1878 г.
Говорят, что все разделы идут от баб. Поговорите с кем
хотите. И поп вам скажет, что разделы - величайшее зло и идут от
баб. Поп-то это скажет так, по обычаю поддакивать, вторить,
потому что попу-то нечего быть против разделов, так как они ему
выгодны: один двор - молебен, два двора - два молебна. С
"богачева" двора сойдет на святую много рубль (пять служб), а с
пяти бедных, разделившихся дворов, сойдет мало если два рубля (по
две службы). И волостной, и писарь, и сотский - все начальники
скажут, что разделы - зло, так это очевидно, хотя и начальству,
как попу, разделы выгодны. Положим, в "богачевом" дворе на
никольщину поднесут "начальнику" два стакана, но в пяти бедных,
если по стакану только, все же выйдет пять, притом же бедные
одиночки почтительнее, боязливее, низкопоклоннее, потому что
"один в поле не воин".
И мужик каждый говорит, что разделы - зло, погибель, что все
разделы идут от баб, потому что народ нынче "слаб", а бабам воля
дана большая, потому-де, что царица малахфест бабам выдала, чтобы
их не сечь.
- А вот, говорят, еще пачпорты уничтожат?
- Говорят, что уничтожат, - подсмеиваюсь я.
- Ну, тогда бабы совсем от рук отобьются, никакого сообразу
с ними не будет. Теперь, по крайности, баба, коли я ей пачпорту
не дам, далее своей волости уйти не может, а тогда, что с ней
поделаешь, села на машину - лови ее!
- Так что ж? Одна уедет, другая приедет. Без бабы не будешь.
- Оно точно, что не будешь.
- То-то. Теперь ты куражишься над ней только, паспорта не
даешь, силу свою над ней показываешь, а что ей ты, коли ей Ванька
люб! На что она тебе? Все равно с тобой не живет, да и сам ты с
другой живешь. На что же она тебе? - припираю я в таких случаях.
- Жена должна мужу виноватиться.
- Зачем? Зачем она тебе виноватиться будет? Ведь и тебе она
не люба, ведь и ты ее не жалеешь, ведь ты сам к Авдоне бегаешь,
сахарная та для тебя. А?
- Я и жену не бросаю.
- То-то не бросаешь! В кои-веки и женку не оставишь, когда
Авдони нет дома. Дурак ты - вот что! - начинаю я сердиться.
- Женка должна мужу виноватиться.
- Зарядил одно, должна виноватиться... зачем?
- Так в церкви дьячок читает.
- Дьячок читает! Дьячок читает, что муж должен любить свою
жену, а ты разве любишь? Ты вон Авдоню любишь. Это-то расслыхал,
что женка должна виноватиться, недаром дьячок конец на полштоф
растягивает, а того не расслыхал, что жалеть жену должен.
- Чего Авдоню? Пристали с Авдоней.
- Чего Авдоню! Ты мне не крути, не на таковского напал. Ты
вот полюби жену, может, она тебе и виноватиться будет.
- Чего не полюбить?
- То-то, чего не полюбить! Попробуй. Твоя Машка молодая,
красивая, не то что Авдоня. Отчего тебе Машку не любить, хуже
она, что ли, Авдони?
- Ну, уж вы наговорите всегда.
- И наговорю. Полюби Машку.
- А я все-таки Машке пачпорта не дам. Пусть тут мается, а в
Москву не пущу.
- Ну, и дурак.
- И дурак, а потачки не дам. Должна мужу виноватиться. Не
дам пачпорта - что вы ко мне пристали!
- Не давай. И не нужно. Машка теперь и сама в Москву не
поедет. Она теперь вон у попа живет. На что ей Москва? Ей и тут
Москва, - видел, какой у нее шерстяной платок? Ну-ка, ты своей
Авдоне справь такой.
- В волость подам, судиться буду.
- Судиться будешь! Судись. Что возьмешь судом? Так тебе суд
ее и приведет. А Авдоня что? Так она тебе и позволила страмиться.
Судиться тоже вздумал.
- Вот и буду судиться. Я за нее, коли что, отвечать должен!
Таким образом все, говорят, от баб, все дележки от баб, весь
бунт от баб: бабы теперь в деревне сильны.
Действительно, сколько и я мог заметить, у баб индивидуализм
развит еще более, чем у мужиков, бабы еще эгоистичнее, еще менее
способны к общему делу - если это дело не общая ругань против
кого-либо, - менее гуманны, более бессердечны. Мужик, в
особенности если он вне дома, вне влияния баб, еще может делать
что-нибудь сообща; он не так считается в общей работе, менее
эгоистичен, более способен радеть к общей пользе двора, артели,
мира, жить сообща, а главное - мужик не дребезжит, не разводит
звяк, не точит. Мужик надеется на свой ум, на свою силу,
способность к работе. Баба не надеется ни на ум, ни на силу, ни
на способность к работе, баба все упование свое кладет на свою
красоту, на свою женственность, и если раз ей удалось испытать
свою красоту - конец тогда.
