Глава 8. Шаманы и кузнецы Из этой заготовки может быть выпилен ключ,
Который отворит дверь тем, кто воет снаружи.
Омар Хайям
Помимо Сампо, есть ещё много мифов, вплетённых в ткань повествования «Калевалы», исследование которых обещает урожай неожиданностей. Это и соперничество Вяйнямёйнена с Ёукахайненом, злобным лапландским колдуном, который представляется его постоянным противником. Ёукахайнен пытается победить древнего мудреца, загадывая ему космогонические загадки, но Вяйнямёйнен «поёт» лапландца шаг за шагом в болото, по самое горло, и поёт волшебную формулу «возвращения», чтобы освободить его, но не раньше, чем лапландец обещает ему Айно, свою сестру. Ещё это рассказ о поисках Вяйнямёйненом трёх потерянных рун в животе великана. Если не расценивать их как «просто-так-истории», то они выглядят подобно «блуждающим валунам», которые остались в Финляндии со времён движения ледников.
К примеру, архаическую формулу можно отследить в Египте1. Молодой египтянин по имени Сетна (или Сетон Хамвиз) «хотел украсть волшебную книгу Тота из тела Нефер-ка Птаха, одного из великих египетских богов, часто изображавшегося в виде мумии. Но Птах проснулся и спросил его: «Ты в силах забрать эту книгу с помощью знающего писца или ты хочешь победить меня на шахматной доске? Сыграешь в Пятьдесят-Два»? Сетна согласился, принесли доску с «собаками» (шахматными фигурами), Нефер-ка Птах выиграл, произнёс формулу, положил доску на голову Сетны и заставил его погрузиться в землю до бёдер. На третий раз он погрузил Сетну до ушей, тогда Сетна стал во весь голос звать брата, который спас его.
Есть также финская сказка, которая повторяет известную вавилонскую историю об Этане и Орле2. В ней вместо Царя участвует «сын вдовы» (для этого эпитета нет причин, каковые появляются в отношении Персифаля в первой строке, но мы находим его снова в поздней масонской традиции3), которого поднимает в воздух грифон, и земля под ним становится всё меньше и меньше. Когда земля кажется «не больше горошины» (аналогичное сравнение мы находим также у Этаны), грифон быстро ныряет на дно морское, где герой находит некий предмет, который повсюду искал, и наконец возвращается на землю. Финская сказка выглядит как полная история, которая в вавилонской клинописи обрывается на полпути из-за того, что табличка разбилась: это могла быть первая версия легенды об Александре, исследующем Три Царства.
Аномальное положение Куллерво в «Калевале» остаётся загадкой. Куда бы Лённрот ни ставил его, он остаётся «перемещённым лицом», пришедшим, как было замечено, из другого века. Существует много несоответствий. На основе обнаруженных вариантов было выдвинуто смелое предположение, что он появляется только после ухода Вяйнямёйнена — в действительности же, он и есть безымянное Чудесное Дитя, которое вынудило Вяйнямёйнена покинуть сцену. И поэтому, стало быть, эти двое никогда не встречались. Теперь народ понимает Дитя как Христа, но это нормальное влияние трансформирующего воздействия Церкви.
Дитя в «Четвёртой Эклоге» Вергилия позднее так же было ассоциировано с Христом, а Вергилий заработал репутацию волшебника в силу своего мнимого пророчества.
В действительности мать говорит о незаконном маленьком сыне её и Вяйнямёйнена (50.199f.): «Он будет могущественным завоевателем, сильным, как Вяйнямёйнен». Это потрясло английского редактора «Калевалы», тем более, что ребёнок также зовётся «двухнедельный Калев». Потому что и в финской, и в эстонской традиции Куллерво — сын Калева (Kalevanpoika или Kalevipoeg), что гораздо определённей, чем с другими героями, которые просто обобщённо «сыны». Куллерво впишется в мифическую картину — по причинам, которые в скором времени станут ясны, — чтобы существовало ограниченное временем трагическое воплощение Вяйнямёйнена, следующее за этим вневременным мудрецом.
Но тогда кто такой Калев? Он — таинственное существо, которое сияет своим отсутствием, и при этом эпонимным[1] присутствием, проходящим сквозь всю поэму. Коннотация «великан» распространяется на него: в некоторых из финских версий Ветхого Завета гигантские Рефаимы или Энакимы называются «детьми Калева». Но есть много поводов для понимания этого слова как «кузнец»4. Калев может быть кузнецом даже более изначальным, чем Ильмаринен. Есть странная строка в заговоре, описывающая возникновение железа: «Бедный Железный человек Калев, в то время ты не был ни велик, ни мал». В любом случае, текущее представление о том, что Калев — это «персонификация» Финляндии, своего рода Британия с её трезубцем, может быть отвергнута как несерьёзная. То не были времена риторических фигур. Калев на текущий момент остаётся значимой пустотой. Но Сетяля замечает, что русские былины — скрытые соседи эстонских рун — поют о подвигах Колывановича, сына Колывана, и не говорят почти ничего об этом Колыване.
Русские тексты дают полное имя как Самсон Колыванович, точно так же, как в Финляндии это Куллерво Калеванпоика. Здесь, возможно случайно, имя усиливает то, что будет работать подобно едва заметной нити, проходящей через всю традицию. Мы встречаем Самсона в «Калевале» прямо в первой руне: его имя Сампса Пеллервойнен, который «сеет деревья» и также помогает Вяйнямёйнену валить их5.
Его имя — «человек поля» или «земнородный» — показывает его сельским божеством, которое может быть переведено как греческий Триптолем или этрусский Арунс Велтимн. Никто уже не может рассказать, какова была его роль в первоначальной поэме. Достаточно того, что он там есть. Знание о Мельнице начинает простираться за пределы досягаемости. Неудивительно после этого найти Ликофрона, мастера-мифолога, говорящего о Зевсе-Мельнике (435). С ним, как это ни парадоксально, с другой стороны приходит имя Милинос, «мельник», данное предводителю битвы Титанов против Богов. Борьба была, очевидно, за контроль над Мельницей Неба.
Быть может, не случайно, что имя «Самсон» появляется на Крайнем Севере. Для самого Самсона, Самсона-Борца, должно найтись почётное место среди гигантских Героев Мельницы. По сути, он был первым ⟨из них⟩ в нашей литературе. Нам рассказывают (Книга Судей XVI.21), как он молол «незрячий в Газе, на мельнице, с рабами», пока жестокие поработители не развязали его для того, чтобы «устроить забаву» в своём храме, и он, из последних сил, схватил срединные столбы и обрушил храм на головы филистимлян. Подобно Менье, он отомстил.
Но Самсон выводит нас за пределы этой темы в мировом контексте. Он приносит в игру концепции более трудные для понимания. Лучше оставить его для следующей главы.
Теперь, в конце странной истории Сампо, уже можно задаться вопросом: обладает ли всё это смыслом само по себе? Применимо ли это ко всему, что находится за пределом книжной истории? Компаретти, великий старый учёный прошлого века, всерьёз занимавшийся сложными исследованиями финской поэзии, поставил перед собой чёткий классический и филологический вопрос. Может ли финская поэзия помочь нам понять происхождение гомеровских поэм? Да, отвечает он. И он же, тем не менее, признаёт, что гомеровский вопрос остаётся открытым. Иными словами, знаменитая «комиссия из орфических и пифагорейских экспертов, учреждённая Писистратом, чтобы собрать рассеянные рапсодии», едва ли самостоятельно могла сделать больше, чем Лённрот — ⟨например, создать⟩ произведения, подобные «Илиаде» и «Одиссее». Таким образом, в итоге получается, что Гомер всё же должен был существовать. Это доказывает, что общепринятая идея эпических гениев заканчивается тайной даже для сравнительной филологии. Но Компаретти побуждает отметить, что эти эксперты не были учёными в сегодняшнем смысле, принадлежа к периоду, когда миф, поэзия и интеллектуальное творчество были едины.
