепали, мяли и чесали; затем из «поскони» пряли пряжу на «вечерках» и «беседах.

Необходимо отметить, что в начале XX в. все большее распространение начинает приобретать удобрение пашни навозом. Связано это с «утеснением» земельного владения и резким ограничением в «перелоге» пашни. Несмотря на унавоживание земли, урожаи стали стремительно падать.. На десятину пашни необходимо было вывезти не менее 200 телег-двуколок. Для получения навоза на одну десятину требовалось, чтобы в хозяйстве было две лошади, три коровы, три овцы. За день на поле, расположенное за 3-4 версты делали, в среднем, по восемь ездок. Отсюда, для удобрения одной десятины требовалось до 20 человеко-дней.
Заканчивалась осень, и после дня Покрова начинался период осенне-зимних праздников; спадало трудовое напряжение. Поэтому сибиряк с особым удовольствием ждал приближения зимы…
 
ЗИМА. Зима начиналась с выпадения первого постоянного снега. Обычно, после дня Покрова погода становилась неустойчивой. «Покров землю кроет» - говорили сибиряки. Это и начало зимы, и начало расчёта пастухов, сезонных работников, начало молодёжных «вечёрок», и, конечно, череды свадеб.
Сибирские реки быстро покрывались сплошным месивом мелкого льда и снега – «шугой» (в ряде мест по-сибирски – «салом»). С замерзанием льда и поверхности земли начиналась пора молотьбы. В Сибири хлеб молотили даже в лютые морозы, часто на выровненном льду. Обмолоченный хлеб сдавали в счет податей, засыпали в общественный «магазин», заполняли сусеки своих амбаров, везли на продажу в город или продавали скупщикам для вывоза на прииски.

С первыми морозами и снегом крестьяне начинали повсеместно вывозить с заимок и займищ снопы из хлебных кладей, высохшие за лето в лесных делянах дрова, сено из «зародов». В среднем, за один раз на санях вывозилось по три копны (три копны – один «воз»).
В конце октября, с устойчивыми морозами, начинали резать скот. Однако никогда в Сибири не осуждали человека за неумение «резать скотину»; в каждом селении были свои «профессионалы» этого дела, которые, по приглашению, помогали хозяину.
 
В это же время «общества» начинали отряжать крестьян с лошадьми  на «гоньбу» – отработку ямщицкой повинности на тракт. Крестьянин основательно собирался на 3-4 недели: брал с собой «доху», медвежью или волчью «полость» в кошеву, смену тёплой одежды, маленькую дорожную икону святого Николая, тёплую попону-накидку  для лошади, мешок овса, и, конечно, мешок замороженных пельменей.
Долгими зимними днями и вечерами крестьянин столярничал, занимался посильным ремеслом, ремонтировал орудия труда и инвернтарь, выполнял текущие работы на подворье. После напряжённого летнего труда продолжительный отдых был необходим как человеку, так и лошадям.

Зима – время праздников, «гулеваний» и «гулянок», молодёжных «вечерок» и «посидёнок» взрослых людей, учёбы крестьянских детей в школе. В это время повсеместно устраивались съезжие праздники, ярмарки («ярманки»); по деревням ездили мелкие торговцы, устраивая меновую торговлю. Крестьяне запасались всем необходимым: от гвоздей до модной праздничной одежды и обуви.
 
 ЖЕНСКИЙ ТРУД И ЖЕНСКАЯ СУДЬБА
Совместный общеполезный труд членов старожильческой семьи был основой благополучия крестьянского хозяйства. Глава семьи, мужчина, прежде всего, обеспечивал экономическое благополучие и «крепость» подворья, полные закрома хлеба в амбаре, корма и уход за домашней живностью. Мужской труд считался издревле основным и наиболее трудоёмким.
Но для благополучия семьи нужно было постоянно готовить пищу, стирать одежду, ткать холсты и шить, прясть и вязать «носильные» вещи, домовничать и доить коров, ухаживать за посадками в огороде и обихаживать ребятишек, выполнять десятки иных дел.
В старой деревне только вдовый мужчина мог выйти с подойником к корове, а женщина брала топор и рубила «стаюшку» только от безысходности положения.

Судьба сибирячки, её жизненный путь определялись, главным образом, функцией работницы. Не зря традиционно считалось: жениться - значит взять в дом новую пару рабочих рук. Высокая самоценность работницы и вклад в «достаточность» хозяйства, наделяли женщину высоким экономическим статусом.
Подчеркнём, что нигде женщина не пользовалась таким высоким положением в «миру», как сибирячка в сообществе своих общинников-старожилов. Хотя в целом, от природы, женщина занимала ведомое за мужчиной место, однако её положение компенсировалось социальными правами: правом выбора, традициями обычного права, определённой свободой. Сибирячки обладали правом собственности: женщины имели право содержать на подворье личный мелкий скот или птицу для последующей продажи. Сами расходовали деньги, заработанные на подённых работах.

Женский труд и трудовые взаимоотношения были основаны на системе иерархии. В «женской половине» дома главой была жена главы дома: старшая женщина, бабушка. Однако, по мере обзаведения сыновей своими семьями, функции главы женской половины - «большухи» переходили к жене старшего сына. В случае продолжительной отлучки хозяина дома «большуха» имела полную дееспособность на продаваемый скот, на распределение доходов. Она могла даже участвовать в сходах вместо мужа.

Все, без исключения, женщины в доме имели неприкосновенное личное имущество, деньги на мелкие повседневные расходы (на покупку украшений, нарядов и пр.). В большинстве сибирских селений было принято делить труд на отдельные составляющие и чередовать тяжёлый и лёгкий труд. Одна из невесток варила и стряпала, другая - варила мыло и изготавливала сальные свечи или выделывала спички-«серянки», третья могла в это время печь хлебы, четвертая - ухаживала за скотом и т. д.
В неразделённых семьях из 8-16 человек практичнее и сподручнее было варить пищу в одной из изб на общем подворье в больших котлах, а питаться вместе или разносить пищу по домам. Занятия менялись по договоренности, чаще всего через неделю. Так, в с. Тасеево, по описаниям, чередование лёгкого и тяжёлого труда было следующим: выпечка хлеба - уход за скотом - «домовничание» - варка пищи - доение коров и т. д. Заметим, что «домовничание», т. е. мелкие повседневные заботы по содержанию чистоты и порядка в доме, считалось отдыхом от других работ. Свекровь-бабушка при этом обычно ухаживала за детьми. Если она уже была в годах, то этим занималась одна из невесток.

Обычным явлением в Приенисейском крае было «примачество», когда за неимением сыновей в дом принимали зятьев, мужей дочерей. При разделе хозяйства в Енисейской губернии было принято, что не только сыновья, но и вдовы и даже бездетные вдовы имели право на определённый пай, зависевший от того, сколько лет женщина прожила в семье мужа.
Суровые условия сибирской жизни предусматривали и совместные работы, когда не было деления труда на мужской и женский. Это, прежде всего, относилось к полевым работам, покосу. Женщина-сибирячка не хуже мужчины могла косить косой и работать вилами или управляться с лошадью. Но истинно женскими и традиционными занятиями были выращивание и обработка льна или конопли («поскони»). Эти технические культуры требовали не менее 15 отдельных операций прежде, чем будет выткано полотно. Причём, большинство их были не только трудоёмкими, но и выполнялись в летнюю жару.

С наступлением зимы женщины трудились не меньше, чем летом. С наступлением осени начиналась пора заготовки овощей впрок. Долгими осенне-зимними вечерами на «вечерках» или «посиденках» девушки и женщины пряли пряжу. С началом Великого поста наступало «ткацкое» время. Ручное тканье было сопряжено и с художественным мастерством. Тонкая пряжа шла на холсты для белья, рубашек, полтенец. Из более грубой пряжи  ткали «рядна» на рукавицы, портянки, мешки. Ткали не просто полотно, но каждая женщина демонстрировала свое мастерство: при необходимости любая из них могла выткать «узорницу», «строчи» или «продольницу», т.е. ткани со сложным узором.
Каждая женщина не только должна была «обрядить» себя, мужа и членов семьи, но и наткать определённое количество холста на общие нужды. Холст шёл на мешки для зерна и муки, для оплаты труда кузнеца или мельника, для покупки посуды у гончара, купли-обмена в деревенской лавке. Самым несерьёзным видом ткачества считалось тканье половиков и «дорожек» для горницы. Необходимо отметить, что сибирячки любили ткать цветное полотно. Для этого предварительно окрашивали пряжу природными красителями. Ткали в «клеточку», в «полосочку», в «узор». Особого творчества требовало тканье цветных украшений для мужских и женских рубах, поясов и кушаков. На свадьбу девушка готовила для жениха узорчатый пояс с выткаными словами-пожеланиями и именем «суженого».

Сибирячки отличались и умениями вышивать полотенца, рубахи, платки, кисеты, накидки, холщовые штаны-«чембары» и др. С малых лет девочку обучали умению шить, вязать, ткать и вышивать. Многие сибирские мастерицы умели крючком вязать кружева для украшения скатертей, полотенец, накидок. Из овечьей, собачьей и коровьей шерсти вязались на спицах рукавицы, носки, чулки, шали, платки. Многие вещи в Сибири вязали и из конского волоса.
С самого раннего возраста девочке внушалось, что женская судьба неразрывно связана с естественными для любой женщины умениями и работами. Все эти работы воспринимались не как безысходность и «каторга», а как естественное течение жизни.

Особенно примечательно - несмотря на то, что девочку в семье учили всем премудростям женского труда: ткать, прясть, доить корову, шить, выполнять иную работу «по-хозяйству», но мать никогда не учила дочь приготовлению пищи, выпечки хлеба, не допускала её до замужества для работы «в кути» (на кухне). Специфика выпечки хлебов, приготовления пищи, варки различных блюд, выпечки пирогов считались основными традициями данного дома. Поэтому, будущая невеста не должна была «традициёв своего дома нести в дом мужа».
После свадьбы «молодуху» в первый год её жизни в доме мужа, не «обряжали» на общие работы. Свекровь ставила ее рядом с собой в «кути» и учила всем премудростям-традициям дома. Спустя 20 лет, бывшая «молодуха», теперь уже свекровь, сама была хранительницей традиций своего дома и учила всему жену своего сына…
 В преддверии старости, готовясь к «смертному часу», сибирячки сами выполняли последнюю, наиважнейшую работу – ткали и шили себе «смертное» - одежду в последний путь.

 МАСТЕРА СВОЕГО ДЕЛА
Сибирская деревня славилась землепашцами. Именно их свободный, заинтересованный труд был основой благополучия и достатка, обустроенной жизни. Однако, крестьянин одновременно выполнял в своем доме, на подворье, на заимке и на пашне десятки других дел.
Построить избу, огородить усадьбу, смастерить стол, согнуть дугу для полозьев, починить сбрую, подшить валенки, свить веревки, сплести из тальника рыболовную «морду» мог практически каждый хозяйственный крестьянин. Этим умениям учились с детства, непринужденно перенимая их от отца и деда, от мастерового родственника или соседа: ведь жить в деревне и постоянно обращаться по пустякам за помощью к друзьям и соседям, не только не было принято, но и вызывало насмешки и неуважение односельчан.

