СНЕГ...
Я иду в гости к своему хорошо знакомому другу. Я точно знаю – что сегодня не попаду к нему, но всё равно с каким-то ощущением радости и предвкушения – иду
Мне пора бы получить от него письмо – я знаю, что оно лежит в заднем кармане брючек, слева, но достать его надо правой рукой
Достаю. Читаю. Я знаю – что письмо длинное, очень подробное – но могу прочитать только «Как пойдёт снег, не забудь! надеть калоши»
Мне становится очень смешно и от этого заблудившегося восклицательного знака, от этих его «калош», потому что на самом деле надо написать «галоши» и там, в том сне это очень забавно и знаю, друг специально написал так. Чтобы я рассмеялась
И я смеюсь, не сдерживаясь, во весь сновидный голос. Тут же плотной пеленой начинает валить снег
Он пушистый, полупрозрачный больше похож на медуз – и тем не менее, это самый настоящий, чистейший снег
- А снег-то тут уже новогодний! – говорю я и вспоминаю, что сейчас там, в моём времени ноябрь и ещё мне надо надеть галоши. Чтобы идти к другу
Леплю прямо тут, из снега, не того, который летит вниз или на земле, а того, что ещё только в небе – это важно! - галоши.
Они похожи на те «треуголки» из газет, которые нам с сестрой (как и многим другим советским ребятишкам их родители) сворачивала мама. Летом, чтобы не напекло голову. А тут – зима и снег
Тогда, в детстве - я их так и не научилась сворачивать. Мама делала нам с сестрой, сестра, как старшая – тоже потом научилась делать нам обеим, когда мама была на работе и надо было гулять с девчатами…
А мне вроде и не нужно было – а потом, как стала побольше, времена немного изменились, появились адидасовские бейсболки и кепки с надписью «пепси-кола» из соседского гаражного кооператива…
И бегать в газетной треуголке стало как-то неправильно
Но тут, во сне, я споро раскручиваю снег в большой лист и сворачиваю из него сначала одну, а потом из другого – вторую галошу. В виде точь-в-точь газетной треуголки из детства
Нагибаюсь, надеваю на ноги – а когда распрямляюсь, рядом уже крутится весёлый тип-попутчик. Я вижу улыбчивые немного желтоватые зубы, рыжеватые с проседью усы над губой, и дальше вижу, но запомнить лицо я не могу
Рыжеватому типу (я почему-то называю его «подсолнух») весело, потому что идёт снег.
Топчется рядом, потом решается:
- Давай ставить следы!
Замирает, боясь почему-то отказа
- Не могу. Мне к другу надо
- Ну пожалуйста! Ну давай! – мой отказ подстегнул его на нетерпеливые уговоры
Потом он выдвигает главный аргумент:
- Как поставим следы – там потом, летом, будут цветы!!! Самое же время, пока идёт снег!
Соглашаюсь – мне вдруг тоже становится весело, и от того, что я свернула всё же треугольные панамки, как не успела свернуть в детстве, и от того, что снег, и даже от этих непонятных цветов, которые когда-то тут будут
Потому надо ставить следы
Тип-подсолнух уже вовсю бегает вокруг по снегу и под падающим снегом, почти танцует, вижу, что получается у него неважно, но он явно старается
Я тоже начинаю ставить следы, оглядываясь на ямки после моих «калош». Тип бросает всё и бежит прямо ко мне и в азарте начинает чуть ли не подпрыгивать от каждого, по его виду, особо удачного следа
Я немного сержусь, что он сам ничего не делает, только бегает рядом и смотрит на меня. Но ничего сделать не могу - я уже вся в этом ощущении нужности этих следов на снегу, я уже сама почти танцую – а потом уже и не почти.
Движения своего тела в этом месте почти завораживают, погружают в транс, я уже сама слилась и с сугробами снега на земле, и с небом, наполненным снеговыми массивами, и с пространством меж ними, с тихо опускающимися снежинками-медузами…
Мельком в поле зрения попадает Подсолнух. Он уже почти сидит на корточках и азартно прихлопывает в такт моему танцу
Останавливаюсь, потому что музыка снега кончается и он уже падает немного иначе – устало, с ощущением хорошо выполненного, подходящего к итогу дела
Подсолнух напоследок набивает снег прямо в карманы, с особо понравившихся ему моих следов, широко улыбаясь из-под усов
- Подожди – вдруг вспоминаю я – А какие цветы тут вырастут?
Подсолнух начинает ходить вокруг наших следов, уверенно тыкая в них пальцем. Называет самые разные растения, сначала знакомы мне по моему и другим мирам, потом вовсе диковинные, распаляется всё больше – ему уже не хватает нормальных звуков человеческой речи, он уже заменяет некоторые слоги на прищелкивание, шёпот, свист, потом и вовсе переходит только на них
Ему уже мало и этих звуков, он прихлопывает себя по коленям, стучит ботинком о ботинок, хлопает в ладоши, прищёлкивает пальцами...
Тут я вижу, что пальцев у него, оказывается, не пять, а шесть – а Подсолнух, замечая это, обиженно отворачивается, не переставая, тем не менее, «называть» будущие цветы.
- Зимородковая трава! Флю-флиззз – торжествующе выкрикивает он вроде как последние имена и, выпрямляясь во весь рост, радостно смотрит на меня
Я начинаю смеяться, потому что уже почти проснулась и теперь, в полусне, эти названия мне кажутся очень смешными
- Почему флю-флиз? – успеваю спросить его
- Так ведь - Снег… - долетает последним.