Возможно, было бы лучше рассмотреть этот вопрос с другой стороны. Представим, что было бы, если бы Лённрот сам был в некотором роде «орфиком и пифагорейцем» в старом смысле слова, — не создал ли бы он лучшую реконструкцию, чем то интеллектуальное сшивание кусков, которым он ограничился? Помешало ли бы ему незнание архаичной среды? Фирдоуси на самом деле знал астрологические доктрины, через которые его рассеянные источники обрели связность, и именно это, вне всякого сомнения, позволило ему объединить «Шахнаме» в настоящее целое. Лённрот таковым не был, а традиционные «короткие песни» финских крестьян были слишком далеки от первоначального замысла, чтобы его можно было восстановить. Его преемники, которые накопали такое число вариантов для каждой руны, что это загнало их в тупик, оставили путаницу нетронутой. Вместо насильственного приведения громоздкого куска к произвольной полноте, исследователи финского фольклора занялись сравнительной мифологией — единственным средством, с помощью которого порядок может быть, в конце концов, установлен.
Что касается Гомера и предполагаемых рапсодий Гомера, то это опасная территория. Не столько потому, что Гомер принадлежит по праву собственности грозной гильдии гомеровских филологов-классиков — Компаретти, как уважаемый член гильдии, мог позволить себе отклонения — но главным образом потому, что нет установки сводить к «схеме» то, что остаётся глубоким и тонким произведением искусства, прозрачность и непосредственность которого не должна быть испорчена. Общим предубеждением, к сожалению, является мнение, что разработка крайне умозрительных аллюзий в тексте сводит его к не имеющей значения головоломке, тогда как «Список кораблей», например, взятый буквально, открывает читателю скрытые красоты. Здесь достаточно будет намекнуть, что Гомер нашёл уже существующие подручные материалы, квадратные блоки и хорошо обработанные тёсаные камни, которые он превратил в поэзию. Одна из этих сборных частей — «Проклятие Мельничихи» — находится в главе 6, и ещё больше таких доказательств в будущем. Искусство Гомера лежит на самом деле в изменении и облагораживании этих материалов настолько хорошо, что они стали незаметными. В случае греческих трагедий известно больше, благодаря Аполлодору. Его «Библиотека» мифов, дополненная прекрасными примечаниями Фрэзера, демонстрирует, что она — готовый «план» для любых трагедий: и тех, которые у нас есть, и тех, которые утрачены, и тех, что были написаны, и тех, что никогда не писали. Уже Эсхил и Софокл черпали оттуда, чтобы преобразовать значения, чтобы сделать из этого материала произведение искусства.
Гораздо ближе и лучше известны источники «Божественной комедии» — история, философия и миф, меры и интервалы, — которые дают практически полную структуру без пробелов.
Хотя вследствие этого Данте всё больше представляется истинным творцом, совершенно ясно, что сама идея «поэта», poietes, должна быть пересмотрена, чтобы приблизиться к традиционным источникам. Veteres docti poetae[2], как говорил Овидий, который и сам не последний ⟨по значимости⟩ из их числа. «Учёные» — ключевое слово, но не в качестве умозрительного тропа и аллегории, а в качестве живой субстанции мифической доктрины.
Но здесь, опять-таки, общее словоупотребление не соответствует действительности. Сегодня учёный человек — это, как правило, тот, кто понимает, о чём всё это. Данте, конечно, таков. Но было ли так в древности? Существует причина сомневаться в этом. Эзотерическая доктрина, как её определял Аристотель, есть то, что начинают учить задолго до того, как станут понимать. Большая часть образования китайских учёных до самого последнего времени шла в этом направлении. Понимание оставалось чем-то далёким. Оно никогда не может прийти ко всем, и в лучшем случае приходит тогда, когда обучение завершено. Но были и другие пути.
Представление об одном ⟨из них⟩ может дать исключительный случай в Риме. Афиней6 говорит, что был ⟨такой⟩ крайне любимый публикой мим по имени Мемфис, который в коротком танце безупречно передавал всю сущность доктрины Пифагора. Это не значит, что он понимал её: он, возможно, имел о ней некоторое представление, а всё остальное было его чрезвычайно обострённым чувством экспрессии. Он имел, так сказать, морфологическое понимание того, что можно выразить только в действии. Его публика понимала, наверняка, не больше, чем он, но она могла быть строгим и неумолимым судей. Dictum sapienti sat, скажет мудрый. Но здесь ровно одно слово пропало[3]. Его зрители всё равно бы кричали исступлённо, на своём простонародном языке: «Я втыкаю, Джек».
И для малейшего отклонения от точной формы у них были наготове яйца и перезрелые томаты. Вот случай истинного общения, которое не нуждается в понимании. Это происходит только за счёт формы, morphe. Обряды мистерий представляли собой вещи, которые «не дано произнести», но можно разыграть ⟨как представление⟩.
Такие случаи следует иметь в виду, пытаясь определить, насколько хорошо понимал поэт переданный ему материал. Творческое недопонимание могло быть сущностью его «свободы», но было в нём, тем не менее, и строгое почитание. Руна о «происхождении железа» (девятая руна «Калевалы») была непонятна лаулае, но он знал, что надо декламировать этот «глубокий источник» для контроля смертоносной силы холодного железа. Магия и мантические значения всегда присутствовали в мрачном деле кузнеца, так же, как и в высоком деле поэта. Понимание лежало за их пределами.
Каждая эпоха, конечно, свободно изобретала свои баллады, романсы, песни и сказки для развлечения. Но тут другое дело. Оно касается поэта, poietes, как он понимался в начале времён. Существовал оригинальный комплекс значений, который включал слова «поэт», «ват»[4], «пророк», «провидец». «Всякое знание и закон, — как писал Вико с проблеском гениальности два века назад, — должно быть, когда-то давно были „серьёзной поэзией“, poesia seriosa». В том смысле, в каком Аристотель в искушённый век по-прежнему относится с уважением к «тёмным утверждениям [древних] поэтов».
Теперь, когда стали доступны документы ранних веков письменности, бросается в глаза совершенно неожиданная деталь. Эти первые из наших предшественников, вместо того, чтобы потакать своим прихотям с детской свободой, ведут себя как обеспокоенные и сомневающиеся комментаторы: они всегда стараются толковать смутно понимаемую традицию. Они движутся среди технических терминов, значение которых наполовину потеряно для них, они имеют дело со словами, которые возникли на этом древнейшем горизонте, уже «шатаясь от старости», как говорит И. Брестед; словами, которые вскоре исчезнут из нашего кругозора. Задолго до того, как поэзия могла начаться, ⟨уже⟩ были поколения странных схоластов.