В той или иной мере все владели различными ремеслами, но в любой деревне, в любом селе были истинные мастера своего дела, соединившие ремесло с искусством, постигнувшие все тонкости и секреты. Данный талант шёл от природы, от умения постичь душу дерева, металла, глины, от трудолюбия и увлечённости. Многие из этих людей, оставив за собой не большую запашку, огород, немного скота, добывали «хлеб насущный» ремеслом.

КУЗНЕЦЫ были практически в каждой старожильческой деревне или селе; во многих крупных селах встречались 2-3 кузницы. Кузница располагалась чаще всего за деревней. Это было довольно просторное рубленое здание с чёрными от копоти стенами. В кузнице размещались - сложенный из кирпича или камня горн, толстый чурбан с наковальней, чан с водой для закалки поковок, кожаные мехи для нагнетания воздуха, ёмкость для древесного угля, небольшой столик и топчан. Здесь же аккуратно развешивались-раскладывались инструменты: клещи, ручники, кувалды, зубилья, молотки разных размеров, кочерга, железная лопатка и др.
Главное для кузнеца -это  чтобы было, из чего ковать: в те далекие времена абсолютно невозможно было встретить валяющийся на дороге гвоздь или «железку» - все подбиралось и шло в дело. Кузнечное ремесло было окружено многими тайными секретами и, чаще всего, передавалось от отца к сыну. Впрочем, исследователи отмечали, что во многих селениях кузнецами были ссыльные поселенцы, и чаще всего - переселенцы из-за Урала.

Получая за свой труд чаще всего натуральные продукты крестьянского хозяйства, кузнецы чинили оружие, наваривали сошники, делали к боронам зубья, ковали ножи, серпы, ухваты, светцы, дверные пробои, гвозди и многое другое. Хороший кузнец мог выковать топор, долото, деталь для ружья не хуже заводского.
Однако у кузнеца было и более существенное дело - он подковывал лошадей. Для этого около кузницы обязательно делали станок: четыре столба с боковыми перекладинами и засовами.
Кузнец также «надевал» на колеса телег железные шины, «насекал» серпы (нарезал насечку). Круглый год не прекращался стук-перестук молота в кузнице, но особенно горячая пора наступила весной: задолго до сева и сенокоса крестьянин приводил в порядок орудия труда и инвентарь. По данным Н. М. Ядринцева, в среднем крестьянская семья расходовала на оплату тех или иных кузнечных работ до 10 руб. в год в денежном выражении.

ПЕЧНИК был одним из самых нужных и уважаемых мастеров старой деревни, ибо без печи нет избы, без печи нет жизни в доме. Если переставала, вдруг, у кого из крестьян топиться печь, не видно было утром дыма из трубы, соседи тут же спешили к человеку - что случилось? Вдруг несчастье?
Если икона была духовным центром дома, «матица» (потолочная балка) связывала семью, и под ней решались важнейшие вопросы и заключались сделки, то печь была источником тепла и жизни.
Первоначально печи «били», т. е. на деревянный опечек устанавливали короб по периметру (современное слово - «опалубка»), частично плотно набивали густой, хорошо промешанной глиной, а затем устанавливали деревянный разборный свод - «свинью», вокруг и поверх которого также утрамбовывали глину: для прочности в неё добавляли при замеске соль. Затем выводили трубу-короб на чердаке. Вынимали по частям «свинью», затем, просушив печь, её слегка начинали подтапливать слабым огнем, чтобы она не потрескалась. Печи получались монолитными, очень прочными. Бывало, даже, что в старину разбирали ветхий дом, а затем строили новый, вокруг печи.

В XIX в. печи начали класть из кирпича. Тогда и появились настоящие, творчески работающие печники, потому что в каждой избе они по-своему складывали печь. Печь должна была соответствовать площади дома, ее высота зависела от роста хозяйки, вход в избу и планировка определяли её местоположение и т. д. Хорошая печь не дымила в избу, «тяга» должна быть такой, чтобы выходил дым и в то же время не выдувало все тепло. Печь не должна быть угарной, но должна быть жаркой и, в то же время, «экономной» в отношении дров. Кроме того, на печи делалась достаточно обширная лежанка для стариков. И, конечно, хороший мастер клал именно красивую печь: чтобы была аккуратна, украшена «печурками», карнизами, с гладкой обмазкой. Сибирские печи повсеместно, дважды в неделю подбеливали, иногда расписывали узорами и орнаментом.
Хороший печник работал неторопливо, степенно, аккуратно. Основными инструментами были мастерок и кельма. У такого мастера руки во время работы были чистыми. Хозяин от души кормил печника, оплату производил по договоренности. Конечно, в каждой деревне мог быть не один печник, но хороший мастер обычно славился на всю волость.

ГОНЧАР обычно снабжал своей посудой волость или даже целую округу. Для работы ему требовалась хорошая глина, печь для обжига посуды. Технология изготовления глиняных изделий хорошо знакома, но каждый мастер по-особому лепил горшок или кринку. Посуда могла быть «обливной» или «необливной», с узорами или без них. Изготовив достаточно большую партию товара, гончар развозил его по деревням. Оплата производилась зерном или деньгами.
Из глины делали «корчаги» - большие сосуды с узким горлышком, кринки, горшки разных размеров для варки пищи, кубышки, ставцы, поставцы, рыльники, ладки. Гончары лепили из глины также игрушки и свистульки.
СКОРНЯКИ И САПОЖНИКИ жили практически в каждой деревне. Десятки изделий из кожи были необходимы крестьянской семье в повседневной жизни: обувь повседневная, рабочая и праздничная, сбруя для лошади, зимняя, тёплая одежда из выделанных и обработанных кож и шкур. Скорняжное, кожевенное дело - очень сложное и трудоёмкое. Ему сопутствуют тяжёлый неприятный запах, грязные условия работы, разлагающиеся отходы. Многое в этом ремесле - качество выделки кожи, внешний вид, прочность и долговечность будущего изделия зависело от секретов мастерства.
Если кожа плохо выделана, то и сапоги из нее будут ссыхаться, тереть ноги, поэтому хороший сапожник, прежде чем взять у заказчика материал, придирчиво изучал качество работы скорняка. Как и многие другие ремёсла, сапожное - очень сложное, кропотливое. Спешка в работе могла испортить кожу, внешний вид изделия или доставлять постоянный дискомфорт человеку: небрежно выполненный шов или складка будут источниками потертостей и мозолей.

Для шитья обуви требовалось 2-3 вида кожи, специальные инструменты: шилья, шпандырь, набор сапожных ножей, клещи, сапожные плоскогубцы, молотки, разгонки, рашпили. Заранее готовилась дратва - для этого через крюк в стене протягивались четыре или шесть нитей, попарно сучились, а затем скручивались вместе. Нить натиралась «варом» и с усилием заглаживалась куском кожи. Сапожники в старину не пользовались металлическими иглами, а всегда в концы нити вкручивали свиные щетинки. Низкий складной стул и кожаный передник дополняли оснащение рабочего места сапожника
Конечно, сапоги шили в основном долгими зимними вечерами, но в Сибири встречались и профессиональные сапожники, ходившие из деревни в деревню и шившие обувь прямо на дому заказчика. Деревенская молодежь считала особым шиком сапоги «со скрипом» - для этого в подошву между слоями кожи сапожник вшивал пару  пластинок бересты.
В конце XIX в. деревенские мастера оценивали сапоги в 3 рубля; выделка одной овчины стоила 10 копеек, кожи крупного рогатого скота - от 50 копеек до 1 рубля. Шитье полушубка портными  обходилось в 2-3 рубля.

ШОРНИКИ по характеру своего ремесла были сродни скорнякам и сапожникам, но изготавливали они конскую упряжь: хомуты, седелки, уздечки, шлеи, вожжи. Шорник должен был обладать художественными способностями, так как упряжь часто отличалась тиснением, кожаными кистями, медными бляшками и прочими «атрибутами».

МЕЛЬНИКИ в сибирских деревнях были одними из самых зажиточных людей. Их мастерство и общественная необходимость оплачивались соответственно. Мельницы на реках строились водяные, а в степной и лесостепной зонах - и ветряные. Последних было значительно меньше.
Водяные мельницы, в свою очередь подразделялись на верхнебойные («наливные») и нижнебойные («пихающие»), а таже на «колёсные» и «мутовчатые». К началу XX в. на речках у больших деревень стояло по 10-20 мельниц! Наряду с частными много было артельных, коллективных мельниц.

Под постоянное, мерное шуршание жерновов, мельник вёл такие же неторопливые беседы с хозяином зерна. Но одновременно и внимательно следил за процессом помола. Одного его взгляда или ощущения ладони, подставленной под теплую мучную струю, было достаточно, чтобы определить качество муки. Мельники, философы по натуре, люди, тесно связанные с природой, были, по воспоминаниям стариков, предсказателями погоды и знатоками народных примет.

В конце XIX в. за помол 500 пудов зерна в год крестьянская семья платила мельнику от 8 до 10 руб. деньгами, или зерном.

ПОВИТУХИ и ЗНАХАРИ, КОЛЕСНИКИ и ЛОЖКАРИ, БОНДАРИ и ПИМОКАТЫ, ОХОТНИКИ и ДЕГТЯРИ, СМОЛОКУРЫ и УГЛЕЖОГИ, КОНОВАЛЫ и СТОЛЯРЫ, ЛОДОЧНИКИ и ПОРТНЫЕ - это далеко не полный перечень профессий деревенских мастеров и умельцев. Они могли заниматься своим ремеслом как одновременно с земледелием, так и специализируясь на определённом занятии. Главное, чтобы мастерство приносило пользу и удовлетворение от работы, как самому мастеру, так и людям.
 
Весенняя рубка дров - «Дроворуб» - та же страда. «Не нарубишь до пахоты - так зиму-то сырником и будешь топить» - говаривали сибиряки.
Те, кто постарше да посильнее, отправлялись рубить дрова подальше от слободы, на «начеву», т.е. ночи на три - четыре, а то и на неделю. Ребята помоложе порубят дровишек где-нибудь недалеко: «всё же хоть на осень истопить пригодятся».
Дрова рубить весело! В лесу, даром что ни зеленой травы, ни цветков ещё нет, а полакомиться можно: «берёзовка» (березовый сок) побежала! Возьмёшь туясок, подставишь под берёзку - в день-то, глядишь, полон туяс накаплет. Из маленьких берёзок берёзовка не сладкая, да и мало её; надо берёзовку цедить из больших берёз.

На посеве льна. Посев льна самый для нас интересный. Кормить семью - дело мужичье, а одевать мужиков - дело бабье. Поэтому при посеве льна вошло в обычай задабривать мужиков тем, что в льняные семена кладут вареные яйца. Поэтому и любили сеять лен. Отец высыпает в лукошко семена, а с семенами яйцо за яйцом вылетают: «Робята, берите». Прямо взять да и съесть яичко нельзя, нужно его сначала подбросить кверху да сказать: «Вырасти лен выше лесу стоячего».
«Говорят ещё - чтобы лён хорошо родился, нужно сеять его нагишом, но мы это никогда не пробовали: стыдно! Говорить-то все говорят, а разденься, так на смех поднимут.(Зобнин Ф.К. Из года в год: (Описание круговорота крестьянской   жизни в с. Усть-Ницинском) Живая старина. - 1894. Вып. 1. - С. 40—54.)       

