Печать

Пожалуйста, войдите или зарегистрируйтесь.
1 час 1 день 1 неделя 1 месяц Навсегда

[Анюта]

Мозоль

- Аня!  Ты сделала повороты? Сколько раз устояла? Три? Этого мало. Надо десять. Иди на бревно и чтобы десять раз устояла.
«Я должна сделать десять раз. Десять раз».  Будто молоточек в голове. На большом бревне Маша пошла на перекидку, – замечаю краем глаза.  А другие возле бревна. Мои подружки! Настена учит повороты вместе со мной на маленьком бревне на другом краю. Упала. И я тоже упала. Я должна устоять десять раз! Как же устоять-то. Наталья Александровна сказала, надо устоять. Значит, надо. Делаю. Десять раз сделала и все упала.  У Настены уже три зачтены. А я падаю. Пятнадцатый раз спрыгиваю на мат. Хочется заплакать. Потому что не получается. А у Настены уже пять. На мысочке до посинения кручу, кручу! Как юла какая-то!
     Коварный поворот. Я должна обернуться  вокруг себя и устоять на бревне. А если я не устою, то буду делать, пока не устою.  Я не могу не сделать. Как же я подойду тогда к Наталье Александровне? Я не могу подойти, потому что еще не сделала. Я должна сделать  и только  потом подойти.
   «Сссс,  больно как! Нога сильно как щипит! Не могу крутить!» Села на мат лягушкой, смотрю на ступню. Прямо на мыске огромная  мозоль.  Сссс! Не могу наступить. Иду, прихрамывая,  к Наталье Александровне.  Теперь-то к ней точно можно подойти. У меня же настоящая мозоль!
   -  Наталья Александровна! Я мозоль сорвала! Я  больше не могу повороты крутить!
   -  Ты что выдумываешь, Аня? Какая еще мозоль! Ты же не на брусьях! Возвращайся  на бревно!
   -  А у меня на ноге мозоль, Наталья Александровна. Я ходить не могу!
   -  Господи! -  всплеснула руками тренер, рассматривая с удивлением на детской ножке огромную водяную мозоль. - Да где ж это видано, чтоб на ноге мозоль срывали! Зачем же надо было столько поворотов крутить? Аня! Чудо ты мое! Ну, сиди теперь со мной. Что мне с тобой делать?
   Сижу возле тренера. Смотрю, как девочки кувыркаются. Нога щипит, и я ничего делать не могу. Я люблю Наталью Александровну. Все наши девочки ее любят. Она  такая добрая, такая хорошая! Я люблю сидеть возле тренера. Вот так бы всю тренировку просидела. Только, к сожалению, нельзя. Мы  должны заниматься, чтобы потом выступать на соревнованиях. Но сегодня я сорвала мозоль. И я даже ходить не могу. И я сижу теперь возле Натальи Александровны до конца тренировки! Нет, конечно, не до самого конца. Наталья Александровна повела меня в медпункт, и мне перебинтовали ногу. Врача я, конечно,  насмешила. Потому что к ней еще с мозолью на ноге спортсменов не приводили.  «Девочка моя, сколько же ты поворотов сделала?»  Плечами пожимаю. Откуда я могу знать? Наталье Александровне, правда, не смешно. Что вот теперь со мной делать? Тренировка сорвана из-за мозоли. Нет, Наталья Александровна мне просто так отсиживаться не даст. Покажи-ка, Аня, руки! На руках  мозолей нет? Очень хорошо!  Тогда на брусьях сделаешь махи в стойку. Десять раз. Все поняла?
«Ах, это же мои любимые брусья!» – улыбаюсь до ушей.
   -  Я все поняла, Наталья Александровна! – и бегу  на снаряд.

[Анюта]

Зачем нужны слова?

Зачем нужны слова? Не понимаю.
Внимая небу. Небо!
Я остаюсь немая.
Я говорю, никто не слышит.
И я не слышу тех, кто говорит?
Зачем нужны слова? Не понимаю.

Раскрытый  зонт, усыпанный цветами,
Укрыл от нас великое стремленье
Познать итог и смысл бытия.
Зачем нужны слова тогда? Не понимаю.

Пришла, явилась ниоткуда.
Босой ногой ступила на траву,
И та поникла,  стебли распластала,
Не понимая, что произошло.
Зеленая  цветущая трава 
Веками  колыхалась и шумела,
Наивная, не ведая о том,
Что предначертано на каменных скрижалях.

