*
… не знаю, когда мы придумали огонь. Похоже, он был всегда, хотя я еще помню те времена, когда его не было. Вряд ли он был нам нужен, скорее, хотелось придумать что-либо.
И стал огонь.
Ночью пустыня становится синей. Когда в белом песке отражается ветер – небо утрирует цвет. Но эта прозрачность пространства дает ощущение сна, не сопоставимого с явью тяжелого золота дня. Все наполняется жизнью, лишь когда пусты небеса, и движется только ветер, преобразуя мир.
Мы сидим у огня, который нам и не нужен, потому что пляски теней отвлекают от пустоты. И тогда тишина расстояний, уводящих за горизонт, ломается от столкновения с аритмичностью танца теней. Не все были рады огню, не все остаются с нами, но я знаю, что есть красота и в этих желтых кострах.
Мне не нравится мир, когда в нем пропадает движение, хотя, с другой стороны - я не знаю таких миров… То что творит огонь далеко от гармонии; все же – огонь подарил нам тепло, не свойственное пескам. Если бы он был чужд – этот мир бы его не понял, но он давно уже здесь, хотя и не с самых начал.
Для нас он остался чужим. Даже мне не по нраву яркость, не уместная в пустоте, когда-то лишенной теней. Но пустыня бескомпромиссна, и она его приняла. С самого первого мига. Так что, может быть, дело в нас…
*
Я помню, как мы принесли его в город.
Я помню лица людей.
Мы пили прозрачную воду фонтана, и черную – из пещер.
Они – танцевали новые танцы, доверясь ритму огня, но мне почему-то казалось, что место его – не здесь…
Жрецы называют огонь разными именами. Нам все равно – мы дети пустыни, там нет причин для имен. Но каждую тысячу лет приходят новые люди, а новым людям не терпится новые дать имена. Я помню их все; хотя, если точно, я лишь рассыпаю смысл. Как рассыпает пустыня неподвижное время песка. Тогда больше нечего помнить… Все навсегда уже – здесь… Странными свойствами памяти пространство сжимается в точку, и вечным стремлением вырваться, я мешаю ему застыть.
Я многое помню, по меркам пустыни; по меркам же города – всё.
*
Ветер, проявленный в камне – вот она суть городов.
Ветер может заставить даже огонь танцевать.
Удивленные лица людей, обнаруживших первые тени… Неуверенность тающих рук… Неподвижная правильность стен…
Без огня мы не знали теней. Без него ветер был бы не виден.
I
Они называют нас «ловцы ветра».
А мы просто строим города.
Системы пещер, которые при пересечении ловят набегающий поток и разбивают его на вихревые дорожки. Нарушив поверхность ветра с ним можно играть как с непокорным зверьком, приучая его к новой реальности – людям.
Вершина глупости – считать, что ветер можно поймать. Или заставить служить.
Но город может раскрыть суть человека.
А город – это мириады пещер, выдолбленных таким образом, что не нарушается ни структура самой скалы, ни динамика ветра, который сквозит внутри. Удивительно, как люди не видят этой свободы. Свежесть воздуха, которым они дышат и прохлада пространства, дающего приют – вот все, что им нужно знать; они же – придумывают истории о неизменном. О силе, живущей в стенах. О тенях, порожденных кострами.
Мы молчим. У нас нет объяснений, мы ничего не знаем о чудесах и не умеем их творить. Мы просто находим воду у подножия скал – там где она сама почти выходит на поверхность и ее можно пить. Сначала мы делаем колодец. Или фонтан. Ровно посередине того что после станет двором. Потом – строим внешние стены, создающие прямоугольник с тремя арками на западе, востоке и юге. Это ворота, открытые в пустоту. Наверно, когда-то здесь было море. Мы не помним моря. Просто откуда-то же он должен был взяться – песок. И отдельно стоящие каменные глыбы, не связанные между собой. Мы изучаем свойство камня, расширяя его более мягкие части до размеров округлых комнат, увязываем их в систему, заплетаем сеть коридоров – и город готов.
Мы остаемся в нем до первого каравана. Встречаем людей, передаем им карту пещер – и уходим из города через южные ворота – домой.
2
Возвращаясь в пустыню, словно стряхиваешь с себя неподвижность. Вокруг только бескрайность пространства, где ветер не знает имен, которыми его заклинают. Мы снова свободны от слов.
Сознание медленно возвращается в привычный режим, начиная распознавать пустоту. И тишина больше не оглушает. Внутренняя тишина снова сливается с внешней, и, на пересечении этих потоков, рождается ритм, задающий движение, от которого все мы живем. Он каждый раз появляется после того как мы покидаем город.