Зобнин Ф.К. (Западная Сибирь): «Рано утром после завтрака или чаю стали собираться на пашню. Всякое дело надо начинать с молитвой. С этого же начинается и пахота. Когда лошади уже бывают запряжены, вся семья собирается в горницу, затворяют двери и перед иконами затепливают свечки. Перед началом молитвы, по обычаю, все должны присесть, а потом уж вставать и молиться. После молитвы в хороших семьях сыновья, отправляющиеся на пашню, кланяются родителям в пояс и просят благословения. Прежде чем выехать за ворота, часто посылают посмотреть, нет ли где бабы на улице. Дурною приметою считается, когда при таком важном выезде баба пересечёт дорогу. После такой беды хоть назад воротиться…»
 
Кривошапкин М.Ф. (Енисейская губерния): «Пришло время сеять. Задумали завтра отправиться в поле. Начинаются приготовления. Прежде всего идут непременно в баню и надевают чистое белье; да мало того, что чистое - более нравственные мужчины надевают белье даже совершенно новое, с иголочки, потому что «сев хлеба не простое дело, а об нём вся и молитва Богу!» С утра приглашается священник и служится молебствие. Потом расстилают на столе белую скатерть и кладут ковригу с солонкою, что припрятаны с Пасхи; затепливают перед образом свечи, молятся Богу; прощаются с домашними; а если отец не сам едет, то благословляет детей, поклонившихся ему в ноги.
По приезду в поле закладывают лошадей; а старший хозяин насыпает зерно в торбу и оставляет её у крыльца зимовья. Потом, как обыкновенно, все приседают рядом; встают; молятся на все 4 стороны; старший отправляется разбрасывать жито, а другие вспахивают. Сделав этот, по их выражению, начин (начало), возвращаются все домой, где приготовлен уже обед и собраны все родные. Остается, если близко, послать за священником, который должен благословить и хлеб, и вино и выпить с хозяином по первой рюмке. Обед кончен. Младшие члены семьи или работники отправляются пахать уже как следует; а старейший провожает гостей, насыпает в мешки зерно и выезжает сеять. (Кривошапкин М.Ф. Енисейский округ и его жизнь. - СПб., 1865. Т. 1. - С. 38.)

Старинный способ уборки сена в сибирских условиях:
Скошенную траву в условиях постоянного ненастья или непостоянства погоды можно эффективно высушить следующим способом. Всю скошенную за день траву вечером складывают в небольшие «копицы». За ночь они согреваются, сено в них распаривается. Днем сено необходимо разбросать для просушки. Даже если день выдался пасмурным, то при небольшом ветерке влага выпаривается. К ночи подсушенное сено опять складывают в «копички», но уже побольше. В которых сено может выстаиваться два-три дня без подпревания. Затем достаточно еще раз взрыхлить на ветру или в промежуток солнечной погоды. Напоследок высушенное таким способом сено складывается в стога со «стожаром» - толстым вертикальным шестом.
Считалось, что при данном способе сушки парообразная вода быстро испаряется всего за несколько часов. Стебли сена в «волглом» состоянии размягчались, и после суточного согревания в «копице» вода быстро улетучивалась, а сами стебли сохранялись мягкими, За два-три дня высушенное сено оставалось ссовершенно зеленым по цвету, не крошилось, не прело до зимы, и полностью поедалось скотом.
(По воспоминаниям старожилов из сохранившихся описаний в журнале «Русское сельское хозяйство», за 1895 г.)
 
Сбор сведений, составленных Казачинским волостным правлением Енисейской губернии (1897 г.)
…7. При заключении браков имеются соображения - недостаток работниц, дородство невесты, её здоровье, способность к работе. А в женихе преимущественно - трудолюбие, имущественный достаток, трезвость и состав его семьи…
21. Приданного в Сибири за невестой никакого не бывает, кроме употребляемого платья, а иногда… отец невесты награждает лошадью или коровой. Скотом и платьем заведывает жена…иногда скот продаётся с общего согласия жены и мужа…
23. По имуществу супругов, в Сибири вообще нераздельному и общему, доходом с хозяйственных произведений пользуется жена… вырученные деньги употребляет на покупку носимого платья; ведется обычай, что мужчины для жён и сестёр запахивают пары по ½  десятины, засевая хлебом, и отдают в полную их собственность…
24. Обязанности между мужем и женой по народной пословице: «Муж за гуж, жена за другой». Богатства в крестьянском быту между мужем и женой бывают одинаковы, работы для жены следующие: напоить и подоить коров, приготовить пищу и белье, в страдное время жена с мужем косит траву и кладет в кладь хлеб, иногда производит умолот, производит домашний обиход… в стряпне, мытье полов, прядении льна. На девушке же все обязанности, кроме стряпни…

[Romanus7162]

ЖИТЬЁ СИБИРСКИХ СТАРОЖИЛОВ. ЧАСТЬ XI.
СИБИРСКИЙ КЛИМАТ.
Формирование сообщества старожилов сибирского края является важнейшим итогом процесса освоения громадной территории.
На хозяйственную деятельность и традиционное сознание людей наибольшее влияние оказали экстремальные географические факторы.
Еще в середине XIX в. К. Веселовский в книге «Климат России» отмечал, что «Климат Сибири в высшей степени - континентальный: сух, когда в Европейской России сильно чувствуется влияние океана».
В Сибири температура средняя января от -18-22 градусов до -30-35 градусов; средняя температура июля от + 20 до + 30 градусов. Таким образом, годовой перепад температур составляет до 65 градусов.
Перепад же экстремальных температур (от +38 до – 55-62 градусов) составляет до 95-100 градусов. Причём, к наиболее пагубным последствиям приводят суточные перепады температур. Так в марте-апреле и октябре-ноябре естественны колебания от -15, -20 градусов ночью до + 5, +10 днем и, наоборот, от +20 днем до -10 градусов ночью.
В источниках XVII – XIX вв. зафиксированы и экстраординарные проявления сибирского климата.
1782 г. «Весна стояла вельми мразна и студена». Во время страды шли непрерывные проливные дожди.
1799 г. Стояло необычно засушливое лето.
1810-1811 гг. Зимы стояли необычно холодные и продолжительные.
1813 г. «В Иркутской и Томской губерниях первоначально была засуха, а 13 июля ударил ужасный мороз, истребивший хлеб на пространстве 1500 верст. 1815 г. «Жестокие морозы стояли в Тобльске и Иркутске».
1842 г. «Местные власти уведомляют, что еще 2 июня по Сибирскому тракту ездили на санях (по новому стилю это середина июня!).
В XVII в. отмечены 32 необычно холодные зимы;
в XVIII в. отмечено 42 засушливых лета и 20 крайне дождливых.
XIX век принес 51 более морозную зиму.
Постоянно отмечались повторяющиеся таежные пожары. «В 1887 г. в Сибири стояла необычная жара. Более месяца не было ни одного дождя. В июле температура воздуха достигла 37 градусов в тени. Лес походил на осенний: деревья были почти без листьев или с желто-коричневыми листьями. В тайге полыхали многочисленные и обширные пожары…».
Суровость сибирского климата дополняется продолжительной зимой, коротким летом, длительными морозами и глубоким снежным покровом в таежной зоне, а в степных районах – малоснежьем. В северных районах экстремальность климата усугубляется продолжительной Полярной ночью (до 65 суток). Исследователи отмечали преобладание в Сибири ярких, солнечных дней в году и повышенную солнечную радиацию.
Климат определил во многом особенности быта, обустройства жилищ, характер питания, одежды сибиряков. Особое влияние климат оказал на формирование психологической устойчивости к превратностям судьбы и погоды, на невиданное упорство и выдержку в повседневной жизни.

СИБИРСКИЕ ПРОСТОРЫ
Отличие ландшафтов сибирского края от центрально-российских, очевидно. Здесь представлены практически все природные зоны за исключением приэкваториальных: есть арктические пустыни и тундра, тайга и лесостепь, степь и горные ландшафты. На сравнительно ограниченных пространствах порою сочетаются несколько природных ландшафтов.

Для России в целом характерны, прежде всего, обширные пространства страны. Исследователи русского национального характера постоянно подчеркивали «ужасающее и пугающее влияние на человека бесконечных просторов России».
Пространства Сибири для русских людей были действительно пугающими и безбрежными. Стремление подчинить их, преодолеть страх перед морем тайги заставило первопроходцев всего за полстолетия совершить бросок от Урала до Тихого океана. «Освоенная» Сибирь изменила мироощущение русского сибиряка, сделала его поистине глобальным.
Ширь и размах просторов сибирского края таковы, что здесь на территории иной волости (района) могли бы разместиться 1-2 «великорусские» губернии (области).
Енисейская губерния по территории превосходила Московскую губернию в 77 раз, Владимирскую – в 52, Петербургскую – в 48, Вологодскую губернию в 6 раз.
А Якутская губерния была больше Московской в 115 раз, Петербургской – в 73 раза, Вологодской губернии в 10 раз! От Урала до Тихого океана азиатская территория Российской империи простиралась на 8 тыс. километров и на 4 тыс. километров с севера на юг. Общая площадь Сибири превосходила территорию Европейской России в 2,5 раза. На территории Сибири могла бы 25 раз разместиться Германия.
«В Сибири 100 верст - не расстояние, 100 рублей не деньги», «В Сибири 100 верст не крюк, а всё наша волость» – так отразились в поговорках представления сибиряков о пространстве…

ЭКОНОМИЧЕСКИЙ ФАКТОР
Отличительным для сибиряка стал экономический фактор. Отсутствие помещичьего землевладения и «вольная жизнь на вольной земле» позволили достичь высокого уровня жизни.
В XVIII – XIX вв. основную массу переселенцев составляли государственные крестьяне северных губерний России, свободные от крепостничества. Большинство из них были крестьянами-середняками, людьми трудолюбивыми и настойчивыми.
За 5-10 лет проживания в Сибири они «обрастали» крепкими подворьями, разрабатывали по «захватному» принципу необходимое количество земли. Ограничений в размерах пашни не было до последних десятилетий XIX в.; на мужскую душу община выделяла по 15 десятин (гектаров) земли. Дополнительно, по наследству переходили разработанные отцами пашни-займища. Если в Европейской России, вследствие малоземелья, на крестьянский двор приходилось в среднем по 5-7 десятин земли, то для сибирских хозяйств обычными стали домохозяйства с 50-100 десятинами пашни.
Применяя паровую систему земледелия, без использования удобрений, крестьянин получал гарантированно урожай в «1:5». В Енисейской губернии средний урожай в середине XIX в. составлял «1:6», а высший «1:12». В Ачинском и Минусинском округах средний урожай был до «1:10», высший «1:15».