Эксперты отметили неуверенность, преобладающую в преемниках старых текстов, их попытки установить правильные имена и их значение из устаревших формул и идеограмм. С. Шотт, имевший дело с древними списками звёзд из Египта7, указывает на затруднения последующих поколений касательно названий созвездий, даже тех из «великих богов деканов — Ориона и Сотис — которые на древнеегипетском называются именами старых иероглифов, без кого-либо в историческом времени знающего, что эти иероглифы означали прежде. За всю долгую историю этих имён нам встречаются только попытки интерпретации». Это последнее предложение применимо к каждому древнему тексту, а не только к именам, содержащимся в нём: нет конца комментариям к «Текстам Пирамид», «Текстам Саркофагов» и «Книге Мёртвых»8, к «Ригведе», «И-Цзину», равно как и к Ветхому Завету9. В. фон Зоден сожалеет, что мы зависим от документов «ренессанса шумерской культуры» (около 2100 до н.э.) вместо реально старого материала в нашем распоряжении10. Один лишь факт того, что шумерский язык был языком образованных вавилонян и ассирийцев, что существовало множество шумеро-аккадских «словарей» и многочисленные переводы эпоса о Гильгамеше, осложняет деятельность нескольких академий, ответственных за официально признанные издания текстов. Можно почти ⟨воочию⟩ видеть учёных, сбитых с толку и хмурящих брови над текстами. И в Мексике было то же самое. В «Памятном Послании» Чимальпаина мы находим такие заметки, как: «В год „Пятого дома“ некие старые люди истолковали определённые пиктограммы в таком духе, что царь Уэймак[5] из Толлана (мифического города Золотого века) умер»11. Это произошло до прихода испанцев. Греческий «ренессанс» — ничуть не меньше, чем у предыдущих тысячелетий на Ближнем Востоке — был результатом таких же антикварных усилий. Гесиод до сих пор несёт знак этого.
Эти соображения должны присутствовать в любых идеях о «передаче». Слово никоим образом не подразумевает «понимание» со стороны тех, кто передаёт, и это верно с древних времён до современных менестрелей. Как уже отмечалось, легко соскользнуть в обычную литературную историю, если истоки серьёзно не исследовались. Разве история Сампо содержательней? Несколько красивых космических мотивов, разбросанных по волшебной сказке, ещё могли добраться до Финляндии через «коридоры Времени» из других культур без какого-либо прикреплённого смысла. В общем, всё это может быть «народной поэзией» в обычном понимании.
Редакторы «Калевалы» сами настойчиво описывают фон как «шаманский», под чем они просто понимают какую-то примитивную «религию». В их сознании это соответствует первобытной, инстинктивной магии, которую можно найти на всех пяти континентах, связанной с племенным «знахарем». Потом приходит Фрэзер, чтобы внести раскол между «магией» и «религией», как различными формами, ещё больше осложняя всё в дальнейшем. Шаманизм до недавнего времени оставался модным словечком из рода неопределённых терминов-портмоне для специалистов, неуловимым понятием для публики, которое создаёт приятное впечатление от понимания того, о чём идёт речь, как и другой чересчур известный термин — «мана». Один из авторов настоящей книги готов признать с сожалением, что однажды он подчеркнул связь Пифагора и Эпименида с фракийскими шаманами просто для того, чтобы показать, сколь многое в них от вечных знахарей12. Это было несколько лет назад и казалось соответствующим положению в гуманитарных науках. Теперь это уже не так. Вскрытая недопустимость общего использования термина является заслугой короткого, но плотного и последовательного исследования Ласло Вайды по этому вопросу13. Вайда показал, что любой исторический вердикт, основанный на таких обобщениях, никуда не годится. Недопустимо сводить шаманизм к воспоминаниям об эскимосских ангекоках или «методу индуцированного экстаза», или выводить такое явление с азиатского Севера, где, бесспорно, этот специфический вид странности поощрялся.
«Шаман» — тунгусское слово. Эпицентр шаманизма находится в урало-алтайской Азии, но это очень сложное явление культуры, которое не может быть объяснено ни психологами, ни социологами, но лишь путём исторической этнологии. Если объяснять его в нескольких словах, шаман избирается духами, а это означает, что он не может выбрать себе профессию. Эпилептики и лица психически ненормальные, очевидно, были привилегированными кандидатами. После своего избрания будущий шаман идёт в «школу». Старые шаманы учат его своему ремеслу, и только после заключительной церемонии обучения он принят. Это, так сказать, видимая часть его образования. Реальные шаманские инициации души происходят в мире духов (в то время, как его тело лежит без сознания в палатке в течение нескольких дней), которые расчленяют кандидата самым тщательным и радикальным образом и сшивают его потом воедино железной проволокой, или перековывают его так, что он становится новым существом, способным на подвиги, которые выходят за пределы человеческого. Обязанность шамана — это исцеление болезней, которые вызваны враждебными духами, вошедшими в тело пациента, или которые случаются, потому что душа покидает тело и не может найти дорогу назад. Часто шаман несёт ответственность за ведение душ умерших в обитель мертвых, так же, как он сопровождает души жертвенных животных к небу. К тому же его помощь необходима, когда сезон охоты плох — он должен узнать, где идёт игра. Для того, чтобы узнать обо всём, что он должен знать, шаман поднимается на верхнее небо, где получает информацию от своего бога, или идёт в нижний мир. По пути он должен побороть враждебных духов и/или соперников-шаманов, сражаясь в ужасающих поединках. Оба участника сражения имеют духов-помощников в виде животных и множество раз сменяют облик. На самом деле, эти фантастические поединки составляют основную часть шаманских историй. Последние их отголоски — так называемые «магические полёты» в сказках. Душа шамана возносится на небо, когда он находится в состоянии экстаза; чтобы попасть в это состояние, он нуждается в бубне, служащем ему «лошадью», барабанной палочке, служащей «кнутом»14.
Теперь о «конструкции», внутри которой шаман действует надлежащим образом: это мировая концепция урало-алтайского шаманизма, которая успешно отслеживается до Индии (в пределах её индуистских и буддийских аспектов, среди которых тибетский ламаизм и бон-по), а также Ирана. При чтении многочисленных томов Радлоффа на каждом углу натыкаешься на недостаточно замаскированных бодхисаттв (Манджира = Манджушри; Майтера или Майдере = Майтрейя и т.д.), но наиболее организованный материал был представлен Уно Холмбергом (Уно Харва)15, который уже цитировался здесь и будет часто цитироваться в дальнейшем.
Эта мировая концепция, опять-таки, с её тремя «областями», с семью или девятью небесами, одно над другим, и с соответствующими «нижними мирами», с «мировым столбом», проходящим через центр всей системы, увенчанным «гвоздём Севера», или «гвоздём Мира» (Полярной звездой), уводит дальше, чем индийские и иранские культуры, а именно к наиболее древнему Ближнему Востоку, откуда Индия и Иран получили свои идеи «космоса» — космическое бытие само по себе далеко не очевидное предположение. Шаман восходит по «лестницам» или зарубкам на своём столбе или дереве, делая вид, что его душа поднимается в то же время на самое высокое небо — вещи, очень похожие на то, что месопотамский жрец делал при установке на вершине зиккурата пирамиды из семи уровней, представляющих планетные сферы16.
От величественного храма в Боробудуре на Яве до изящных ступ, что испещрили индийский пейзаж, простирается схематическое напоминание о семи небесах, семи зарубках, семи уровнях. Говорит Уно Холмберг: «Эту модель из семи уровней вряд ли можно представить как изобретение тюрко-татар. Происхождение богов, управляющих этими различными уровнями, не составляет никакой тайны для исследователя, потому что они ясно указывают на планетных богов Вавилона, которые с самого начала правили семью наложенными друг на друга звёздными кругами17. К такому же взвешенному заключению пришёл годами раньше Пауль Муз. Принятие концепции нескольких небес и нижних миров как естественной, следовательно, примитивной, было достойной сожаления ошибкой, которая исказила историческую перспективу двух последних столетий. Это вытекает из того факта, что филологи и востоковеды потеряли все контакты с астрономическим воображением или даже с основами астрономии. Когда они находят того, кто, несомненно, наслаждается астрономическими знаниями, они цепляют ярлык «дологическое мышление» и тому подобное.