Я положительно заметил, что те деревни, где властвуют бабы,
где бабы взяли верх над. мужчинами, живут беднее, хуже работают,
не так хорошо ведут хозяйство, как те, где верх держат мужчины. В
таких бабьих деревнях мужчины более идеалисты, менее кулаки и
скорее подчиняются кулаку-однодеревенцу, который осилил, забрал в
руки баб. Точно так же и в отдельных дворах, где бабы взяли верх
над мужчинами, нет такого единодушия, такого порядка в хозяйстве,
такой спорости в работе. Впрочем, нужно заметить, что если в
какой-нибудь деревне, в одном-двух дворах, бабы взяли верх, то
это распространяется на все дворы в деревне. А если раз бабы в
деревне держат верх, то и каждая вновь поступающая вследствие
замужества в деревню сейчас же попадает в общий тон. Удивительный
в этом отношении происходит подбор; где бабы держат верх, там,
разумеется, бабы молодцы - редкая не пронесет осьмину ржи, -
сильные, здоровые, отличные, в смысле уменья все сделать;
работницы, отличные игрицы; где мужчины держат верх, там бабы
поплоше, забитые, некрасивые, изморенные. Выходя замуж, девка
смотрит, в какую деревню идти: молодица идет в первую деревню,
поплоше - идет во вторую, потому что в первой бабы забьют. И бабы
тоже смотрят, кто к ним идет, и пришедшую обрабатывают по-своему.
Большую способность мужчин к общему делу можно объяснить
тем, что мужчины более свободны, более развиты, более видели
свет, более жили в артелях, прониклись артельным духом,
сделались, как выражаются мужики, артельными людьми, то есть
людьми более гуманными, способными сдерживать свои эгоистические
инстинкты, уступать другим, уступать общему духу, общим
потребностям, общему благу.
Но зато у баб гораздо более инициативы, чем у мужчин. Бабы
скорее берутся за всякое новое дело, если только это дело им,
бабам, лично выгодно. Бабы как-то более жадны в деньгах, мелочно
жадны, без всякого расчета на будущее, лишь бы только сейчас
заполучить побольше денег. [/color] Деньгами с бабами гораздо скорее все
сделаешь, чем с мужчинами. Кулакам это на руку, и они всегда
стремятся зануздать баб, и раз это сделано - двор или деревня в
руках деревенского кулака, который тогда уже всем вертит и
крутит. У мужика есть известные правила, известные понятия о
чести своей деревни, поэтому он много не сделает, чтобы не
уронить достоинства деревни. У бабы же на первом плане - деньги.
За деньги баба продаст любую девку в деревне, сестру, даже и
дочь, о самой же и говорить нечего. "Это не мыло, не смылится",
"это не лужа, останется и мужу", рассуждает баба. А мужик,
настоящий мужик, не развращенный подлаживанием барам, не
состоящий под командой у бабы, ни за что не продаст. А проданная
раз девка продаст, лучше сказать, подведет, даже даром, всех
девок из деревни для того, чтобы всех поровнять. Охотники до
деревенской клубнички очень хорошо это знают и всегда этим
пользуются. Нравы деревенских баб и девок до невероятности
просты: деньги, какой-нибудь платок, при известных
обстоятельствах, лишь бы только никто не знал, лишь бы
шито-крыто, делают все. Да и сами посудите: поденщина на своих
харчах от 15 до 20 копеек, за мятье пуда льна 30 копеек - лен
мнут ночью и за ночь только лучшая баба наминает пуд, - за день
молотьбы 20 копеек. Что же значит для наезжающего из Петербурга
господина какая-нибудь пятерка, даже четвертной, даже сотенный
билет в редких случаях. Посудите сами! Сотенный билет за то, что
"не смылится", и 15 копеек - за поденщину. Поставленные в такие
условия, многие ли чиновницы устоят? Что же касается настоящего
чувства, любви, то и баба не только ни в чем не уступит
чиновнице, но даже превзойдет ее. Я думаю, что тот, кто не знает,
как может любить деревенская баба, готовая всем жертвовать для
любимого человека, тот вообще не знает, как может любить женщина.
Вот для начальства бабы в деревне язва. Мужчины гораздо
более терпеливо переносят и деспотизм хозяина, и деспотизм
деревенского мира, и деспотизм волостного, и затеи начальства:
станового, урядника и т.п. А уж бабы - нет, если дело коснется их
личных бабьих интересов. Попробовало как-то начальство описать за
недоимки бабьи андараки, так бабы такой гвалт подняли, что страх
- к царице жаловаться, говорят, пойдем. И пошли бы. Начальство в
этом случае, однако, осталось в барышах: бабы до тех пор точили
мужчин, спали даже отдельно, пока те не раздобылись деньгами -
работ разных летних понабрали - и не уплатили недоимок. Однако
после того начальство бабьих андараков (нарядная юбка) уже не трогало.