С 1685 г. полностью прекратились поставки хлеба в Сибирь из Европейской России; сибиряки не только полностью обеспечивали себя хлебом, но и в конце XIX – начале XX в. активно выходили на внутренний и внешний рынки. Сибирская действительность требовала иного количества рабочих рук в семье, значительно большего количества лошадей, лучшего обеспечения продуктами питания, одеждой и прочими припасами.
Количество лошадей в крестьянском хозяйстве:
Европейская Россия: бедные 0-1 лош., средние 1-3 лош., зажиточные (т.н. кулаки) 3-5 лошадей;
Сибирь: бедные 1-3 лош., средние 3-7 лош., зажиточные 7 и более лошадей;
Итогом высокой самодостаточности старожилов стал высокий уровень качества жизни, «достаточная» покупательная способность, хозяйственная самостоятельность. Это изменило психологию крестьян-старожилов, выдвинув на первое место индивидуализм взамен российского коллективизма. Сформировалось и новое самосознание – «Мы не российские крестьяне-лапотники».

МНОГОНАЦИОНАЛЬНОСТЬ
Редко где при колонизации взаимодействие представителей различных народов приняло такой сравнительно безболезненный характер, как в Сибири. Крайне малая плотность населения и взаимное невмешательство в культуру коренного населения позволили заложить основы согласия. И ныне Сибирь остается одним из наиболее бесконфликтных регионов России. Во многом процесс согласия с местным сибирским населением проходил на основе межэтнических браков в XVII - XVIII вв.
Соотношение русского и коренного населения (в к 1910 г. было следующим:
Томская губерния: русские-96, аборигены-4;
Енисейская губерния: русские-94, аборигены-6;
Иркутская губерния: русские-82, аборигены-18;
Забайкальская область: русские-72, аборигены-28;
Якутская губерния: русские-8, аборигены-92;
Если первоначально в основном Сибирь осваивали русские переселенцы из северных губерний, то с середины XIX в. здесь проживали выходцы из Центральной России, Поволжья, Украины, Белоруссии, Польши, Прибалтики.
Так, только в период «разделов» Польши и в XIX в. сюда было выслано около 100 тыс. поляков. Из 9 тыс. пленных шведов, высланных в Сибирь после Полтавской битвы, около половины навсегда прижились здесь. Таким образом, постоянное сибирское население формировалось на основе смешанных браков. А веротерпимость, этническое согласие стали неотъемлемой чертой сибиряков.

В большинстве своём в сибирский край по своей воле или по «воле» властей шли люди смелые, предприимчивые, активные и рисковые, стремящиеся к выполнению поставленной задачи.
Таковых людей историк Л.Н. Гумилев назвал пассионариями. Пассионарии – это наиболее активные, честолюбивые, смелые представители служивых людей и казаков, а также «промышленные» люди и большинство землепашцев. Этими чертами обладали и бывшие преступники, сосланные в Сибирь. Здесь человека не спрашивали о прошлом, а оценивали по настоящему поведению.
Концентрация продолжилась и в годы Советской власти. В годы раскулачивания в массовом порядке сюда ссылались наиболее «крепкие», предприимчивые и хозяйственные крестьяне. Не менее значительными были массовые высылки репрессированных, склонных к свободе и самостоятельности.

ЧЕЛОВЕК В СИБИРИ
Комплекс сибирских природных факторов включает в себя несколько составляющих: непроходимая тайга и бескрайные степи, обширнейшие болота, многоводные и порожистые реки, полное бездорожье, леденящий ветер «хиус» и жгучие «хлящие» морозы.
Сибиряк, обживая свой край, сумел преодолеть опасность со стороны дикого зверя, но медведь в сознании старожила-охотника так и остался мудрым хозяином тайги. Не меньшую опасность представлял для человека лось - сохатый. Не зря здесь появилась поговорка: «На медведя иди – постель стели; на сохатого иди – доски (на гроб) теши».
Титанические усилия и изобретательность потребовались от человека для спасения от кровососущих насекомых: комара, мошки, овода, слепня, таежного клеща. Для защиты от насекомых сибиряки по-новому, «нежели в России», проводили выпас скота, многие летние работы. Так повсеместно применялись окуривание скота дымом костров. Приезжие чиновники брезгливо замечали, что «к сибиряку летом невозможно подойти – от него за версту разит дёгтем»; березовым дегтем густо мазали скотину и себя для спасения от гнуса.
Вместе с тем, нельзя не сказать о факторах благоприятных для человека, оказавших позитивное значение.
Сибирский воздух сух и благоприятен для здоровья, настоян на травах и целебной хвое тайги. Даже суровые 40-50 градусные морозы человек переносит сравнительно легко, благодаря сухости воздуха, и зимнего безветрия. В степи и тайге много целебных водных и грязевых озер, изобилие промыслового зверя и птицы. Повсеместно растут съедобные дикорастущие травы, плоды и ягоды. Особое место занимают любимые сибиряками кедровые орехи. Сибирские реки изобилуют разнообразной рыбой. «Дары природы» обеспечивали разнообразие питания и существенно помогали спасению человека в неурожайные годы. Лес снабжал человека прекрасным строительным материалом при постройке качественных жилищ и обеспечивал топливом.
Но все же на первое место сибиряки ставили наиболее благоприятный фактор – изобилие свободных целинных земель. Высокое плодородие их было важнейшим условием развитого землепашества в среде русских старожилов.
Бывшему «российскому» крестьянину пришлось здесь фактически заново создавать свою технологию земледелия, с отказом от традиционного удобрения пашни навозом. Сибиряки придумали новые орудия труда, вывели приспособленные для сурового климата породы скота.
В конце XVI - первой половине XVII в. ещё не было полной адаптации русских к Сибири. Об этом говорят многочисленные описания голода, повсеместной нехватки хлеба, неукоренённости «промышленных» людей, столкновений и нанесенных «обид».
Из челобитной 1653 г.: «Царю государю и великому князю Алексею Михайловичу… бьют челом сироты твои… Красноярсково острога ссыльные людишки Федька Балакин, Олешко Косой, Иванище Старец, да промышленный человек Васька Антонов. … нам, государь, жить в Красноярском остроге немочно. Милостливый государь…, пожалуй нас, своих сирот, в том деле вконец не погибнуть, вели, государь, нас… ис Красноярсково острогу выслать к Руси, к женишкам нашим…»
…Источники последней четверти XVII в. уже констатируют, что сибирские крестьяне пашут не по «русскому обычаю». Русский посол в Китае Николай Спафарий писал в своих записках: «Енисейская страна вельми хороша. Дал Бог изобилие всякое, хлеба много…» 
С.П. Капустин справедливо подчеркивал: «При обсуждении хозяйства в Сибири, надобно всегда обращать внимание на условия… страны. Те мерки, которыми мы привыкли мерить в Западной Европе или в России, здесь неприемлемы. Из многого того, что разумно и пригодно там, будет нерационально и вредно здесь».
Воздействие климатических факторов заставляло сибиряков крайне расчётливо подходить к планированию очередного сельскохозяйственного года. Для старожилов стало естественным создание постоянных резервных запасов зерна, кормов для скота, сухих дров, просушенных строительных материалов, запасного хозяйственного инвентаря.
Коренное население Сибири сумело хорошо приспособиться к суровым реалиям края. Фактически, местные народы-этносы стали частью природы, слившись с нею. Русское же старожильческое население не только воссоздало здесь систему земледелия, как основу хозяйства, промыслы и ремесла, рыночные связи, но и во многом переняли опыт аборигенного населения края. На этой адаптированной к Сибири основе появились сибирские жилища, новые типы усадеб, новые традиции и обряды, особенный уклад жизни.
Природно-климатические факторы с первых десятилетий оказывали влияние на процессы естественного отбора: выживали и приспосабливались наиболее стойкие, закаленные, физически крепкие люди. Не зря понятие – «сибирское здоровье» – стало общепринятым. Естественное закаливание и труд с раннего детства позволял закрепить иммунитет. Сибиряки отличались повышенной остротой слуха и зрения, силой и выносливостью, способностью выдерживать длительные пешие переходы и продолжительные физические нагрузки, перепады температур и продолжительные холода, отличались умением прекрасно ориентироваться в незнакомой местности.
Субэтнос русских старожилов состоял из множества групп: "сибирских «чалдонов», «каменщики», «поляки», «марковцы», «кержаки», «карымы», «семейские», «русаки», «смешицы», «гураны» и другие.
На пространстве 13 млн. кв. км до начала XVII в. проживало по различным подсчетам от 180 до 236 тыс. человек местного коренного населения. В среднем на одного человека приходилось более 40 кв. км территории. При охотничьем типе хозяйства на одного человека требуется до 10 кв. км угодий, а при животноводстве – около 1 кв. км. Таким образом, были громадные резервы неосвоенных земель.
 «Среднемесячная температура в Туруханске в январе – 37, в Минусинске – 20; среднемесячная температура в июле в Туруханске +16, в Минусинске +19 градусов. Зафиксированы абсолютные температуры зимы и лета в Красноярске – 55 и + 40 градусов, в Минусинской котловине – 52 и + 39».
  «В 1825 г. зима была очень теплой: Ангара покрылась льдом 18 января, а вскрылась ото льда 2 марта. Следовательно, река была подо льдом только 42 дня.
В 1875 г. Зима была очень холодной: у Минусинска Енисей покрылся льдом 7 октября, а вскрылся ото льда 14 апреля. Таким образом, зима продолжалась в этом году около 200 дней».
 «Землетрясение в Красноярске в 1858 г. «30 мая в первом часу пополудни послышался подземный гул, а ровно в час дня под самым городом раздались два удара. Явление продолжалось не более 3-х секунд. Содрогание земли было довольно ощутимое: растворились окна и двери, висячие предметы качались. Раннее подобное было в 1851 году».
 «7 августа 1887 г. в Иркутске наблюдалось полное солнечное затмение. На небе были видны яркие протуберанцы солнца. При этом температура воздуха упала резко с +34 до +12 и некоторое время дул пронизывающий ветер».
 (Из описания наводнения в с. Казачинском Енисейского округа Енисейской губернии) «28 мая 1879 г. вода вошла в село и прибывала до 8 июня, так что положительно затопила все село, а в окрестностях все засеянные поля, разнесла мелкие постройки, мельницы, потопила много домашнего скота. Жители спасались на горе «Камень» прозывающейся, а другие выехали в ближайшие деревни. Только 20 июня вода пала на межень. Это же наводнение потопило деревни Момотово, Самкову, Галанину, Курбатову, Силошну, Борки, Клопову и др.».
 «В середине XIX в. в с. Тасеево Канского округа десятина пашни давала до 450 пудов хлеба; урожай в 300 пудов считался посредственным. Засевали не более 5-6 десятин».
В южных районах Сибири в XIX в. у крестьян имелись огромные покосы и большие табуны лошадей. Иногда происходил такой разговор: - Зачем столько лошадей? - Возить сено. - Зачем покосы такие большие и сена столько косите? - Кормим лошадей…
О здоровье и силе сибиряков по Руси ходили легенды. «В Бухтарминской крепости (Западная Сибирь) жил в 50-х годах XIX в. необыкновенной силы священник А.П. Бисеров. О его силе рассказывалось много историй. Однажды, сильно рассердившись, он схватил за «ушки» два мешка с мукой: в каждом было до 10 пудов веса (по 160 кг), вынес те мешки на улицу и, подняв их на вытянутых руках, с силой ударил друг о друга. Мешки лопнули, и вся мука рассыпалась. Два сына Бисерова также отличались необыкновенной силой».