И вот через века, тысячелетья,
Сошла лавиной огненная глыба.
Печать небесную поставила на землю!
Отныне и навеки!  По закону
Небесный договор скреплен печатью!

Наивная, явилась ниоткуда,
Босой ногой ступила на траву,
Не ведая о том, что происходит.
Иду туда, куда глаза  глядят.
Лечу туда, куда душа летит,
Мечтая, как Икар,  взлететь на солнце.
И, крылья опалив,  сорваться в пропасть,
Чтобы песчинкою к земле прижаться,
Щекой прижаться к брошенной земле.

Земля, я наследила! Преступила
Законы ненасилия, дорогу
С рождения до смерти проложила
По телу твоему, не замечая,
Как убиваю все, что было свято!
Все то, что было дорого тебе!

Зачем нужны слова? Слова пустышки?
Я не хочу, я не желаю боле
Пускать слова по ветру, как пустышки!
В начале было СЛОВО - как дыханье -
Источник жизни на земле - святой источник.
Дороже золота он был, дороже блага!
Его мечтаю я найти, к нему дорогу
С рождения до смерти проложить.


И если я найду, то это СЛОВО,
Единственное  СЛОВО на планете
Тебе Земля отдам, тебе, родная,
Чтоб залечить твои больные раны,
Чтоб отдохнуть могла ты хоть немного.
Земля, тебе отдам я это СЛОВО!
Верну его тебе в твои чертоги.

И обернусь и посмотрю я на дорогу
В конце пути в молчании глубоком,
И пожелаю я, чтобы навечно
В земле остался пройденный мой путь.

[Анюта]

После пурги

С Леной Сафроновой приехали в Кировск. Пурга. Продрогли до косточек. Окна в гостинице наполовину засыпало снегом. Степаныч - директор отрубил: теплых номеров свободных нет. Остался один холодный. Дал калорифер и восемь одеял. На следующий день отопление включат – пообещал.

Что такое провести февральскую ночь в Кировске без отопления мы узнали на собственной коже. Высунув носы из-под одеял, свернулись калачиками и пытались заснуть. Ленка, подвывала какую-то странную песенку: хо-олодно, холодно, холодно. Хо-олодно, холодно, холодно! Калорифер не спасал, он был кругленький и хиленький. И на него можно было только смотреть. Ленка часто грустила. Она вообще очень часто грустила. Ляжет на кровать и о чем-то думает…

Но сейчас в холодном номере Ленка смешила меня своей песенкой. И я хихикала и подпевала вместе с ней. Хо-олодно, холодно, холодно. Хо-олодно, холодно, холодно! Первое слово надо было тянуть, а два вторых произносить очень быстро, наподобие рэпа, поэтому под одеялом, чтобы не стучать зубами, мы трясли головой и руками. А под утро бодренько вскочили и пошли на склон. Хотя бы почувствовали себя людьми. В горнолыжном комбезе было тепло. Намного теплее, чем в номере.

До горы-то еще дойти надо. Снега по колено. После пурги тропы не видать. Идем с Ленкой след в след - прокладываем путь до подъемника.

- Девчонки, подождите меня! - догоняет Наташка, веселая, как солнышко.

А чего это вы, девчонки, кислые такие! – она-то не спала в холодной комнате. - Посмотрите-ка, Ленка, ты же соломинка, а ты, Анька - пузырь. А я –лапоть. Вот это да, девчонки! Пузырь, лапоть и соломинка идут кататься на горных лыжах!

- Эй, пузырь, смотри-ка, а то лопнешь еще! Анька – пузырь, ха-ха. А, соломинка-то совсем согнулась от ветра! Ленка – соломинка, ха-ха!

- Ну, а лапоть-то что?

- А что лапоть! – веселиться Наташка. – Лапоть, он так и будет – просто лапоть!

Наташка в детстве занималась художественной гимнастикой. Ее родители, Разумовские, работали в ЦСКА тренерами по спортивной гимнастике. В 90 годы во время перестройки они переехали жить и работать в Японию. Наташка жить в Японии не захотела. В России - друзья и любимый фристайл.