Но даже независимо от небесной «лестницы» и небесных путешествий души шамана, внимательное рассмотрение шаманские предметов всегда раскрывает очень древние модели. Например, бубен (наиболее мощное орудие шамана, представляющее Вселенную определенным образом) является несомненным внуком бронзовых лилиссу[6] — барабанов месопотамского жреца Калу (ответственного за музыку и служившего богу Энки/Эa)18. Покрытие барабана лилиссу должно быть получено от чёрного быка, «который представляет Тельца на небесах», говорит Тюро-Данжен19. Двигаясь дальше, В. Ф. Олбрайт и П. E. Дюмон20 сравнивают жертвоприношение месопотамского быка, шкура которого должна была покрыть барабан лилиссу, с индийской Ашвамедхой, грандиозным жертвоприношением коня, которое могли себе позволить только самые успешные цари (всегда кшатрии). Они обнаружили, что индийские кони должны иметь Криттика — Плеяды на лбу, и это, по мнению Олбрайта, то же, что аккадский текст гласит о быке. Этого должно быть достаточно, чтобы указать на уровень явления, привнесённого в игру.
Удар в барабан, покрытый шкурой конкретного быка, подразумевал соединение с небом в этой самой значимой точке, а в эпоху Тельца (ок. 4000-2000 до н.э.) она была также явно выраженным символом Ану, ныне обычно идентифицируемым как «Бог Неба». Но Ану имел намного более точный облик. В клинописи Ану пишется одним клином, который означает число 1, а также 60 в шестидесятеричной системе (пифагорейцы бы сказали, что он означает Единицу и Декаду). Всё это не означает ничего символического или мистического, и меньше всего — магические качества или количества, но ⟨лишь⟩ основную меру времени небесных явлений (то есть движений)21. Удар в барабан привлекал (на этот раз да, магически) необходимое Время и Место на небе.
Неясно, были ли сибирские шаманы всё ещё осведомлены об этом прошлом. Совокупность весьма значимых звёздных знаний, собранных Холмбергом, и бесчисленные фигуры определённо астрономического характера, найденные на шаманских бубнах, могли бы привлечь больше внимания, чем его проявляют этнологи, но это не имеет никакого отношения к данному вопросу. Что ясно и имеет к нему отношение, так это то, что сибирские шаманы не изобретали зодиака и всего, что ему сопутствует. Нет нужды в детальном рассмотрении китайских мифологических барабанов, достаточно несколько строк из «Океана историй»:
В Восточном море можно обнаружить животное, которое выглядит как бык. Оно зелёного цвета, и у него нет рогов. Оно имеет только одну ногу. Когда оно движется в воде или выходит из неё, это вызывает ветер или дождь. Существо сияет подобно солнцу и луне. Шум, который оно производит, подобен грому. Зовут его Куй. Великий Хуан-ди, захватив его, сделал барабан из его кожи. 22.
На первый взгляд это выглядит как описание древнего случая белой горячки, но контекст его достаточно трезв. Это своего рода «(Не)естественная история»[7], которая уделяет мало внимания живым видам, но занимается событиями из других сфер. Одноногое существо, в частности, можно проследить через многие образы, начиная с Хунракина майя, чьё имя означает «одноногий». От него идёт английское слово hurricane — «ураган», поэтому неудивительно, что он распоряжается ветром, дождём, громом и молниями в чрезмерных количествах. Но не для всех он простой бог погоды, так как он является одним из аспектов самого Тескатлипока, и подлинник Одноногого смотрит вниз со звёздного неба, хотя его имя ещё не названо.
А значит, мы непредвиденным образом возвращаемся к мифическим барабанам и их возможным применениям. Много иного можно отыскать, исследуя тот невероятный склад архаичной мысли, что чудом сохранился среди народов манде Западного Судана23. В больших и сложных мифах манде о творении имеется два барабана. Первый был сбит с неба предком-бардом, вскоре после чего Ковчег (с восьмью предками-близнецами) причалил у первозданного поля. Этот барабан был сделан из черепа Фаро и использовался для вызывания дождя. (Эксперты обычно обозначают Фаро как le Moniteur[8], что позволяет избежать неправильного определения его как культурного героя, спасителя и бога). Первое святилище было построено, и «Первое Слово» (в нём было 30 слов) явилось человечеству через рот одного из предков-близнецов, который «говорил всю ночь, перестав только тогда, когда увидел солнце, и Сириус взошёл в то же время». Когда было явлено «Второе слово» (состоящее из 50 слов на сей раз), и снова во взаимосвязи с гелиакическим восходом Сириуса, предок «решил принести в жертву в святилище на холме первых близнецов смешанного пола. Он попросил барда сделать ручной барабан из кожи близнецов24. Дерево, из которого тот вырезал барабан, выросло на холме и символизировало единственную ногу Фаро»25.
Здесь снова имеют значение одноногие фигуры, которых ошеломляюще много по всему миру, и все они с разными функциями. Нет нужды ступать в эти джунгли, разве что стоит отметить, что временный шутовской король Сиама, который выдавался за настоящего для ежегодного искупительного обряда, также должен был стоять на одной ноге на золотом помосте в течение всех церемоний коронации, и у него был звучный титул «Повелителя Небесных Армий»26. Китайский Куй, в таком случае, не единичный персонаж. Китайский миф точнее прочих, и он становится всё понятней, потому что китайцы были «небесно-сознательными» до крайности. Их грешных чудовищ бросали в ямы или изгоняли в чужие горные районы за грех, состоявший в нарушении календаря.
Что касается самого Куя, очаровательно представленного в виде зелёного быкоподобного существа из Восточного моря, то он удивит ещё больше, когда раскроется его характер. Марсель Гранэ пишет, что император Шунь сделал Куя «мастером музыки» — он действительно приложил не меньше сил, чем Солнце (Чун-ли), чтобы выманить того из кустов и привести ко двору, потому что только Куй имел талант приводить в гармонию шесть труб и семь настроев, а Шунь, который хотел принести мир в империю, придерживался того мнения, что «музыка — это сущность неба и земли»27. Куй также мог приказать «сотне животных» танцевать, касаясь музыкального камня, и он помог Великому Юю, этому неутомимому устроителю земель из числа первых Пяти Императоров, довести до конца его труд регулирования «рек». И он, оказывается, был не только Мастером Танца, но ещё и Мастером Кузницы: должно быть, он был замечательным спутником Великого Юя, чьи танцевальные схемы («Шаг Юя») «исполняла» Большая Медведица28.
Довольно о барабанах и их шаманском использовании. По крайней мере, они перестали казаться племенными тамтамами. Они связаны с течением времени, ритмом и движением неба.
Переместимся теперь к другой большой теме (на самом деле очень большой) и, насколько возможно, проследим значение кузнеца в азиатском шаманизме — в частности, небесного кузнеца, который является законным наследником божественного «архитектона» космоса. Некоторые представители этого типа, которых мы называем Deus Faber, всё ещё выполняют обе функции, будучи одновременно архитекторами и кузнецами: например, греческий Гефест, который строит звёздные дома для богов и выковывает шедевры, и Кошар-ва-Хасис из Рас Шамра, который строит дворец Ваала и тоже куёт шедевры.