[Romanus7162]

ЖИЗНЬ СИБИРСКИХ СТАРОЖИЛОВ. ЧАСТЬ XII.
ДУХОВНОСТЬ И ТРАДИЦИИ СИБИРЯКОВ
 
ПРАВОСЛАВИЕ В ПРИЕНИСЕЙСКОМ КРАЕ
Русские люди принесли с собою в Сибирь традиционные занятия, уклад жизни, семейно-родственные отношения, общинную организацию жизни и, конечно, пра¬вославную веру. Наряду с личным мужеством, стойкостью, трудолюбием, в сибиряке во многом именно православием закладывались такие черты, как духовность, сострадание, нравственные заповеди. Вера была олицетворением нравственного идеала старожила.

Несмотря на то, что старожильческая Сибирь была менее религиозна, особенно в выполнении повседневной обрядности, менее усердна в посещении церкви, всё же каждый человек был в душе верующим. Практичность, реалистичность и опора на свои силы придавали человеку уверенность в жизни, но непредсказуемость природных явлений, болезни и несчастные случаи говорили ему, что «все мы ходим под Богом». Вера помогла воспитанию мудрого отношения к вопросам жизни и смерти. Жизнь человека была связана с православным календарем праздников, обрядов и постов.

Сельский приход включал в себя определённую территорию, на которой располагалось 10-15, а иногда и более деревень. Центром прихода было село с церковью. Приход часто совпадал в границах с волостью.
Открытие многих приходов и строительство храмов в сельской местности относится к XVII—XVIII вв.  Так, в 1760 г. был открыт Ирбейский Спасский приход, в 1778 г. основан Назаровский Троицкий приход. Основание Амонашевского Николаевского прихода относится к 1790 г.

Храм посвящался имени Святого или определённому событию, поведанному Священным Писанием. Главным праздником прихода был Храмовый праздник.
Храмы долгое время были центрами грамотности: при церкви открывались библиотеки, церковно-приходские школы. Здание храма строилось в основном на мирские средства и всем миром. Но, были отмечены случаи, когда церковь строилась в дар приходу на средства зажиточных крестьян, купцов. При этом, «общество» давало разрешение на «сие богоугодное дело» только честному и высоконравственному человеку.

Вначале крестьяне составляли прошение в адрес духовной консистории и Синода, утверждая его на общем сходе. В прошении обязательно указывалось стремление общины «заботиться о религиозности и нравственности членов общества».

Лишь получив разрешение, строили здание храма. Происходило это так, как вспоминал, по рассказам стариков, Л. Ф. Журавлев бывший учитель и старейший житель с. Имисского, Минусинского уезда:
На общинном сходе крестьяне приняли решение обязать каждого домохозяина спилить, вывезти и приготовить к рубке по одному бревну. Предварительно, по будущей лесосеке прошла группа стариков и с помощью веревочек-мерок выбрала лучшие деревья одного диаметра. Эти сосны метились зарубками в виде креста. Из ошкуренных от коры и отёсанных бревен всего за одно лето была срублена нанятой «миром» плотничьей артелью приходская церковь. В 1867 г. церковь была освящена, и, выделенный из Курагинского прихода, образован Имисский Казанский приход.

Персонал храма состоял обычно из священника и псаломщика, а в некоторых церквях были ещё и дьяконы. От казны священнику полагалось жалованье 300-400 руб. в год, псаломщику - 150-200 руб.
Притч обеспечивался жильём, землей, покосами. По решению схода мир выделял из общественного «магазина» священнослужителям «хлебную ругу». В приходе оставалась и часть собранных в церкви кружечных доходов.
Во многих приходах сан священника переходил от отца к сыну и далее к внуку. Например, в Юксеевской Покровской церкви род священнослужителей Тыжновых служил с 1744 по 1892 год!

Как и во всей России, церковь в сибирском селе сочетала законным браком молодоженов, крестила младенцев, поддерживала духовно слабых и немощных, помогала поддерживать мир и согласие в общине, семье, отпевала усопших. Приход помогал единению крестьян многих деревень.
Верующие посещали церковь в основном в воскресные дни, чаще зимой, чем летом. Отмечалось, что в летнюю пору крестьяне в церковь почти не ходили, особенно из отдаленных деревень.
Для посещения церкви сибиряки надевали лучшие одежды, в храме вели себя «чинно, благопристойно, степенно». Женщины относились к вере ревностнее, чем мужчины.
Естественными для верующего, были молитвы утром и перед сном, перед едой и после принятия пищи, перед началом любой работы и по завершению ее. В наиболее торжественных случаях молились всей семьей перед иконой при зажженной лампадке.

Духовным центром крестьянского дома была икона в переднем углу. Приобретая икону, крестьяне называли это не покупкой, а «меной», хотя и выменивали икону на деньги. Понятие о купле-продаже и иконе не совмещалось в уме людей. Икону сибиряки называли «Богом», а полку под неё в переднем, святом, углу - «божницею»
Здесь же, на божнице, находились «Священная верба», пучки «Троицкой березки», небольшой сосуд со «святой водой», а также книги. Купленную на базаре икону сначала несли в церковь для освящения её священником. Новую икону преподносили в дар новобрачным. Переходя из старого дома в новый, прежде всего, переносили икону.

В сибирских домах чаще всего можно было встретить изображения Христа Спасителя, Богоматери, Святого Георгия, Святого Иннокентия Иркутского, Святого Власия, Святых Зосимы и Савватея, Иоанна Крестителя, и, особенно часто, Николая Чудотворца.
Устаревшую и пришедшую в негодность икону никогда не выбрасывали: ее пускали в реке на воду или закапывали в землю.

Сохранились и народные приметы, связанные с иконами. Даст трещину икона или упадет на пол — в доме будет беда: покойник или несчастье с кем-нибудь из домашних.
Во время пожара икону выносили из огня первой. Но, одновременно, сибиряки верили, что икона Пресвятой Богородицы Неопалимой Купины охраняет дом от пожара, особенно от молнии. Верили здесь и в Чудотворные образа: вдруг ни с того ни с сего потемневшая икона становится как новая, с чистым ликом, или начинает «плакать». Считалось, что такой водой, смывшей икону, можно вылечить больного.
В «святом углу» стоял стол. На самом почетном месте под иконой усаживали гостя, здесь садился глава семьи. Головой в «передний» угол клали покойника. Даже постели спящих на пристенных лавках были обязательно обращены изголовьем в этот угол; «грешно» было ложиться ногами к иконе.

Во многих сибирских селениях было принято во время развлечений, праздников-пиршеств, игрищ молодежи в доме - обязательно завешивать икону занавеской.
Как и икона, почитался крест. Это считалось действенным оружием против «нечистой силы». В день Крещенского сочельника было принято выжигать свечой крест на дверях строений и хлевов или рисовать крест углем. Женщины покрывали кринки с молоком и сметаной крестообразно лучинками - «Крест-на-крест, чтоб черт не влез!» Без нательного креста невозможно представить православного сибиряка, без креста нельзя было ни работать, ни спать, ни купаться, ни, тем более, посещать церковь. У сибиряков также было принято вывешивать небольшой образок над воротами усадьбы для благополучия на подворье.
 
«ВЕРА ПРЕДКОВ»
Будет совершенно неверным, говоря о сибиряках, считать их сугубо православными людьми. Как и на всей Руси, сибирское мировоззрение было основано на двоеверии. Оно сформировалось в первые века русской истории в результате взаимодействия народного язычества и христианства, их слияния и дальнейшего совместного развития. Языческие обряды и представления, сохраняются в сознании людей по сей день. Народный календарь в сочетании с церковным, определял круг праздников, обрядов, примет и поверий. Например, «двойными», церковным и языческими, были праздники Ильина дня, Ивана Купалы, или дня Власа - «скотьего праздника».

Совмещение дней недели яснее видно на примере четверга. Традиционно это день Перуна. Но в день Великого четверга накануне Пасхи, при совмещении его с «четвергом Перуна» творились, по воззрениям сибиряков, чудеса. Ружье, положенное на ночь на стол перед иконой, «било зверя против сердца», игральные карты начинали выигрывать. В эту же ночь готовили и «четвергову соль» Для этого горсть соли клали в мешочек и оставляли на загнетке печи. Утром топили печь и к обеду вынимали полуспекшийся комок соли. Затем по мере надобности от него отщипывали кусочку соли и использовали для лечения животных, «от порчи», «от сглазу» и пр.

Двоеверие проявлялось во всем, в том числе, в вере в «нечистую силу» и «шишкунов», «в домового». Но все действия в условиях веры в Бога и языческих верований совершались комплексно. Читалась молитва и, тут же, следовал «обряд предков». Перед пахотой в первый день страстно молились всей семьей перед иконой, но, прибыв на пашню, в первую борозду запахивали по «древней вере» кусочек хлеба. Практически вся народная медицина совмещала лечение болезни православной молитвой с древними заговорами. При этом текст «заговора» привязывался с молитвой к «нательному» кресту. «Заговоры» при этом, чтобы не теряли силу, держались в секрете от посторонних.

В дни перед Крещеньем сибиряки любили «машкароваться» - надевать различные маски, рядиться «медведем», «шаманом», «чёртом», «смертью», и при этом предаваться розыгрышам. Но в день Крещенья (Богоявления) для очищения от «нечистой силы», «чертовщины» умывались «святой водой» из освященной священником проруби или даже купались в ней.
Двоеверие наблюдалось в каждом обряде, во всех праздничных действиях и обычаях.
В свадебной обрядности сваха становилась у дома жениха на первую ступеньку крыльца только правой ногой с «заговором» и садилась в доме на скамью «вдоль матицы»; совместная молитва отцов «молодых» завершалась рукобитием под «матицей»; необходимым считался древний обряд перекрещивания углов платка; на свадьбе провозглашался тост за домового - «хозяина». И даже в церкви во время венчания невеста сжимала в ладони кусочек хлеба «на счастье и довольствие».

Свистеть в доме - грех вдвойне: грех перед Богом и можно высвистеть домового. Молитвой «заговаривали» золу и рассыпали на грядке, защищая от вредителей.
В похоронном обряде буквально каждый элемент насыщен двоеверием. Даже в наши дни многие старожилы верят, что умершему ранее можно «передать» что-нибудь с «новоумершим» человеком, положив эту вещь ему в «домовину» (гроб).
Во многих случаях налицо было у сибиряков превалирование языческого начала. Так, по отношению к Иисусу Христу в Енисейской губернии допускалось поверье, характерное для умерших людей. Говорили: «На Пасху Христову нельзя ничего за окно выбрасывать и воду лить, ибо в этот день Христос под окном ходит».