Первые несколько дней просто, молча, идешь. С облегчением забывая извилистость каменных улиц и открытые арки ворот.
Если идти налегке, ни один путь не страшен. Движимы ветром, мы, не особо заботимся о цели пути. Есть четыре стороны света, но ветер может дуть только в одну.
Значит, идти можно тоже только в одну. Поэтому, какая разница, в какую?.. Выбирать будет ветер.
Днем песок отражает золото солнца.
Днем он тяжелый, он прижимает к земле.
Помнить его истинный цвет важно для жизни, иначе, можно остаться в песках. Эта тяжесть затягивает, и тогда нет желания двигаться – по крайней мере, так говорят. Окруженный со всех сторон горизонтом, теряешься в пустоте. Но вены подземных рек просвечивают сквозь сознание, и, следуя им, можно двигаться, не полагаясь на то, что видят глаза. И не зачем их тревожить. Всегда есть места, где вода сама выходит наружу, до них нужно просто дойти. Чаще всего, мы проходим мимо, оставляя память – другим; кроме тех случаев, когда нужно строить город и помогать воде выйти вверх через колодец или фонтан. Один из неписаных законов пустыни гласит, что нельзя вторгаться в воду насильно, когда она в самой глубине – кроме случаев крайней необходимости, а этого с нами не может случиться.
Нити воды пролегают совсем глубоко. Мы о них знаем, они доступны сознанию, но через песок до них не достать; их не почувствовать, как это бывает с предощущением восхода солнца или порыва ветра. Им следуешь нерушимо. Куда бы ни дул ветер - в открытую пустыню выходишь строго следуя этому внутреннему зрению: где-то там, в глубине, всегда должна быть вода, которую в любой момент можно вызвать наружу. Именно это и позволяет заходить так далеко и жить без опор. Мы всегда знаем, где пульсируют реки.
*
Заглянув в золотые глаза бесконечности, они забывают себя. Не за чем было верить солнцу, нельзя доверяться пескам. Но они не отводят взгляд, даже если бы встретили смерть; они – воины, их путь опасен, потому что они ищут нас, теряясь в иллюзиях зноя и рисунках горячих волн.
Каждый раз, когда в колодцах падает уровень воды, город высылает отряд воинов, с единственной задачей – сообщить нам. Значит, время прервать молчание. Значит, прошли сотни лет. Значит, время искать древние камни, где ветер проявит себя. И ему придумают новое имя, и начнется новая жизнь.
Они же уходят в пустыню, зная, что идут в никуда: пески хранят наши тайны, нас невозможно найти. Это мы – слышим их, в их безнадежном поиске, и тогда выходим навстречу, сокращая им годы пути. Мне нравится, что они не знают страха, хотя песок и солнце это все, что они видят. Для них мир конечен и строго определен: он имеет постоянную плотность, он линеен и непрозрачен; покидая город – они уходят на смерть. Они не рассчитывают вернуться, и понимают, что вернутся не все. Если вообще кто-то вернется. Искать нас все равно что взывать к пустоте. Они и идут в пустоту. Без особого направления, с единственной целью уйти подальше в пустыню, насколько хватит воды, а потом – сколько смогут еще продержаться. Им нужно, чтобы мы их услышали, и мы слышим… Всегда слышим и всегда успеваем, но каждый новый отряд об этом не знает – люди не имеют памяти и каждое новое поколение не передает последующим эту простую правду: пустыня не смерть. Это мир, открытой реальности. Бесконечный и бескомпромиссный, потому что в нем нет границ.
*
… когда в белом песке отражается ветер, небо утрирует цвет.
Синие ночи пустыни открывают путь небесам: до огня, звезды были единственным светом, мы почти не знали теней. Когда небо спускалось на землю, она становилась светлей, и прозрачность этого мира повторяла цвет наших глаз. Мир был пустым и тихим. Неизменным тысячи лет. Потому и не все из нас рады огню - он уплотняет тени. И в зрачках тех, кто бредит огнем, больше нет прозрачности звезд. Мне кажется, мы потеряли себя, с первыми бликами пламени, но я помню, как поднялся ветер, и ему стало мало песка. Ему было скучно двигать песчинки, волной изгибая пространства, и тогда мы придумали новое, и получился огонь. Он всегда был чужим, но я доверяю пустыне. Я доверю ветру… Так что может быть все дело – в нас…