Якуты утверждают: «Кузнецы и шаманы из одного и того же гнезда» и добавляют: «Кузнец — старший брат Шамана»29 — выражение, которое было бы справедливо и для Вяйнямёйнена в паре с Ильмариненом, которые, как говорят, «вместе сколотили крышу неба». Это первобытный Кузнец, который сделал Сампо, как мы знаем, и выковал небо, Луну и Солнце в Эстонии. Это не пустая фантазия, что представитель небесных кузнецов, Царь, сам зачастую именуется «Кузнецом». Чингиз-хан имел титул «Кузнец»30, а штандартом Персидской Империи был стилизованный фартук Кузнеца Кавага Прил.11.
Китайские мифические императоры Хуан-ди и Юй, вне всякого сомнения, точно такие же кузнецы, из чего Марсель Гранэ всю дорогу черпал историко-социологические выводы, забывая, что Хуан-ди, Жёлтый Император, помимо всего прочего, опознаётся как Сатурн. И точно так же, как персидские шахи отмечали свои царские юбилеи после правления в течение 30 лет, что означает период обращения Сатурна, египетский фараон праздновал свой юбилей по истечении 30 лет, верный «изобретателю» этого праздника — Птаху, который является египетским Сатурном, а также Deus Faber.
Было необходимо резко углубиться в эту тему и придать особое значение этим немногим избранным фактам, потому что иначе очаровательные и безопасно выглядящие финские руны не будут увидены такими, как они есть: ужасно повреждёнными фрагментами когда-то целой «пёстрой крышки». Не вредно описывать Вяйнямёйнена как «шамана» до тех пор, пока есть те, кто осведомлён об основе шаманизма. В действительности же — опять как видение в глубине видимого — Вяйнямёйнен отверг бубен, который остаётся единственным инструментом его лапландских кузенов; он создал арфу, и это значило, что он должен был рассматриваться как северный Орфей.
Последние останки чего-либо не так просто распознать. Для этого нужен навык, и нельзя ожидать, что ничего не подозревающий читатель «народной поэзии» сумеет определить известные божественные фигуры, когда они попадутся ему, поданные стихотворным метром Лонгфелло. К примеру, читая девятую руну «Калевалы», не так просто распознать могущественного иранского бога Времени, Зурвана акарана, который изображается стоящим на мировом яйце, держа в руках инструменты архитектора:
Вот родился Ильмаринен,
Он родился, подрастает.
На горе углей родился,
Рос на угольной поляне,
И в руке он молот держит,
В кулаке щипцы сжимает.
Тёмной ночью он родился,
Днём уж кузницу он строит.
Так как христианский мир был весьма успешен в разрушении старой традиции, алтайские и сибирские реликты зачастую сохранились намного лучше, чем финские руны, но даже лопари ещё говорят «Waralden olmay (“Мировой Человек”), ⟨…⟩ и это то же самое, что Сатурн»31. При этом ни Юпитер, ни Марс тоже не забыты, первый зовется Хора Галлес (Торкарл)[9], второй — Бика Галлес[10], «Ветер-человек»32. Вогулы, якуты и монголы рассказывают о семи сыновьях бога, или семи богах (или о девяти), среди которых есть «Писец-человек»33 и «Человек, который наблюдает мир». Последний напрямую сравнивается с Куллерво34 Карлом Кереньи, который провозгласил его имя буквальной передачей имени Авалокитешвары, весьма значительного бодхисаттвы, известного в Китае как Гуань-инь, буквально — «достойный (музыкальных) ладов». Не странно ли, что «Мировой наблюдатель» не ведёт гораздо дальше: к Гильгамешу, ⟨например⟩? Мы имеем в виду то, что вавилоняне называли свои тексты по словам, которые их начинали, например, «Эпос Творения» они называли «Энума элиш», то есть, «Когда сверху»; соответственно, то, что мы называем «Эпосом о Гильгамеше», было для них «Ша накба имурил» («Кто видел всё»). Таковы ошеломительные смены спиц ⟨колеса⟩ Времени в больших и известных темах. Но это ещё не всё. В действительности, в юные годы этот вогульский «Наблюдающий мир человек» — так же, как сам Авалокитешвара, это великое и почитаемое божество буддийских стран — был, подобно Куллерво, многострадальным сиротой: сначала в доме своего дяди, потом в доме «русских» и «самоедов». После многих лет страданий — весьма специфически «измеренных» страданий35 — он убивает своих мучителей. Мстит он за себя. Его отец, который спустил любимого сына с неба в колыбель, сам остался на небе.
Этих подсказок будет пока что достаточно. Не имеет значения, кусками или целиком космологическая традиция пришла не так давно к урало-алтайским народам, принимало ли манихейство участие в их распространении. Манихеи приняли целиком старую традицию, поменяв только знаки, как это случается с любой гностической системой. Гностики никогда не были из рода изобретателей. Само их название, вытекающие из их ключевых слов, выдаёт схему: gnosis res hodous = «знание пути». «Путь», который надо усвоить наизусть, которые ведёт наружу-и-вверх через планетные сферы, мимо угрожающих «сторожевых башен» Зодиака к желанному вечному Свету за пределами сферы неподвижных звёзд, над Полярной звездой: вне и выше всего на свете, где неведомый бог (agnostos theos) пребывает вечно36.
Этот «Путь» не один и тот же для всех, и самые крупные дороги не вечны, но принцип остаётся неизменным. Шаман путешествует через небеса подобно тому, как это делал фараон, который был отлично снаряжён для путешествия «Текстами Пирамид» или своим «Текстом саркофага», представляющим собой необходимое расписание и содержащим предписанные адреса каждой небесной личности, которую он рассчитывал встретить37. Фараон полагался на специальный текст, тогда как менее значимый усопший полагался на свою копию главы из «Книги Мёртвых», будучи готов (как шаман) превратиться в змея Сату, в сороконожку или подобие любой небесной «остановки», которую он должен был пройти, и читал надлежащие формулы, чтобы побороть враждебных существ38.
Подведём итог: не имеет значения, является ли шаманизм старым или относительно новым ⟨боковым⟩ побегом древней цивилизации. Он не примитивен в любом случае, но это определение подходит ко всем нашим цивилизациям, большой компании неблагодарных наследников некоего, почти невероятного ближневосточного предка, который первым посмел понять мир, как созданный согласно числу, мере и весу.
Если финские руны и алтайские легенды звучат достаточно безвредно, что говорить о народных традициях основных европейских стран, включая Грецию: мифология, известная благодаря Булфинчу. Но здесь, по крайней мере, есть дополнительные, малораспространённые традиции, которые сохранили больше строгого духа и стиля старины. Так (13-й) орфический гимн Крону обращается к богу: «Отец блаженных богов так же, как и людей, ты — изменчивый советчик, ⟨…⟩ сильный Титан, который пожирает всё и порождает заново, [буквально: „ты, кто поглощает всё и умножает всё с другой стороны себя“], ты, кто удерживает ненарушимую связь соразмерно беспредельному порядку (apeiron kosmon) Айона, Кронос, отец всего, хитроумный Кронос, потомок Геи и звёздного Урана, ⟨…⟩ древний Прометей». Такие высказывания внезапно выталкивают информацию за предел обычных паттернов и показывают умы истинных профессионалов древней мифологии, создающих свои теоремы. Единственный общепринятый атрибут — «Сын Урана и Геи». Кронос определён как Титан, потому что слово «бог» по-настоящему принадлежит только поколению олимпийцев, несмотря на то, что империя Сатурна принадлежит «этому миру» не более, чем у того же индийского Асура и царя золотой Крита Юги, Варуны; а формула обнаруживается снова в средневековой «Кайзер-Саге». В конце царствования Тидрека (Теодориха), когда остались только трупы, появляется карлик и просит короля следовать за ним; «твоя империя уже не в этом мире»39. Более загадочно то, что Кронос «оказывается» тем Титаном, Прометеем, что был другим противником «богов», Зажигателем Огня. Он «окажется» ещё большим числом фигур, кстати, но для объяснения этого понадобится некоторое время. Мы в самом сердце «сложности» (имплекса).
