образ смерти у Сапковского.
"он услышал за спиной легкий шорох и обернулся.
Она была босая, в простом льняном платьице. На длинных светлых волосах, свободно спадающих на плечи и спину, лежал венок, сплетенный из маргариток.
– Привет, – сказал он.
Она подняла на него холодные глаза, но не ответила.
Он отметил, что она почти совсем не загорела. Это было странно сейчас, в конце лета, когда деревенские девушки обычно загорали дочерна, ее лицо и открытые руки лишь слегка золотились.
– Принесла цветы?
Она улыбнулась, опустив ресницы. Он почувствовал холод. Она прошла мимо, не произнеся ни слова, опустилась на колени у основания менгира, коснулась ладонью камня.
– Я не приношу цветов, – слегка подняла она голову. – А те, что лежат, для меня.
Он глядел на нее. Она стояла на коленях так, что заслоняла от глаз последнее имя, высеченное на камне. Она была светлой, неестественно светлой, какой-то даже светящейся на темном фоне менгира.
– Кто ты? – медленно спросил он.
Она улыбнулась, и снова повеяло холодом.
– Не знаешь?
«Знаю, – подумал он, глядя в холодную голубизну ее глаз. – Да, кажется, знаю».
Он был спокоен. Иначе он не умел. Уже не умел.
– Меня всегда интересовало, как ты выглядишь, госпожа.
– Не надо меня так величать, – тихо ответила она. – Ведь мы знакомы много лет.
– Верно, – подтвердил он. – Говорят, ты все время идешь следом. Не отступая ни на шаг.
– Иду. Но ты никогда не оглядывался. До сих пор. Сегодня оглянулся впервые.
Он молчал. Ему нечего было сказать. Он устал.
– Как… как это произойдет? – спросил он наконец, холодно и без эмоций.
– Я возьму тебя за руку, – сказала она, глядя ему в глаза. – Возьму за руку и поведу через луг. В туман, холодный и мокрый.
– А дальше? Что там дальше, за туманом?
– Ничего, – усмехнулась она. – Дальше ничего. Ничего…
– Ты шла следом за мной, – сказал он. – А догнала других, тех, с которыми я встречался на пути. Почему? Важно было, чтобы я остался один, верно? Чтобы наконец испытал страх. Признаюсь тебе. Я всегда тебя боялся, всегда. Не оглядывался из-за страха. Из-за боязни увидеть тебя идущей следом. Боялся всегда, всю жизнь, вся моя жизнь прошла в страхе. Я боялся до… сего дня.
– До этого дня?
– Да. До этого. Вот мы стоим лицом к лицу, а я не чувствую страха. Ты отняла у меня все. Даже страх.
– Почему же тогда твои глаза полны ужаса, Геральт из Ривии? Твои руки дрожат, ты бледен. Почему? Неужто так сильно боишься увидеть последнее, четырнадцатое имя, выбитое на обелиске? Хочешь, я скажу тебе, как оно звучит?
– Не надо. Я знаю его. Круг замыкается, змея погружает зубы в собственный хвост. Так должно быть. Ты и это имя. И цветы. Для нее и для тебя. Четырнадцатое имя, выбитое в камне, имя, которое я произносил среди ночи и при свете солнца, в холод, жару и дождь. Нет, я не боюсь произнести его сейчас.
– Ну так произнеси.
– Йеннифэр… Йеннифэр из Венгерберга.
– А цветы для меня.
– Давай кончать, – с трудом проговорил он. – Возьми меня за руку.
Она встала, подошла, он почувствовал исходящий от нее холод, резкий, пронизывающий холод.
– Не сегодня, – проговорила она. – Когда-нибудь – да. Но не сегодня.
– Ты взяла у меня все…
– Нет, – прервала она. – Я ничего не забираю. Я только беру за руку. Чтобы никто не был в такую минуту одинок. Один в тумане… До свидания, Геральт из Ривии. До встречи. Когда-нибудь.
Он не ответил. Она медленно повернулась и ушла. Во мглу"