- Девчонки! – какой-то вихрастый парень, в домике на втором этаже, увидел Наташку и машет с балкона рукой. Сережка, крутой и насупленный, начальник подъемника и, конечно, горнолыжник. Тут в Кировске, все горнолыжники. Куда еще людям деваться, если на весь городок одна огромная гора! –«Подъемник не работает, и не будет работать до следующего дня», - отрезал начальник. Что-то там сломалось во время пурги.

Мы с Ленкой переглянулись. Перлись, как дураки, по колено в снегу. И зачем? Чтобы развернуться и идти обратно? Наташка хотя бы к друзьям пришла, а мы? Вот, черт! Опять в эту холодную комнатушку пиликать!

Наташка зовет.

- Девчонки, идем, Вас тоже позвали!

Ладно, если позвали, почему бы и не пойти. Не съедят же нас, в конце концов. А так погреемся хотя бы. Поднимаемся за Наташкой на второй этаж.

На столе водка.

- Девчонки, пить будете? – Думаю, что еще тут пить-то, если одна водка на столе.

- Да я водку вообще-то не пила ни разу, - брякнула.

- Вот и попробуешь. В конце концов, надо же когда-то попробовать, - Серега разливает. – На, держи.

С любопытством смотрю на прозрачную жидкость в рюмке. Почему-то в детстве представляла себе водку чем-то сверхъестественно горьким. Во всяком случае, взрослые ее пили при мне с таким отвращением на лице, как будто бы заливали себе внутрь жгучую микстуру. Но вот теперь, наверное, и мое время пришло. Восемнадцать лет, подумала я, совершеннолетняя. Пора, значит. Зажмурилась. Как и положено, одним глотком выпила чудодейственный напиток. Хм, странно. И чего это взрослые морщатся все время. Ну, немножко щипит, конечно, но не до такой же степени, чтобы лицо кривить.

- Ну как, Анька? - смеется Наташка.

- Да ничего особенного, - пожимаю я плечами. - На воду похожа.

Серега с философским видом разглядывая меня. Мол, это вообще тут кто? И что она, мол, из себя представляет?

Сидим с Ленкой в уголочке. Разговор не клеится. Прыжками с трамплина я похвастаться не могу, да и на склоне похожа скорее на каракатицу, чем на горнолыжницу. Такие, как я, относятся к разряду чайников. А к чайникам, как и везде, подход однозначный: подъемник за деньги, и в душу не лезь.

Наташка болтала без остановки. За что мы с Ленкой были ей благодарны.

Выпила еще пару рюмок. Ленка толкнула в бок: «Пойдем».

Вышли на белый снег. В душе потеплело. Зимнее солнышко заливает все кругом: и склон, и серые домишки.

- Ой, Ленка, посмотри какая красота! Как уходить не хочется!

- А давай на гору пойдем, - Ленка, кстати, тоже три рюмки выпила.

- Как это пойдем? Подъемник же не работает, - опешила я.

- А мы на Воробьевых горах пешком всегда ходили, когда подъемника не было,- промурлыкала Ленка, готовая, казалось, обниматься теперь со всеми горами на свете.

- Я подняла голову. - Огромедная гора, казалось, упиралась, в купол неба. Где Воробьевы, а где Хибины. Господа, почувствуйте разницу. - Ну, давай попробуем, коли не шутишь.

Это называется, после трех рюмок потянуло на героические подвиги. Хороша водичка! И кто это там говорил, что ничего особенного?

Японский пейзаж - снежная гора на все полотно, а у подножия – две черных точки с черными дощечками.

Пузырь и Соломинка ступили на героический путь покорения вершины. Хорошая накачка для ног: в горнолыжных ботиках, да с лыжами на плечах, да по свежему снегу! Солнышко припекает, пот со лба градом течет. Красота! Называется, девчонки по горе соскучились. А гора, огромная, снежная, во всем своем величии возвышается над нами. И никто ее у нас не отберет. И это только наш путь. Чувствуешь всем своим нутром непокоренную вершину, и хочется орать, и размахивать руками, и даже здесь у подножия горы, размахивать руками, и кричать во все горло, что это мы, мы – будущие покорители самой огромной и снежной горы!

Пятьдесят шагов наверх.

- Уф, Ленка, высоко же мы с тобой забрались, - хихикнула и села на снег. От трех рюмок водки не осталось и следа. Ленка застегнула крепления:

- Анька, помчались! – и на лыжах по целине потопала вниз. Будто бы оставила свой первый след после разрушительной пурги. А я за подругой.