«Кто удерживает ненарушимую связь...» Ассирийский Нинурта, кстати, держит «связь неба и земли». Мы также слышали о магическом заклинании, которое обращалось к Кроносу, как «основателю мира, в котором мы живём». Эти слова, однако, недостаточны и сомнительны. Не только перевод неточен вообще, но в наши времена ускоренного упадка языков даже благонамеренный читатель может проглядеть такие слова, как «связь» или «основать». Если бы ему довелось прочесть вместо этого «измерительная линейка» или «наблюдать» — «при божественном основании всегда речь идёт о теменосе[11]» — он тут же отреагировал бы иначе. Кронос-Сатурн был и остаётся единственным, кто владеет «измерительной линейкой», который даёт меры непрерывно, потому что он «изобретатель времён», как говорил Макробий, хотя бедные люди принимают его за солнце по этой причине40. Но «Титан Гелиос» совершенно явно не Аполлон.
Отдельно от этого, отдельно от сообщений Плутарха, согласно которым Кронос спит в золотой пещере в Огигии, сновидя то, что замышляет Зевс41, есть орфический фрагмент огромного значения, сохранившийся в прокловском комментарии на платоновский диалог «Кратил»42. Орфический текст принадлежит деликатному роду, мы приводим только некоторые высказывания:
Величайший Кронос сверху даёт Демиургу (Зевсу) принципы постижения мира посредством интеллекта, и он осуществляет контроль над всем «творением» (демиургией). Вот почему Зевс называет его «Демоном» в согласии с Орфеем, сказавшим: «Привёл в движение наш род непревзойдённый Демон!» И Кронос представляется несущим с собой высочайшие причины соединения и разделения ⟨…⟩ он становится причиной продолжения деторождения и распространения и главой целого рода Титанов, от которых пошло начало разделения существ (diairesis ton onton).
Этот абзац заканчивается так: «Кроме того, Никс[12] пророчествует ему [т. е. время от времени], но отец делает это постоянно [prosechos], и даёт ему все меры всего творения43.
В манере изложения Прокла некоторые явления, которые выглядят плоскими и детскими, просто «определениями происхождения слов», если за них берутся другие, звучат предельно трудно — каковы они и есть на самом деле. Так позвольте нам вкратце сравнить, как Макробий поступает с ответственностью Кроноса за «разделение существ». После упоминания текущей идентификации Кроноса (Сатурна) и Хроноса (Времени), так часто оспариваемой филологами, Макробий утверждает:
Они говорят, что Сатурн отрезал гениталии своего отца Неба (Урана), бросил их в море, и из них родилась Венера, потом пена (афрос), из которой она сформировалась, приняла имя Афродита. Из этого они заключают, что когда там был хаос, то время не существовало, поскольку время есть фиксированная мера, производная от обращения неба. Время начинается там, и оно, как полагают, было рождено Кроносом, который есть Хронос, как было сказано ранее (См. Прил.12)44.
Дело в том, что «разделение родителей мира», осуществлённое путём кастрации Урана, означает создание наклона эклиптики: начало измеримых времён. (То же «событие» понимается Мильтоном как изгнание из Рая Прил.13)
И Сатурн «назначен» быть одним из тех, кто установил это, потому что он — наиболее удалённая планета, ближайшая к сфере неподвижных звёзд45. «Эта планета принималась за того единственного, кто сообщает движение Вселенной и кто был, как говорят, её царём»; это то, что Шлегель передал из Китая. (L’Uranographie Chinoise. — P. 628f.).
Сатурн даёт меры: это самое главное. Как нам согласовать это с тем, что Сатурн — Первый Царь, правитель Золотого Века, который сейчас спит на внешней границе мира? Этот конфликт только кажущийся, как станет видно потом. На данный момент важно осознать: что ни делай с месопотамским Сатурном, Энки/Эа или с Птахом из Египта, он — «Владыка мер» — произносится это как me у шумеров, parshu у аккадцев, maat у египтян. И то же самое относится к Его Величеству Жёлтому Императору Китая — жёлтый, потому что элемент «земля» принадлежит Сатурну — «Хуан-ди установил повсюду порядок для солнца, луны и звёзд»46. Мелодия остаётся той же самой.
Можно понять главную идею, а особенно — тщательно отделанное литературное произведение Прокла, если взглянуть на фигуру, нарисованную Кеплером, которая представляет движущиеся треугольники, созданные «Великими Соединениями», то есть Сатурном и Юпитером (см. рис.11). Одной из этих точек нужно приблизительно 2 400 лет, чтобы пройти полностью Зодиак. Следующая глава покажет, почему это настолько важно. Пока же достаточно отметить возможный способ, которым меры даются «постоянно».
Как Кронос непрерывно передаёт Зевсу «все меры целого творения»: кеплеровское изображение тригонов, возникающих каждые 20 лет из-за Большой Конъюнкции Сатурна и Юпитера. Путешествие этих тригонов по знакам Зодиака делило цикл прецессии и действовало в качестве тонкого регулировочного устройства большого цикла. Прохождение всего Зодиака одним углом тригона занимает около 2400 лет; перемещение от одного знака стихий к следующему знаку той же стихии занимает примерно 800 лет.
Сатурн, податель мер космоса, остаётся «Звездой Закона и Правосудия» в Вавилоне47, а также «Звездой Немезиды» в Египте48, Правителем Необходимости и Возмездия, коротко, — Императором49. В Китае Сатурн имел титул Génie du pivot[13] как бог, который осуществляет контроль над Центром, тот же самый титул давался Полярной Звезде50. Поначалу вызывает недоумение лаконичное высказывание, пришедшее из Мексики: «В год 2 Тростник Тескатлипока превратился в Мишкоуатля, потому что Мишкоуатлю принадлежало место на полюсе и, став теперь Мишкоуатлем, он впервые получил огонь посредством трения палочек». Не в обычае современной астрономии устанавливать связи, соединяющие планеты с Полярной звездой или с другими звёздами, фактически, за пределами членов зодиакальной системы. Однако такая фигура речи была непременной частью технических идиом архаической астрологии, и те знатоки древних культур, которые не смогли бы понять такие идеи, остались бы полностью беспомощными перед лицом теории. Что делает Сатурн, самая крайняя планета на полюсе? Однако, если он не может быть распознан как «дух оси», как можно поддержать заявление Амлоди, что он законный собственник Мельницы?
Примечания Günther Röder, Altägyptische Erzählungen und Märchen (1927). — P. 149; A. Wiedemann, Herodots Zweites Buch (1890) — P. 455.
См. M. Haavio, Der Etanamythos in Finnland (1955) — P. 8-12; also S. Langdon, The Legend of Etana and the Eagle (1932) — P. 46-50.
Такие слова имеют долгую жизнь. В самый разгар атаки Пикетта в Геттисберге первым человеком на стене был генерал Армистед, который упал в пролом, будучи смертельно ранен. Тем, кто поднял его, генерал повторял: «Я сын вдовы» — очевидно, пароль секретного военного братства, чего не поняли ни взявшие его в плен, ни историки.
E. N. Setälä, Kullervo-Hamlet, FUF 7 (1907). — P. 249. См. тж. K. Krohn, Kalevalastudien 1. Einleitung (1924). — P. 93-101.