Сибиряки могли даже работать в праздничные дни, особенно при устройстве «помочей». Не каждый выдерживал строгий пост, обычно это делали только пожилые люди, а большинство постились в первую и последнюю недели постов. Священники жаловались, что сибиряки крайне редко исповедуются в церкви. Важно отметить, что и сами сибирские священники по образу жизни мало отличались от крестьян.
Особое место в обрядности крестьян Минусинского уезда занимал обряд «нового огня». Этнографы свидетельствуют, что его истоки уходят в первобытные времена. Дня за два перед днем Ивана Купалы (Ивановым днем)  в деревнях гасили все огни и не зажигали их. Затем в Иванову ночь «древними средствами» добывали «новый огонь» и вносили в дом.
С началом ледохода на Ангаре и других реках Енисейской губернии женщины бросали в реку раскрошенные без ножа куски хлеба, «чтобы ее, матушку-Ангару, легко пронесло», т. е. лёд быстрее прошёл.

Особое место в системе верований занимал домовой - «Хозяин», «Суседко». В каждом доме рассказывались былички о том, что видели его, общались с ним. Говорили, что домового можно увидеть «из-под бороны в ночь на Великий четверг».
Домовой - «Хозяин» следил за благополучием и здоровьем членов семьи, он был хранителем дома и хозяйства, поил и обихаживал скот, кормил его. Считалось, что тем или иным способом «Хозяин» старается предупредить «домочадцев» о грозящих несчастьях. С вопросом: «К худу ли, к добру ли?» - обращались к домовому. Считалось, что домовому нравится определенная масть кошки, коня или коровы: тогда «Хозяин» будет ухаживать за ними и лелеять их.
Сибиряки не только верили в существование «Хозяина», но и выполняли ряд действий, чтобы «уважать» его. «Хлебный» подарок с солью клали для «хозяина» и «хозяйки» в укромном месте во дворе. Два «хлебца» клали в подполье, под балку, в специально предназначенную для этого выемку. Обращались со словами: «Матушка, Суседушка, батюшка Домовой, примите мои хлеб-соль! Я вас люблю, и вы меня любите и деток моих любите». Далее следовали поклоны во все углы.
С домовым постоянно «делились» прикусками, «хворостом», крашеными яйцами на Пасху, блинами - раскладывали всё по две штуки во дворе и в подполье. Но, памятуя о православных обычаях, говоря о домовом, добавляли: «Только креститься при обращении к Хозяину, ни Боже мой, не надо». При переходе в новый купленный дом обязательно обращались к домовому: «Дед-Сусед, пусти   нас не ночь ночевать, а век вековать». При этом своего домового из старого дома нельзя было «приглашать» с  собой - «драться оне будут промеж собой».

Из рассказа сибирячки (1912 г.): «Вот что я сама видела. Старик мой приехал и вроде бы пошел кони выпрягать; а он и вовсе в кабак пошёл. Слушаю, ходит по снегу около саней. Открою дверь, посмотрю, - убирает из саней рогожи, свертывает… Жду, всё нет. Опять дверь открыла, смотрю, - рукавички снял, кряхтить. Опять жду. Уже петухи поют. Взглянула – взял охапку сена, пошел ко дворишку… А это он,  Хозяин-то и был. Как есть – старик, и рукавички, и шубенка, и так же покашливает. А мой старик-то ужо перед утром пришёл…».

Даже беглое рассмотрение двоеверия у старожилов Енисейской губернии позволяет говорить о чёткой тяге сибиряков к «старине», к «заветам отцов и дедов». Но всё же, многие исследователи отмечали, что сибиряков отличало более рациональное начало, чем иррациональное: рассудок преобладал над чувствами. Сибиряк более практичен, рассудочен, расчётлив, и более «уповает на свои силы, чем на Бога, на судьбу».
 
СИБИРЯК: ЦЕННОСТИ  И  ТРАДИЦИИ
На первом месте в системе ценностей старожилов стоял труд человека. Крестьянская семья и мир в целом с раннего детства воспитывали трудолюбие. Высшей оценкой человека была такая - «он зарывной, усердный робить». Это означало одновременно - высоконравственный, порядочный, честный человек. Оценка трудолюбия подкреплялось оценкой состояния подворья, дома, пашни, запасливости и бережливости. Мотовство и расточительность осуждалось. Детям постоянно внушали: «Пить до дна, — не видать добра», «Не вздумай вино пить и табачище курить».

Бесчестьем считалось покушение на чужую собственность. «Вор ворует не для прибыли, а для своей погибели», говорили в Сибири. Честность и  уважение к собственности - вот черты, присущие, по мнению старожила,  сибиряку. А вот к переселенцам, ссыльным относились с недоверием, говорили при этом: «Поселенец, что младенец - на что взглянет, то и стянет».

Особо в Сибири ценили гостеприимство и радушие, щедрость и почитание гостя. Нормами «гостевания» было следующее. Во-первых, о гостьбе договаривались заранее, иногда круг гостей определялся на всю зиму, что свидетельствует о просчитанности и упорядоченности жизни во времени. Во-вторых, существовал определённый церемониал приёма гостей. Особо почетных гостей встречали на улице, перед воротами или у крыльца. Гость, подойдя к дому, обязан был кольцом жуковины на воротах дать знак хозяину. Все кланялись друг другу. Мужчины снимали шапки, пожимали руки, раскланивались с женщинами, приглашали: «Милости просим, побеседуйте...» Гостю полагалось быть умеренным в еде и питье, не быть спесивым, благодарить за угощенье. Было принято, чтобы гости приходили с «гостинцами» детям, так и гостей нужно было обязательно одаривать ответными подарками. Дареную вещь не обсуждали.

Деньги в долг всегда давали под честное слово. В наиболее ответственных случаях даже именитые сибирские купцы договаривались «рукобитием», без письменных расписок. Отмечали, что сибиряки «расчёт делают всегда в срок, честно и добросовестно» В случае обмана - веры человеку больше не было.
Человека оценивали, прежде всего, по личным и трудовым качествам. В течение многих лет сохранялись в сибирском обществе неизменные критерии «добропорядочного» человека. Проведем выборку «мирских» приговоров различных селений в последовательности текста источников за 100 лет:

1.      Усольской вотчины, Троицкого Туруханского монастыря (1767 г.). «Избрали поверенного… ис крестьян… дом и землю имеющий, женатый и детей имеющий, в наказаниях, подозрениях, ябедах и пороках не бывалого, но доброго и незазорного поведения, старше 30 лет…»;
2.      д. Устинова Заледеевской волости (1819 г.). «Волостной старшина Е. Поспелов: поведения доброго и серьезного, имеет домохозяйство, скотоводство и хлебопашество»;
3.      д. Рыбная Богучанской волости (1839 г.). «Староста М.Скурихин: отец 3 детей, поведение хорошее, состояние добропорядочное, под судом и штрафах не был, примерное хозяйство»;
4.      д.Воробино Сухобузимской волости (1862 г.). «Десятник А.Григорьев: Поведение хорошее, под судом не был, имеет домообзаводство, веры православной;
5.      с. Курбатское Балахтинской волости (1868 г.). «Рассыльный    О. Третьяков: Поведения хорошего, имеет семейство, домохозяйство, скотоводство и хлебопашество. В штрафах, под следствием и судом не был».

Любое явление сельской жизни в условиях патриархальной замкнутости сопровождалось соответствующими «меткими» выражениями, часто нравоучительного характера.
С первого мая и самая ленивая соха в ход идет.
Красна пава перьем, красна жена мужем.
Выбирай лошадь от природы, а человека от дому.
Добрая слава лежит, а худая летит.
Скуп, да в сале пуп.
Общество не осиновый кол, его скоро не сломишь.
Жизнь вести - не вожжой трясти.
Страшна Сибирь слухом, а люди лучше всех живут.
Родная деревня краше Москвы.
На чужой стороне и весна не красна.
Драчливый петух жирен не бывает.
Мужик робит не покладая рук, пока Бог не пошлет по душу.
Хитер: первый тащит мясо из горшка.
Чудно дядино гумно: семь лет урожая нет, а мыши водятся.
Съел не худа, всего полпуда, осталось фунтов семь - завтра съем.
Митяй сидя спит и лежа работает.
То, что грязно изнутри, не сделаешь чистым снаружи.
Пустая дума - лишняя тяжесть.


 
ПОМОЧИ ПО-СИБИРСКИ
Помочами назывались разнообразные виды работ, выполнить которые крестьянин в одиночку не мог, или стремился сделать это в кратчайшие сроки. Помочи известны в России с древности, но в Сибири они имели существенные особенности.
Во-первых, помочи, по решению схода, были единичными. Так, в «России» работы по оказанию помощи погорельцам, «нуждающимся», в случае внезапной болезни, вдовам, сиротам устраивались как безвозмездные или только за счет «угощения». В Сибири же подобные работы оплачивались из общинной казны, общественного «магазина» (амбара), а чаще всего «отрабатывались» на помочах домохозяев - участников работы.
Во-вторых, помочи являлись своеобразным мерилом нравственности человека: если крестьянина-сибиряка переставали приглашать на помочи - это было сигналом о падении его авторитета в «обществе».
В-третьих, сибиряки считали помочи «богоугодным делом». В сознании старожила помочи — «принесение трудовой жертвы» Богу, добровольный труд без оплаты в натуральной либо денежной форме. Зато после принесения «трудового подарка» Богу устраивался праздник-угощенье, поэтому помочи устраивались, как правило, в воскресные или праздничные дни, когда иные формы работы исключались по православным обычаям.
В-четвертых, помочи в Сибири ни в коем случае нельзя считать «благотворительностью», как писал об этом великолепный знаток сибирской жизни А. Макаренко. Практичный сибиряк получал в различной форме — отработочной, угощением или «нравственной оценки» - компенсацию за потерянное для своего хозяйства рабочее время.

В сибирских селениях было принято, чтобы хозяин, устраивающий «помочь», «самолично» обходил всех и, приглашая, оговорил все условия труда. Передавать приглашение через других лиц - было не принято. Обещавший первому домохозяину участие в помочи, другому пригласившему должен быть отказать. Во время работы хозяин кормил помочан, поил лучшим квасом, молоком досыта. Но брать с собой на покос или на жнитво водку или «медовуху» было предосудительно. Хозяин обязан был утром предложить помочанам позавтракать и 1-2 раза накормить во время работы. Поэтому организация помочи требовала серьёзных запасов продуктов, но рабочие руки в страдное время и экономия самого времени оправдывали любые расходы.

Во время работы хозяин не имел права торопить помочан, «подгонять» отстающих, указывать, как работать: хозяин должен был собственным примером воодушевлять всех, вызывать помочан на соревнование.
Помочи превращались в своеобразный коллективный трудовой праздник, весёлый, с шутками-прибаутками, для молодежи - связанный с мимолётными играми. На помочах молодые люди ближе узнавали друг друга; кто как умеет работать, быстро, ловко и заразительно. Поэтому на помочи молодежь старалась и одеться по-праздничному.

Как и на обычных полевых работах, было принято устраивать передышку или послеобеденный отдых. Но, как свидетельствуют ныне пожилые люди, команду на отдых ни в коем случае не должен был подавать сам хозяин, обычно делал это старший по возрасту помочанин.
Вечером хозяин развозил по домам тех, кто по уговору прибыл без лошади. Разъехавшись по домам, люди умывались, переодевались и, немного отдохнув, собирались в доме устроителя помочи. Наступала вторая фаза - праздничная «гулянка». Чем обильнее хозяин угостит работавших односельчан, тем лучше, считалось, удалась их помочь. Обычно, праздничное гуляние затягивалось до рассвета. Во многих местах было принято катать молодёжь ночью на лошадях. И долгими зимними вечерами крестьяне вспоминали помочи, особо удавшиеся в прошедшее лето!