Идем по Кировску. Просто идем и все. И будто бы ни о чем не думаем. С одной стороны, домишки, с другой - огромная гора. И если бы жить возле горы, как частичка ее, как этот снег, как это небо, можно было бы просто жить и ни о чем не думать…

Пришли. Слава Богу, отопление включили. Прибежал Степаныч, забрал калорифер и лишние одеяла. Ну вот, можно теперь и согреться по-человечески, и отдохнуть.

[Анюта]

Клоун

Клоун одел
Плюшевый нос.
Цвет переспелой малины.
Клоун запрыгал,
Захохотал.
Крашеный рот разинул.

Никто не смеется.
Бедный, бедный клоун.

Клоун болонку
Изобразил.
Ногу задрал по-собачьи.
Клоун затявкал,
Заголосил,
Будто дворняга Кляча.

Никто не смеется.
Бедный, бедный клоун.

Ушли недовольные зрители.
Хлопать не стали, жадные.

Тихо на темной арене.
Клоун устало садится на стул.
Старый, сломанный стул без ножки,
Падает больно спиной
Смешной раскорякой.

Рядом какой-то мальчишка смеется:
«Здорово падаешь ты!»

[Анюта]

( Может ли творческий человек быть доволен тем, что он создает? На сто процентов сказать, что то или иное созданное им произведение талантливо или имеет какое-то литературное значение? Мне кажется, что писатель, прочитывая свои старые  работы, чаще всего недоволен тем, что он когда-то написал.  Некоторые даже не прикасаются к своим старым работам, дабы не травмировать свою чувствительную душу. Неслучайно говорят, что самым главным критиком  для себя являешься ты сам. 
Года два назад написала один очень странный стих. Находилась я тогда в состоянии эмоционального стресса. И поэтому  стих, написанный мной, был непохож на все то, что писала до этого. Более того, надо сказать, что не писала я десять лет. Так что этот стих , можно отнести к первому произведению после десятилетнего молчания.  Первые полгода я  относила этот стих к одним из лучших моих стихов. Мне казалось, что он необычен и просто непохож ни на что, что я писала когда-либо. Но через год я, просмотрев его  другими глазами, вдруг поняла, что мне в нем что-то не нравится. В нем есть эмоциональный всплеск,  экзальтированность, но хорошо ли это звучит на самом деле? Уж слишком выспренное надуманное и кому-то даже может показаться религиозно-фанатичным, название.
Вот так вот приходится мучится с каждым написанным произведением. С другой стороны, я подумала, ну если уж я его написала, то, что же теперь не выбрасывать же. Все-таки в нем есть ведь что-то хорошее, красивые образы, например. Вздохнула, отложила в сторонку, до лучших времен! )


Люди света

    Я  говорю с людьми ушедшими. Одного духа со мной. Единым светом тянусь я к ним. К  светлому духу тянусь. Я закрываю глаза и смотрю,  смотрю, будто всматриваюсь, будто пытаюсь прорваться сквозь пелену, узнать и увидеть кого-то.
    Люди, когда-то живущие здесь. Они появились и ушли. Вышли из плоти земли и вошли в нее же, отпуская души ввысь. Их мысли заложены вглубь  - фундамента слой.
    Они видели что-то и поняли что-то. И поняли и приняли что-то, когда уходили. Смертные! Что же увидели? Что же?
   Двери закрыты. Глубокие тайны сокрыты за ними. Заложены где-то и кем-то, заставлены плотью и кровью, засыпаны пылью...
   Земля забрала. Растворила и распылила все.  И мы,  живущие ныне, и все, кто за нами вослед готовится стать рожденным, какие крупицы найдут? И найдут ли?

   Люди света сложили доспехи. Позвали доблестного трубача, чтобы трубил, трубил отчаянно в свой рог!  Окровавленный доблестный дух, чтобы трубил, трубил, что есть мочи, не жалея себя. Звуком трубы иерихонской  - труби, труби! ……. Мы здесь! И мы эхо здесь! И мы пришли за тобой и мы слушаем тебя.  Невыносимо сладостные звуки иерихонской трубы!