Крон предлагает происхождение Сампса от Сампо. Компаретти предпочёл бы обратное. Ни то, ни другое не засвидетельствовано, следовательно, неубедительно, но оба демонстрируют то, что имя Самсон — редкость, которую нужно принять во внимание.
Deipnosophistai 1.20d. См. тж. Lucian, De Saltatione 70.
W. Gundel, Dekane und Dekansternbilder (1936). — P. 5.
См., например, G. Röder, Urkunden zur Religion des Alten Ägypten (1915). — P. 185f., 199f., 224.
Дж. Доусон, (A Classical Dictionary of Hindu Mythology. — P. 60) прямо называет ⟨книгу⟩ «Брахманы» «индийским Талмудом».
Licht und Finsternis in der sumerischen und babylonisch-assyrischen Religion, Studium Generale 13 (1960). — P. 647.
Chimalpahin, Memorial Breve, trans. W. Lehmann and G. Kutscher (1958) — P. 10.
G. de Santillana, The Origins of Scientific Thought (1961). — P. 54.
Zur Phaseologischen Stellung des Schamanismus // Ural-Altaische Jahrbucher, 31 (1959). — P. 456-85.
Шаманы также использовали в качестве «главной артерии» поток, текущий сквозь все уровни неба, и отождествляли его с Енисеем — представление, которое станет понятнее на более позднем этапе этого расследования. D. Holmberg, Finno-Ugric and Siberian Mythology [1964]. — P. 307f.).
См. Библ..
Девять, а не семь небес внутри сферы неподвижных звезд — результат обыкновения включать в число планет (невидимые) «голову» и «хвост» «Дракона», то есть лунные узлы, соединения и противостояния вблизи которых вызывают затмения Солнца и Луны, период обращения этих «драконических точек» — 18 лет. Это понятие, принятое в средневековой исламской астрологии, является индийским, но, видимо, не индийского происхождения, как выяснится в итоге. Ройтер (Reuter, Germanische Himmelskunde (1934). — P. 291f.) считает, что тевтонская идея девяти планет, включая драконические точки, восходит к общему «времени предков» индоевропейцев, и ссылается на Луизу Тройе (Luise Troje, Die 13 und 12 im Traktat Pelliot (1925). — P. 7f., 25, 149f.) Даже если «Дракона» следует отнести к этому времени, мы не рассматриваем индоевропейцев, будь то единых или нет, в качестве авторов этой идеи. Что касается исламской и индийской традиции, см. наиболее тщательные и глубокие исследования (Willy Hartner, The Pseudoplanetary Nodes of the Moon’s Orbit in Hindu and Islamic Iconographies // Ars Islamica 5 (1938), часть I; Le Probleme de la planete Kald (1955); Zur Astrologischen Symbolik des ‚Wade Cup‘ // Festschrift Kühnel (1959). — P. 234-43). Сомнительно, что у нас найдётся время для решения в этом очерке вопроса о трёхчастной Вселенной в соответствующей форме. Всё, что можно с уверенностью сказать — это то, что она восходит к «Пути Ану, Энлиля и Эа» в вавилонской астрономии.
Der Baum des Lebens (1922). — P. 123.
См.: B. Meissner, Babylonien und Assyrien (1925) — V. 2, P. 66.
Rituels accadiens (1921). — P. 2. См. тж.: E. Ebeling, Tod und Leben nach den Vorstellungen der Babylonier (1931), ради клинописного текста, в котором шкура явно отождествляется с Ану (P. 29), и C. Bezold, Babylonisch-Assyrisches Glossar (1926). — P. 210 s.т. «sugugalu, „шкура огромного быка“, эмблема Ану». Мы можем сослаться ещё раз на фигуру речи, использованную петрониевским Тримальхионом, который, говоря о месяце мае, утверждает: Totus coelus taurulus fiat («Целое небо превращается в маленького бычка»).
A Parallel between Indian and Babylonian Sacrificial Ritual, JAOS 54 (1934). — P. 107-28.
Ср. шестидесятиричный круг дней в обычной разметке оракула костей Шан в Китае, XV в. до н. э., о котором Нидэм говорит, что это, «вероятно, образчик вавилонского влияния на Китай» (Science and Civilisation in China [1962] — V.4, C.I, P.181).
M. Granet, Danses et legends de la Chine ancienne (1959). — P. 509. Такие образы отнюдь не уникальны. Например, в «Тайттирия Санхита» говорится: «давильный камень [пресс Сомы,] — это половой член жертвенного коня, Сома — это его семя; когда он открывает рот, случается молния, когда он дрожит — гремит гром, когда мочится — идёт дождь» (7.5.25.2 = «Шатапатха Брахмана» 10.6.4.1 = «Брихадараньяка Упанишады» 1,1. См.: R. Pischel и K. F. Geldner, Vedische Studien. — V. I. P. 86). Позже станет понятно, почему так важно дополнить эти странные высказывания заявлением «Шатапатха Брахмана»: «В воде имеющий свое начало — конь», что звучало очень неприметно, пока Э. Зиг (E. Sieg, Die Sagenstoffe des Rigveda. — P. 98) не обязал неспециалистов по санскриту давать санскритские слова в транскрипции, то есть apsuyanir va asvah; Апсу — поконкретнее, чем просто «вода», это, по сути, тот же самый «топос», что и вавилонский Апсу (шумерский Абзу).
В Восточной Африке барабан занимал место, которое принадлежало скинии в Ветхом Завете, как показал Харальд фон Зикард в Ngoma Lungundu: Eine afrikanische Bundeslade (1952)
Это барабан в форме песочных часов, с двумя кожами, о котором сказано: «напоминает две географические зоны, Каба и Акко, а узкая центральная часть барабана — сама Река [Нигер] и, следовательно, путешествие Фаро».
Germaine Dieterlen, The Mande Creation Story, Africa 27 (1957). — P. 124-38; См. JSA 25 (1955). — P. 39-76. См. тж. Marcel Griaule, Symbolisme des tambours soudanais в Mélanges historiques offerts a M. Masson 1 (1955). — P. 79-86; Griaule и Dieterlen, Signes Graphiques Soudanais (1951). — P. 19.
W. Deonna, Un divertissement de table «a cloche-pied» (1959). — P. 33. См. J. Frazer, The Dying God (III The Golden Bough). — P. 149f.
Granet, Danses et legendes. — P. 311, 505-508.
Мы благодарны за эту последнюю часть информации профессору Н. Сивину.
P. W. Schmidt, Die asiatischen Hirtenvolker (1954). — P. 346f. Что касается земных кузнецов: многие железные части, которые относятся к костюму шамана, может изготовить только кузнец в девятом колене, т. е. восемь его прямых предков должны были заниматься этой профессией. Кузнец, который посмел выковать шаманское снаряжение без этих предков, мог быть разорван птицами-духами.
A. Alföldi, Smith As a Title of Dignity (in Hungarian) // Magyar Nyelv 28 (1932). — P. 205-20.
Эта информация пришла от Йохана Радульфа, (1723), процитированного К. Кроном, Priapkultus // FUF 6 (1906). — P. 168, который отождествляет Waralden olmay с Фрейром. Г. Дюмезиль, La Saga de Hadingus (1950), отождествляет его с Ньордром[14].