По сибирским правилам помочь обязательно нужно было «отхаживать», т.е. если хозяин собрал помочан, он обязан был к каждому из них при необходимости прийти на помочи. На помочах, естественно, работа взрослых не оплачивалась, а вот труд детей, подростков и незамужних девушек оплачивался деньгами, которые расходовались по усмотрению самих заработавших. Во время работы, случалось, кто-то мог показать леность - такого человека переставали приглашать, и нужно было затратить немало усилий, чтобы вернуть положительно отношение односельчан.
Если в трудовых делах «благотворительность была не в чести», то в тех делах, что не считались работой, а относились к повседневным заботам, помощь больному, сироте, немощному, погорельцу или просто «суседу» - она была абсолютно бескорыстной. Бескорыстная помощь человеку сочеталась с «помочью» по решению схода.
 
Зобнин Ф.К. о Пасхальной неделе (Западная Сибирь):
«Великий четверг. Нам с братом еще накануне говорили, чтобы мы завтра раньше вставали: кто в Великий четверг встанет до солнышка да обуётся - тот в году много утиных гнезд будет находить.
Утром в четверг только что встанем - видим, что на божнице, около икон, стоит коврига хлеба и большая резная деревянная солонка: это четверёжный хлеб и четверёжная соль. Таков обычай, искони веков заведенный. После обедни за столом четверёжный хлеб с солью едят, но не весь: часть его идёт домашнему скоту - лошадушкам, коровушкам да овечушкам. С этого хлеба Бог лучше хранит на целый год и скот, и людей.
Великая суббота. Утром в этот день яйца красили и делили. Нам, ребятам, досталось столько же, сколько и всем. Но это только сначала. Скоро того и гляди мать или отец из своего пая добавит. После дележки всяк уносит свой пай до завтра, а завтра может расходовать, как кому вздумается. Нам, полным и бесконтрольным хозяевам своих паев, конечно, и в мысль не входило воспользоваться ими накануне: семь недель постился и несколько часов не додюжил - вот уж постыдно.
Перед Пасхой мы с братом из церкви не выходим. В церкви хорошо, и всё напоминает нам, что праздников праздник недалеко: чистят подсвечники, наливают плошки, вставляют новые свечи, возят ельник да пихтовник для церкви - все это только к Пасхе и делают. Всё это восторгает наши юные сердца, всему мы радуемся и ликуем». (Зобнин Ф.К. Из года в год: (Описание круговорота крестьянской  жизни в с. Усть-Ницинском Тюменского округа) // Живая старина. - 1894. Вып. 1. - С. 40—54.)

[Romanus7162]

ЖИЗНЬ СИБИРСКИХ СТАРОЖИЛОВ. ЧАСТЬ XIII.
ХАРАКТЕР СИБИРЯКА.

…Важное место в картине мира сибиряка занимала самооценка личности. Осознание себя полноправным членом общества предполагало наличие прав и обязанностей. Свидетельством высочайшего чувства достоинства и борьбы старожила за свои права служит «Дело о незаконном лишении прав крестьянина Алексея Степанова Коробейникова».
Суть дела в том, что сельский сход с. Абаканского, Абаканской волости лишил его в октябре 1887 г. права голоса на сходе сроком на три года «за распространение своим односельчанам клеветы на волостное начальство». А.С. Коробейников не смирился с тем, что его «устранили от всякого участия в общественных делах, и нанесли безвинное оскорбление».
Коробейников обратился с жалобой к Енисейскому губернатору, но из-за негативной характеристики волостного правления, получил отказ.
Тогда абаканский крестьянин написал обстоятельную жалобу в Санкт-Петербург, в Правительствующий Сенат: «Во всех делах, полезных обществу, волостное правление прибегало ко мне, как к полезному члену своему, а не к таковому вредному, как охарактеризован я в приговоре по инициативе бывшего волостного старшины, …который смотрел на подобных меня людей, охраняющих общественный интерес, как на камень при достижении своих эгоистических целей».
14 июля 1889 г. Правительствующий Сенат в Петербурге постановляет: «решение Енисейского Губернского Совета отменить», виновных наказать, и «считает впредь подобную практику …недопустимой».

Н.М. Ядринцев свидетельствовал: «Сибирский крестьянин ведёт себя непринужденно и развязно, …чувствует себя равноправным, он смело входит в комнату, подает вам руку, садится с вами за стол. Простой народ казался мне гораздо свободнее, смышленее наших русских крестьян, и в особенности помещичьих. Он более понимал достоинство человека, более дорожил правами своими».

Так, Н.Д. Фонвизина за долгие годы проживания в Сибири, сумела выделить данные черты в ментальности старожилов. Сибиряк «ласков, добродушен, большой хлебосол, но не клади ему палец в рот - он без намерения, но откусит. Сибирское основное свойство: недоверчивость и осторожность, чтобы не дастся в обман. Быть обманутым считается за стыд. Сибирская скромность - это, по-моему, скрытость». «Сибиряки весьма просмешливы. Всё, что не согласно их умонастроению, понятиям, они непременно просмеивают».
Сибиряк постоянно стремился выглядеть в глазах односельчан и окружающих радушным и хлебосольным хозяином, сострадающим «сирому и убогому». Отмечалось, что «нигде в России так не подают нищим, как в Сибири».
«Сибиряки… народ человеколюбивый и снисходительный, за всем тем, что они окруженные ссыльно-преступными. Нравы здешних жителей кротки, благонравны и гостеприимны: они каждого приезжающего принимают ласково, рады разделить с ними, что имеют последнее, и кто из гостей в знак благодарности за такой прием будет благодарить деньгами, то сам навлечёт хозяину на себя неудовольство, а деньги не примутся». (Пестов Н. Записки об Енисейской губернии Восточной Сибири. – М., 1833.)
«Мы избегаем порочных людей, так как лица эти полезными обществу быть не могут» - записали в своем приговоре старожилы Анциферовской волости Канского уезда
Жизненную необходимость напряженного труда в страдную пору выделял этнограф А.А. Макаренко: «Рабочий день сибирских крестьян продолжается от зари до зари… около 16-18 часов в сутки, при кратковременном отдыхе…».
«Мертвый не без могилы, а живой не без подворья» - говорили сибиряки.
Приоритеты личной и общественной собственности распределялись чаще всего в пользу прав личности при возникновении спорных ситуаций. В 1889 г. крестьянину И.Е. из д. Заимской, в результате неточного наделения землей «была нанесена обида». Он подал иск в волостной суд на сельское общество (!) ввиду того, что его «обделили на 1/8 десятины. Ответчик (сельское общество) признал ошибку и просил суд вынести решение: «В будущем 1890 году выдать истцу земли в удвоенном количестве, то есть не 1/8, а 1/4 десятины» в знак «признания вины общества».
 
Традиционное российское неприятие «стяжательства», «скопидомства», богатства в ментальной картине мира изменило свою полярность. Бытовавшее в сознании отрицательное отношение к зажиточности меняется; богатство становится мерой «угодности Богу». Соответственно в картине мира сибиряков богатым представал тот, кто «сытой мужик, полномочный, живет словутно (достойно)»; середняк, «средней руки крестьянин», тот, кто «ладно живёт, сытно и словутно». Положительная оценка зажиточности – «живет словутно» – отражала оценку основной массы старожильческого населения. Подобное место зажиточности в картине мира сибиряков ещё в начале Х1Х в. определил губернатор Енисейской губернии А.П. Степанов, писавший что, «хозяйства, в которых имеется до трёх лошадей - относят здесь к бедноте».

Стремление к зажиточности большинством современников часто рисовалась как негативная привычка сибиряка к «корысти, приобретению, наживе». Историк Л.М. Сабурова приводит высказывание ангарского старожила: «Я доможирничал, на прииска не ходил». Слово «жир» в словаре сибиряков означало «довольство, богатство». «Жировать» - значить жить в довольстве, зажиточно. В данном случае «доможирничал» - значит, приобретал высокие доходы  своим  хозяйством (домом) и, соответственно, жил в довольствии.
«Скуп, да в сале пуп!».  В данной поговорке под понятием «скупость» скрывается слово «бережливость». Скупость в Сибири не порицаемое качество. Это залог зажиточности, а не жадность. Жадного человека называли иным словом -  «жила», «жилистый».
Представления старожилов и переселенцев из Европейской России оказались в противоречии. Поэтому, вполне естественным выглядит диалог взаимного непонимания целей жизни: «К чему ты бездну копил? Ведь ты своей скупостью дьявола смешишь!» - говорит поселенец. «Я придерживаюсь батюшкиной пословицы, которую в старину баил: «Скупость не глупость, жив и так» - отвечал старожил.

Отказавшись от «великорусского авось», сибиряк выполнял любое дело аккуратно, добротно, заранее просчитывал результат, во всем старался обеспечить «запас, на всякий случай».
Старожилов отличали качества упорства, настойчивости, твёрдости духа и смелости, предприимчивости - при одновременной диковатости, угрюмости, грубоватости.
«На многие поступки, принципы и правила сибиряк смотрит гораздо свободнее, вольнее, смелее. Они жаждут новых впечатлений при монотонной замкнутости жизни. Часто можно видеть, как сибиряк, самый необразованный, расспрашивает о происхождении дождя, грома, землетрясения» - писал А.П. Щапов. Он отмечал, что мотивом познания для сибиряка часто выступало любопытство, стремление узнать всё о непонятном объекте или явлении, - «смелая пытливая любознательность».

О рациональности и уме сибиряков высказывались декабристы, когда «заставали мирские сходки и удивлялись расторопному и умному ходу дел, ясному и простому изложению мнений умных мужиков».
В старожильческом «обществе» приветствовался «сурьезный человек», строгий (по-сибирски «свирепый») внешний вид, спокойная речь. Осуждалось эмоциональная невыдержанность, легкомысленная («взъендывающая») походка. Однако, употребительным было не слово идти, а – бежать («Куда бежишь?», «Сбегай на пашню, посмотри…»).

Во второй половине ХIХ века публицист С. Турбин отмечал: «Если великоросский крестьянин шумит, ругается, сердце сорвет... протестуя, то сибиряк несравненно последовательнее. Сибиряк - разве что плюнет. Зная очень хорошо, что плетью обуха не перешибешь, он и не пытается...». «Рассудок сибиряка преобладает над чувствами. Сибиряк надеется более на себя, нежели на Бога» – отмечали современники.
Старожилов отличало рациональное мышление: они мыслили расчетливыми категориями, были практичны.
Будучи прекрасным знатоком сибирского фольклора, этнограф А. Ровинский выделил в пословицах глубокий назидательный смысл. Он писал: «говоря, - не мылься, бриться не будешь», - сибиряк прямо намекает: «Не рассчитывай никогда на чужое».
Ради хозяйственной целесообразности жертвовали даже верой; так в 1858 г. Тобольской духовной консисторией рассматривалось дело «О пагубной привычке сельского населения Енисейской губернии работать в воскресные и праздничные дни».