  Я говорю с людьми ушедшими: «Доброго здравия Вам!» Низко кланяюсь до земли, хвалу и почести воздавая. За здравие бессмертной души поднимаю полный бокал, напиток бессмертия впитывая  памятью своей.
  И я вижу вас, опьяненная. По капле божественная влага пьянит меня, осеняя видениями неискушенную душу.  И будто мир качается и плывет из-под ног.  И пьяные звезды пляшут бешено. И пьяное солнце,  заклокотав, мотает яростно по небосклону огненными власами!
     И я любуюсь вами! Старинные одеяния  расшиты драгоценными письменами. Ветви терновые на власах  розами алыми зацвели. Светлые длани, сияющие чистотой несказанной, чашу мира и  величия берегут, осеняя ее лепестками добродетели.
     Восхищенная вами, озаренная вами, слушаю напевы души. Гимны слагаю и пою, воспевая деяния ваши, мужество и величие духа,  неисчерпаемую любовь  и доброту сердец!

     Надевайте же доспехи, люди света! Начищайте же их до блеска! Забвению вопреки! И зовите доблестного трубача. Труби же, труби в свой отчаянный рог, окровавленный доблестный дух! Труби же труби, не жалея себя! Мы здесь! Мы, люди, и ныне здесь! И мы идем за вами. Единым светом идем за вами. Слушая, слушая до боли. До боли знакомые звуки!
     Невыносимы сладостные звуки  иерихонской трубы! Разрушающие стены тьмы невыносимо сладостные звуки!

[Анюта]