K. Krohn, Windgott und Windzauber // FUF 7 (1907). — P. 173f., где этот бог один раз назван Ильмарисом.
Остяки говорят также о золотой книге Судьбы, и Холмберг отмечает, что остяки, которые не имеют письменности, вероятно, не придумали такие понятия сами по себе. (Holmberg, Der Baum des Lebens. — P. 97). Ср. всю главу, «Семь богов судьбы» (P. 113-33 той же работы) и холмберговскую Finno-Ugric and Siberian Mythology. — P. 415.
Zum Urkind-Mythologem // Paideuma 2 (1940). — P. 245f. См. теперь: C. G. Jung and K. Kerenyi, Essays on a Science of Mythology (1949). — P. 30-39.
Например, в доме «русских» он удерживался на дверных петлях (в переводе эта и другие детали размыты так, что стали незначительны), и помои выливались на него. Быть осуждённым «играть дверной петлёй» — одно из адских наказаний в Египте, потому что петлю предполагалось поворачивать в глазу жертвы. Что касается добросердечного обычая оскорблять небесных попутчиков выгребной ямой или туалетом, то мы находим его в эддической «Перебранке Локи» (34), где Локи говорит о Ньордре, что его использовали как ночной горшок дочери Химира; c полинезийским случаем Таухаки, чьего отца Хему оскорбили так же, мы встретимся в главе о Самсоне; эта модель «Хор-мститель-за-отца» не только выполняет свой сыновний долг, он делает это посредством амлетовской собственной «сети-уловки». Самоеды привязывают несчастного «Наблюдающего мир человека» к его же саням железной проволокой тридцати саженей в длину. Мы не знаем точно, что это значит. Мы знаем, что победители используют побеждённых как то или иное транспортное средство, верховую лошадь и т.п.: Мардук использовал Тиамат как «корабль», как сделал это Озирис с Сетом; Нинуртова «Эламитская колесница несла труп Энмешарра», влекомая «конями, которыми были демоны смерти Зу[15]» (Ebeling, Tod und Leben. — P. 33); Тахма Урупа[16] едет на Ахримане тридцать лет вокруг двух концов земли («Яшт», 19.29; «Яшт» 19; «Зумьяд Яшт» посвящён Хварне) — но эти кодовые формулы ещё до конца не разгаданы.
Как бы абсурдно это ни прозвучало, многие гностические секты, которые никого не ненавидели более, чем философов и математиков, никогда не отрицали и не сомневались в правомерности их учения «зла». Больные от отвращения, они изучали маршруты восхождения через (или сквозь) эти мерзкие сферы, которыми правит число, созданное злыми силами. Конечно, их «Отец Величия» не создал бы такую вещь, как Космос. Традиция использует самые необычные транспортные средства для своего движения через историческое время. Или надо сказать «использовала»? Ввиду массового обращения «простых душ» против сколь бы то ни было рациональной мысли, почти не остаётся повода для надежды, что наши современные гностики передадут вообще какую-либо традицию.
Эфемериды на внутренней стороне саркофагов Среднего Царства, астрономические потолки в могилах Нового Царства, так же, как «Звёздные часы Рамессидов», упрощали навигацию для царской души.
Многие небесные создания причиняли вред всему, чему могли; они пытались, к примеру, ограбить покойного, забрать его тексты, чтобы сделать его беспомощным, и вообще их действие, как описано в литературе о потустороннем мире, было фатальным. Так, в главе 32 «Книги Мёртвых» крокодил Запада обвиняется в съедении некоторых звёзд; должным образом снаряжённая душа, впрочем, знала, как обойти небесных чудовищ, и путешественник отправлялся к Северному крокодилу со словами: «Возвращайся ради богини Серкет внутри меня, я ещё не пронёс её дальше». Богиня Серкет — это созвездие Скорпиона. Что касается змея Сата, «чьи года бесконечны, ⟨…⟩ кто обитает на самом дальнем конце земли, ⟨…⟩ кто обновляет свою молодость ежедневно», («Книга Мёртвых», глава 87), он ставит себя под подозрение, как представляющий сферу Сатурна, между тем как сороконожка не подходит под соответствие никакому «телу», кроме Луны или Меркурия, а то, что это не созвездие, можно сказать определённо.
W. Grimm, Die Deutsche Heldensage (1957). — P. 338. «Du solt mit mir gan. Dyn reich ist nit me in dieser welt». Соответствующая наиболее популярная народная сказка показывает Теодориха из Вероны очарованным демоническим конём и бросившимся, очертя голову, в кратер Этны.
Sat.1.22.8: Saturnus ipse, qui auctor est temporum[17].
De facie in orbe lunae 941: «Hosa gar ho Zeus prodianoeitai,taut’ oneiropolein ton Kronon».
Fr. 155, Kern. — P. 194.
Kai panta ta metra tēs hōles demiourgias endidōsin. Мы можем даже сказать: Кронос «предоставляет» ему все меры.
Ex quo intellegi volunt, cum chaos esset, tempora non fuisse, siquidem tempus est certa dimensio quae ex caeli conversione colligitur. Tempus coepit inde; ab ipso natus putator Kronos qui, Ut diximus, Chronos est.
Не укрылось от нас, что ненарушимые законы филологии не позволяют идентифицировать Кроноса как Хроноса, хотя в Греции это было «обычно во все времена» (M. Pohlenz, в RE 11, col. 1986). Мы не имеем, в действительности, сильных оснований, чтобы настаивать на этой обычной идентификации — «имя» планеты есть функция времени и созвездия — хотя разумно выглядит подчеркнуть, с одной стороны, что техническая терминология имеет собственные законы, которые не подпадают под юрисдикцию лингвистов, и, с другой стороны, отметить, что на санскрите имя Сатурна — «Кала», что значит — «время» и «смерть», а также «иссиня-чёрный» (A. Scherer, Gestirnnamen bei den indogermanischen Völkern [1953]. — P. 84f.) — цвет, который превосходно подходит планете во всём мире, более того, ⟨есть⟩ текст персидского Минохерида (Западный перевод у Р. Эйслера, Weltenmantel und Himmelszelt [1910]. — P. 410): «Творец Ахурамазда (Юпитер) произвёл своё творение ⟨…⟩ с благословения Беспредельного Времени (Зурван акарана)».
M. Granet, Chinese Civilization (1961). — P. 12.
P. Jensen, Die Kosmologie der Babylonier (1890). — P. 115; Meissner, Babylonien und Assyrien (1925) — V. 2, P. 145, 410;, P. F. Gossmann, Planetarium Babylonicum (1950), 230.
Ахилл Татий (Achilles Tatius), См. A. Bouche-Leclerq, L’Astrologie Grecque (1899). — P. 94;, W. Gundel, Neue Astrologische Texte des Hermes Trismegistos (1936). — P. 260, 316.
«Титул базилевса ассоциируется с Кроносом» (M. Mayer, в Roscher, s.т. Kronos, col. 1458; См. тж. Cornford, J. E. Harrison’s Themis. — P. 254). По поводу Китая см. G. Schlegel, L’Uranographie Chinoise (1875). — P. 361, 63f. Даже таитянский текст «Рождение небесных тел» знает это: «Сатурн был королём» (T. Henry, Ancient Tahiti [1928]. — P. 359f.).
Schlegel, L’Uranographie Chinoise. — P. 525, 628f.
дающим название произведению
Древние учёные поэты
полная фраза Dictum sapienti sat est— «Сказанного мудрому достаточно»
vates
Hueymac
lilissu
авторы обыгрывают название энциклопедии Плиния Старшего
наблюдатель
Hora Galles (Thorkarl)
Bieka Galles
Temenos — участок храма, предназначенный для поклонения богам
Nyx
Дух оси
Njordr
Zu
Tachma Rupa
Сам Сатурн, который является создателем времени