Вот как о характере сибиряка полтора века назад писал сибирский поэт И.Ф. Фёдоров-Омулевский (1836-1883 гг.)

Смелость, сметливость, повадка
Рыскать по стране
Чистоплотность, ум, приглядка
К новой стороне.

Горделивость, мысли здравость,
Юмор, жажда прав,
Добродушная лукавость,
Развесёлый нрав,

Политичность дипломата,
В речи при чужом,
Откровенность, вольность брата
С истым земляком,

Страсть отпетая к природе–
От степей и гор,
Дух, стремящийся к свободе,     
Любящий простор;

Поиск дела, жажда света,
Юной жизнь кровь,
Без предела и завета
К Родине любовь.

Страсть отстаивать родное,
Знать, за что? Да как?
Стойкость, сердце золотое –
Вот наш сибиряк!

Императрица Екатерина Великая: «Сибиряки более смуглы лицом, невысоки ростом. Заслуживает замечания факт, что сибирское население не отличается фанатичной привязанностью к бороде, какую обнаруживает великоросский народ. Здесь несколько своеобразная народность, непохожая во всей полноте на родоначальную славянскую расу. Сибиряки отличаются душевными особенностями: они умны, любознательны, предприимчивы».

Н.М. Ядринцев: «Население Сибири приобрело известную крепость, выработало сметку, находчивость, способности Робинзона и стремление к самопомощи. Жизнь среди природы воспитала решимость, отвагу, и дала долю самоуверенности».
 
О грамотности:  «Когда «возникла конфликтная ситуация в 1889 г. в с. Рыбном Богучанской волости - лошади А.Ф. потравили хлеб В.П., хозяин потребовал компенсации из расчета на ¾ десятины пашни в умолоте 12 пудов по продажной цене, в общей оценке - 7 руб. 20 коп. за потравленный хлеб. Во время судебного заседания, ответчик А.Ф. произвел собственные расчеты и признал справедливым расчеты В.П.»

Об оценке судом нанесённого ущерба крестьянскому хозяйству: «Истец из д. Кежемской Пинчугской волости Е.К. жаловался в суд, что 11 собак задавили 3-х его овец. Оказалось, что владельцами данных одиннадцати собак были семь крестьян этой же деревни. Волостной суд, оценив ущерб в 6 руб. (по цене 2 руб. за каждую овцу), решил взыскать с ответчиков по 54 ½  коп. с каждой собаки: соответственно - 1,09 руб., 1,09 руб., 1,09 руб., 54,5 коп., 54,5 коп., 1.09 руб., 54,5 коп.»   

«У Якова Понфилова потерялась кобыла шерстью рыжая, грива на обе стороны, правое ухо пнем, левое порото, на левом боку белое пятно, лет 4-х».

О милосердии: «В 1890-х гг. в доме крестьянина с. Нахвальского Сухобузимской волости Фирса Григорьевича Зырянова много лет жил «из милости» ссыльный Галайко  92-х лет, к труду неспособный».

Н. Пестов: «Сибиряки всегда удаляются от ссор, весьма редко впадают в преступления. Они… телосложением статны, видны, крепки, в лице всегдашний румянец, сие приписать должно тому, что они ведут жизнь спокойную и в совершенном довольствии. Хотя сибиряк имеет происхождение от России, но здешний крестьянин великую имеет разницу: он говорит весьма чисто, основательно и учтиво; носит одеяние, смотря по состоянию, опрятно».
***
А.П. Щапов: «Сибиряк по большей части прост. У него преобладает наклонность к материалистическому умствованию. Оттого он менее религиозен, чем российский человек. Ум, по его понятию, есть главным образом «хитрость», «смышлёность» в приобретении, в наживе; «умственный» человек на языке сибиряков значит «расчётливый».

 «ЧАЛДОНСКАЯ РЕЧЬ»
Известного ученого, исследователя сибирского края П. А. Ровинского спросил однажды забайкальский старожил: «Чево это такое. Вы не знаете самых обыкновенных русских слов, адали иностранец?»
Этот «чалдон» поразился, что «человек из России» не знает «самых обыкновенных русских слов»:
зонтугло — отупевший, старый человек,         
курягашка — весенний барашек,                          .
кантурга — кисет с табаком,
дымбей — напротив,
ханазаный — лысый.

Итогом исследований П.А. Ровинского стали «Замечания и словарь сибирского наречия», опубликованные в Известиях Сибирского отделения РГО в 1873 г. О сибирском говоре сказано следующее: «Сибирское наречие произошло от северо-русского, но двухсотлетняя разъединённость, совершенно иные условия исторические... дали направление оригинальное. Говор Восточной Сибири имеет особую фонетику, много своеобразных грамматических форм. Словарь насчитывает более 3 000 местных слов, не известных в общем русском языке».
Но еще в первой половине XIX в. А.П. Степанов, первый Енисейский губернатор, писал о старожилах, что «выговор их нежнее, и в разговорах у них более учтивости... Крестьянка говорит своей подруге «Вы».
На вежливость в обращении и особенность говора сибиряков обращали внимание и другие исследователи, например: после чихания в сторону сибиряки-забайкальцы говорят: «Салфет вашей милости!».
Необходимо подчеркнуть, что единого говора для всей Сибири не существовало, в каждой местности бытовали свои особенности. Однако сибиряк сибиряка понимал легко, ведь многие слова и целые выражения служили для общения «своих». В Енисейской губернии местными словами выражали даже счет:
един — один,                                       
пара — два,
ерахты — три,                                   
барахты — четыре,
чивильды — пять,
евольды — шесть,
по-пусту — семь,                               
по-насту — восемь,
дакинь — девять,                               
вчкинь — десять.

                             

Слова местного происхождения обозначали большинство орудий труда и предметов быта, пород скота и объектов крестьянского подворья, дней прошедших и предстоящих. Многие изначально «великорусские» слова видоизменялись. Приенисейские сибиряки часто заменяли одни буквы другими, «выбрасывали» отдельные звуки при произношении. Например: восподин - господин, гумага - бумага, знат - знает, играм - играем, гулям - гуляем; вместо «щ» употребляли «шш» - чаща - чашша, щавель - шшавель, щеколда - шшиколда.
Многие слова употреблялись с добавлением - «чи»: помогчи, легчи, волокчи, пекчи, секчи, берегчи; и с добавлением - «ка»: на-ка, возми-ка, нету-ка, выйди-ка, найди-ка и др.
Отбрасывались окончания: высоко дерево, ровна дорожка, бела шуба и др. Многие слова появились в прошлом вследствие «грубого», сурового образа жизни: реветь - кричать, зобать, хлебать - есть, зубатить - грубить, чубурыхнуть - упасть и пр. В условиях выраженного индивидуализма и высмеивания пороков были естественны слова: хайлать - бестолково кричать, хаять - оговаривать, хнюкать - плакать, сплетничать - чмутить и пр.
Особую роль в словообразовании старожильческого говора сыграли слова, словосочетания и произношение жителей северных губерний Евро пейской России.
 
СЛОВАРЬ ГОВОРОВ СТАРОЖИЛОВ

азойно — тяжело
анадысь — тогда
арясина — жердь, дубина
бадажок — палка для ходьбы
базанить — кричать
балда — колотушка
баской — красивый
блажной — неугомонный
блудить — плутать
божья дуга — радуга
бузыгать — пьянствовать
бус — мелкий дождь
бунчать — бормотать
бузанить — есть жадно, неопрятно
быструха — энергичная женщина
важня — амбар с сеновалом
веньгать — плакать
ветляность —приветливость, обходительность и разговорчивость
ветлянуй человек — живой и разговорчивый, приветливый
взаболь — в самом деле
веснусь — прошедшей весной
вытараска — пучеглазый
вытник — бездельник
галяма — неповоротливый человек
глёзкий — скользкий
глубник — запад
глыза — куча
гомоюн — старательный по хозяйству и в семье мужик
губы — грибы
губник — пирог с грибами
денной — пройдоха
дивильце — маленькое зеркальце
дошлый – умный, доходящий до всего своим умом; высшая степень ума
дрынношшепина — худая длинная девушка, женщина
дурничка — глупость, невежество, необразованность
дуйка — снег с ветром.
еман — козел
енчить — плакать
ерепеня — сварливый человек
ерастаться — браниться
ечесливый — вежливый человек
жаркой — оранжевый
желубить — очищать
жила — скупой, скряга
жировать — жить в довольствии
забереги — окраины льда у берега
завороть — поворот реки
завчера — третьего дня
заутро — завтра
зимусь — прошедшей зимой
зоский — твердый, крепкий
имальцы — жмурки
илимка — лодка
истоплё — количество дров, чтобы истопить печку один раз
истошник — прилежный в труде
кабатуха — толстая рубаха
калтаны — летние соболя
катушка — ледяная горка
кладушка — курица-несушка
клевить — доводить до слез
кондырь — козырек
кортом — найм
култук — плечо
кулявый — хромой
кремлина — твердая древесины
курья — узкая протока
кухта — снег на деревьях
кыска — кошка
лекотать — говорить
липуха — роса
лонись — прошлого года
лось — созвездие Большой Медве дицы
лытка — бедренная кость
лэхма — неряшливая, лохматая женщина
ляскать — говорить ненужное
маганый — белокурый
марудный — медленный
мизгирь — паук
морговать — брезговать
морочный — пасмурный
мураш — муравей
наскаружник — насмешник
не вдолги — вскоре
ночесь — в прошлую ночь
нюхлый — болезненный, слабый
обабок — гриб-подберезовик
обиходный — опрятный
обиход — опрятность, благоустройство
обиходка —чистоплотная хозяйка
осенесь — прошлой осенью
остожье – изгородь у стога
охреть — грязный, нечистоплотный
очесливый - вежливый, услужливый
очурайся - опомнись
падера - первый снежок
падь — горный разлом
паскаружник — насмешник
паут — овод
потачить — баловать
постать — часть деляны, мера площади
релка — гряда, возвышенность
свирепый — серьезный
сегоду — в этом году
слега — придавливающее бревно
стегно — бедро
сунтурить — болтать вздор
типушки — цыплята
тундук — непонятливый человек
тутомный — местный
тюрючок —катушка ниток
углан — застенчивый человек
уросливый — капризный
уторкаться — угомониться, уснуть
ушкан — заяц
фашонка — траурная косынка
фря —особа спесивая, задирающая нос
фыпиться — сердиться
хайка — телега
халява — нечистоплотная женщина
хиус — северный сырой ветер
ходок — легкая телега, выезд
хлопуша — лгун
хнюня — плакса
циркать — доить корову
чалбыш — «худой» вид осетра
шабалы — старые вещи
шабарать — шуршать
шипишник — шиповник

[Ермолаич]

Сердечная благодарность автору данного форума за высокую оченку моей работы и краеведческой деятельнсоти. Рад встретить не только единомышленника, но и знатока и великого патриота нашей Сибири. Хотелось бы продолжения общения на наши общие темы. Самые Вам наилучшие пожелания во всех делах, начинаниях и во исполнение всего задуманного. Спасибо Вам!
С уважением Андюсев Борис Ермолаевич