Отшельник Дакрон

Первый весенний дождь обрушился на землю с яростью. Водой заливало плац, и леваду, и летние денники. Дакрон прижимался к стене, перетаптывался от усталости. Он простоял всю ночь на полоске сухих опилок. Остальная часть денника был затоплена. Дакрон прислушивался и вздрагивал. Грозы не боялся, но чувствовал одиночество. Всматривался в темноту, будто пытался поймать мгновенные вспышки молнии. Выжидал, не показывая страха и смущения.
За кирпичной стеной волновался Багульник, фыркал и кружился по деннику. Лошади не спали. Приглушенные раскаты грома разбивались о стены конюшни.
Под утро гроза утихла. Утренний серый свет проникал полосками  к Дакрону в денник. Жеребец проходил испытание на стойкость, постепенно привыкая к роли отшельника.
На конюшне проснулся конюх Лешка, сонный и недовольный. Тамбур за ночь залило водой по щиколотку. Овес в хранилище снизу подмочило. Конюх громыхал тачкой, боролся с наводнением, засыпая тамбур опилками. Дакрон прислушивался к шорохам, мысленно представлял себе Лешкину работу, конюх, очевидно, отбивает денники. Потом зашумела вода, падала с грохотом из огромного крана в жестяные ведра. Заржали Гаргон  и Побег. В ожидании завтрака лошади засуетились.
Дакрон стоял без движений. Не хотелось мочить копыта. Терпеливо молчал и ждал, когда Лешка принесет ему завтрак. Наконец-то скрипнула дверь, с радостью услышал знакомые шаги, фыркал и кивал головой в знак благодарности.
Солнечный свет ослеплял. Дашка жмурился. Шлепал по воде к выходу степенно и плавно, с грацией упрямого жеребца. Ведра с водой и с овсом Лешка поставил в леваде у забора, проклиная весенний дождь. Денник Дакрона придется выгребать подчистую. Мокрые опилки тяжелее в сто раз. Конюх был похож на сгорбленного муравьишку, которому приходилось тащить неподъемный для него груз.
Лешка знал, что на конюшне его никто не держит, что Светка будет рада, если он уберется отсюда со своими вещичками. Дакрон его тоже не держит. Не единственный конь. Лешка не станет портить себе жизнь из-за какого-то жеребца. В каждой конюшне найдется такой Дакрон.
Выгребать мокрые опилки - это сизифов труд. Завтра опять пойдет дождь и опять затопит денник.
Дакрон гулял по леваде, дружелюбно фыркал, наблюдая за Лешкой. В последнее время только ему позволял ухаживать за собой: чистить и седлать. На других крысился и шипел, даже на маленьких девочек. Маша и Лена уже не решались заходить к Дакрону. А раньше чистили без привязи и даже ездили вдвоем на жеребце до булочной. Катя однажды попыталась помочь Люде справиться с конем. ( Когда-то и у нее получалось находить общий язык с жеребцом). Дашка не хотел заходить в денник. Катя заманивала его свежей  травкой. Дакрон был не прочь отведать весенней травы, вытягивал морду, жадно вдыхал ароматный запах, но как только почувствовал детскую руку на недоуздке, зашипел, затопал копытами, гневно сверкнул глазами, предупреждая девочку об опасности. Катя почувствовала страх, торопливо перелезла через ограду. Расстроенная. Характер жеребца изменился. Девочка с горечью поняла, что Дакрон ее больше не узнает.
В отличие от Кулона и Нарцисса Дакрон умел анализировать. Он понимал,  что на конюшне происходят перемены. И реагировал на перемены по-своему. Женька не верила в мистику. Но когда смотрела Дакрону в глаза, думала о том, что перед ней стоит человек в образе коня. Коня укротить не пыталась, загоняла в денник легким способом - с помощью охапки сена.
Зимой Дакрона брали под прокат. Анька-тренер побаивалась коня, но все-таки преодолевала страх. Несколько раз Дакрон ее кусал. Оставлял на коже приличные синяки. Анька не любила жаловаться.
Под седло жеребец вел себя спокойно. Покорно подчинялся всаднику. Но мог накинуться на человека, если тот  стоял рядом  или собирался забраться в седло. Особенно раздражали Дакрона новички. Когда чувствовал в человеке неуверенность и страх, бесился и зверел.
К Алексею Ивановичу жеребец относился с пренебрежением.  Смотрел на него исподлобья, будто просвечивая насквозь, как рентгеновский аппарат, обдумывая план мести. Не понимая человеческих слов, Дакрон способен был почувствовать и понять характер человека. Ему не нужны были слова. Он раскрывал конфликт по интонации и по движениям. Девчонки критиковали начальника, и Дакрон тоже критиковал, так как был на стороне девчонок. Алексей Иванович при чужих людях строил из себя знатока, рассказывая о конюшне гладко, с верблюжьей важностью, устраивая экскурсии по денникам. На самом деле в лошадях ни черта не смыслил. Чайник-начальник, хитростью отобравший конюшню у напарницы
Дакрон все-таки нашел способ отомстить за девчонок. На глазах у частников и проката легонько отодвинул Рыжего задним копытом, да так, что начальник конюшни отлетел на два метра в сугроб. Алексей Иванович отделался легким испугом. На Дакрона обижаться не стал. Чувствовал, что сам виноват. Забыл основное правило безопасности: сзади обходить лошадь запрещено. Девчонки помогали начальнику подняться, скрывая улыбку. Анька незаметно похлопывала коня по плечу в знак одобрения.
Когда Анька-тренер уволилась, Дакрон  под прокатом ходить перестал. Лешка не собирался помогать управляющей, а Светке одной было страшновато укрощать строптивого коня.
 Дакрон по весне жеребцовал, взглядом пожирая кобыл. Прирожденный маньяк-насильник. Тут еще и Лешка подбрасывал масла в огонь. Видимо, проснулась мужская солидарность. Жалко стало смотреть на мучения любимчика. В голове мелькали преступные мысли:  отпустить  к Дакрону Светкину Лепту. Но для крупного поступка Лешка был все-таки мелковат. Трезво оценивая ситуацию, боялся последствий. Поступал иначе. Возбуждал жеребца подручными средствами. Проще говоря занимался дрочиловкой. Анька-конюх, случайный свидетель Лешкиных экспериментов, была поражена, и, конечно, лишилась дара речи на целые сутки. При одном воспоминании об увиденном краснела от стыда. Невменяемость Дакрона объясняла теперь Лешкиными экспериментами. Когда жеребец гулял по леваде, девчонки выводили кобыл с опаской. Дакрон еще не пытался перескочить ограду, но при желании мог это сделать с легкостью.
В мае, когда земля немного подсохла, Лешка вспомнил о драйвинге. Планировал продолжить тренировки. Киселев когда-то обещал ему помогать в спортивной карьере. Лешка мечтал  получить судейскую категорию. В Туле должны были проходить международные соревнования по драйвингу. Лешка планировал подготовить Дакрона.   Для драйвинга жеребец был все-таки тяжеловат. Пара Нарцисс - Кулон выступали лучше. Но теперь о паре мечтать не приходилось.  Нарцисс и Кулон пахали под прокатом, да и Киселев вряд ли бы согласился теперь оплачивать расходы на двух лошадей.
Конюх подготавливал экипаж, приводил в божеский вид после зимней спячки. Светка из окна офиса, как рыба, наблюдала молча и равнодушно. Она не забыла сказать свое слово Киселеву. Когда Лешка пришел к начальнику выбивать обещанные деньги, Рыжий промямлил, что денег у него пока нет. Лешка все-таки не терял надежды. Запрягая Дакрона в экипаж, выезжал с ним в поле. Заново устанавливал препятствия, постепенно вводил жеребца в работу.
Но бороться в одиночку сложно. Лешка быстро остыл. Рядом не было Нилыча. А Светка для него - злой рок. Вместе начинали восемь лет назад  в Орехово-Зуево на конюшне. И тогда Светка поступала с ним точно так же, как и теперь. Действовала по одной схеме. Любовница начальника выживала тех, кто был ей не удобен.
У Лешки была жена. Она его пилила за то, что тот много работает и мало получает. Жена работала в зоопарке на конюшне. Занималась драйвингом. Лешка стал качать права. Заявил, что работать с Дакроном не собирается. Ему за это ни копейки не платят. А драйвингом заниматься при желании он может и в зоопарке.
Дакрон стоял без дела в летнем деннике. Гулял по леваде с утра до вечера. Попрошайничал у конюхов и проката свежую травку.
Частники выводили своих лошадей пастись на лужайку. Дакрон завистливо фыркал. Ему тоже хотелось погулять по свежей травке. Но Лешка почему-то не приходил. А другие конюхи его боялись.
Майская погода капризная. Выносливый конь переносил перемены погоды со стойкостью. Частники удивлялись и невольно уважали Дакрона. Своих лошадей постоянно лечили от каких-либо болячек, тряслись над каждой соломинкой, продумывали до мелочей питание и систему нагрузок. А тут по соседству, как будто назло, бродил заброшенный, забытый конь, и в жару и в холод, с невозмутимым спокойствием.
Алексей Иванович планировал Дакрона продать. Лешка махнул рукой. Втихаря от Рыжего искал себе другую работу.
Жеребец понимал, что происходят перемены. В Лешкиных глазах чувствовал растерянность  и страх. Дакрон размышлял. Лешку пока терпел, но уже осмеливался оценивать и критиковать. Однажды припугнул. Когда конюх вошел в денник, резко повернулся и вцепился в руку. Не больно, слегка прихватил, якобы по ошибке. Видимо, проверял Лешкину реакцию. А тот опешил и, действительно, испугался. Для профилактики врезал Дакрону кулаком по морде. Девчонкам объяснил: жеребец прихватил его по ошибке. Но сам чувствовал, что Дакрон его проверяет.
Характер жеребца портился от безделья. Пару раз Лешка запрягал его в телегу: перевозил мешки с опилками с местной лесопилки. Дакрон - обозник, латвийская упряжная. Поэтому телегу тянул с удовольствием. Наверное, в деревне в руках серьезного человека стал бы хорошим помощником. А здесь на конюшне бесился, показывал характер.
 Когда  рабочие в целях профилактики перекрыли основную трубу и в поселке и в агрокомплексе, Лешка  возил на жеребце воду с центральной башни. Благодаря Дакрону лошади в этот день были напоены и в обед и в ужин. Лешка и Дакрон изрядно устали. Ездили к башне двенадцать раз. Из-за того что вода из ведер выплескивалась по дороге на две трети.
Жеребец привыкал к одиночеству. Лешку слушался, но прежней дружбы не чувствовал. Бродил по леваде, заглядывая в окна к лошадям. Иногда замирал на месте и стоял так часами, о чем-то раздумывая.  Прислушивался, выжидал,  предчувствуя перемены.

[Шаня]

И реагировал на перемены по-своему. Женька не верила в мистику. Но когда смотрела Дакрону в глаза, думала о том, что перед ней стоит человек в образе коня. Коня укротить не пыталась, загоняла в денник легким способом - с помощью охапки сена.

читала, и было это ощущение. И увидела его, и  хотелось дочитать до места, что все же его выпустили... на волю.....
так хотелось пожелать ему Воли....

Спасибо Аня.

[Анюта]

Воля? Шаня, домашним лошадям воли не дают. Я даже и не знаю, где-нибудь в России живут ли дикие лошади,  ну как мустанги в Америке. А может и в Америке их уже всех повылавливали. ) Да, но вот иногда в лошадиных глазах проглядывает это свободолюбие, независимость и дикость, как у Дакрона.

[Шаня]

   Твой рассказа о Лошадях, привел меня снова к Путешествию Гулливера,
одной из самых любимых и загадочных книг, которая каждый раз открывает мне все новые и новые тонкости, и самое фантастическое, это сам Джонатан Свифт, который сумел увидеть и передать.
Образы, о которых мы столько тут говорим, картины мира, восприятие, традиции, человеческое общество с разных его сторон.

    Если смотреть на человека глазами лилипутов, он покажется огромным, если глазами великанов, он покажется маленьким. Все зависит от точки зрения. Все претендующее на абсолютность сравнивается с ничтожным и малым.
Однако, несмотря на малую величину лилипутов, у них есть свои города, нравы, обычаи, государство, император, двор, министры. И, что особенно важно, у них были старинные мудрые установления, которые постепенно вытеснены современными нравами.

    Чтобы показать угодничество и ловкость, которые требуются, чтобы сделать карьеру при дворе лилипутов.
Надо с детских лет тренироваться в том, чтобы плясать на канате. Надо показать свою ловкость и в том, чтобы перепрыгнуть через палку, которую держит император, или подлезть под нее.
Утверждение мощи и величия звучит из уст лилипутов комически и наводит на мысль об относительности всякой власти. Борьба двух партий, существующих при дворе - партия высоких и низких каблуков, - служит тому, чтобы отвлечь внимание людей от насущных вопросов жизни. Партийную борьбу дополняет изображение религиозных распрей. Они показаны в виде борьбы тупоконечников и остроконечников. Из-за того, с какого конца разбивать яйцо, фанатики идут на смерть.
Ведь Свифт выступает здесь против религиозного фанатизма и религиозных предрассудков.
И так, каждое путешествие, новая глава, в жизни героя, приводит нас, к другому взгляду, раскрывающему все глубже и глубже, личность и общество.

Книга экскурс в человеческую природу.
В его мир, через внешние такие проекции, малого и большого.


Свифт умер 19 октября 1745 г. в Дублине. На его могиле высечена составленная им эпитафия: “Здесь покоится тело Джонатана Свифта, доктора богословия, декана этого кафедрального собора, где суровое негодование не может терзать сердце усопшего. Проходи, путник, и подражай, по мере сил, смелому защитнику свободы”. В его последнем напутствии выражена цель писателя, без которой немыслимо было появление “Путешествий Гулливера”: побудить каждого, кто прочтет роман, задуматься над тем, как устроен мир, и стать на сторону тех, кто мужественно сражается за свободу, занять активную позицию в жизни.


Вот что мне захотелось вспомнить, о воле,  личности, жизни,  обществе, прочтя твой рассказ.

 

[Шаня]

Аня, если позволишь, захотелось вспомнить еще одного автора, и его произведения.
Лоренс Стерн -  родился 24 ноября 1713 г., Клонмел, Ирландия

Писатели, прошедшие сквозь время.

Лоренс Стерн. Сентиментальное путешествие


Когда сердце опережает рассудок, оно избавляет его от множества трудов.

Когда же довольно нескольких слов, чтобы выручить несчастного из беды, я ненавижу человека, который на них поскупится.

Тайны, которые должны разъясниться сами, не стоят того, чтобы терять время на их разгадку.

Человек, знающий цену спокойного ночного сна, не ляжет в постель со злобой в сердце, если он может примириться со своим противником.

чувствам нашим тоже полезно, если мы с ними не торопимся.


Лоренс Стерн. Жизнь и мнения Тристрама Шенди, джентльмена


На открытом воздухе и средь бела дня, когда женщина имеет возможность, физически говоря, видеть мужчину под различными углами зрения, это ничего, - но у себя в доме, под каким бы углом зрения она на него ни смотрела, она не может не сочетать с ним той или иной части своего имущества - пока, наконец, вследствие повторений таких сочетаний она его не включает в свой инвентарь.

Чем больше движения, тем больше жизни и больше радости, а сидение на месте и медленная езда - это смерть и диавол.


Я твёрдо убежден, что каждый раз, когда мы улыбаемся, а тем более когда смеемся, - улыбка наша и смех кое-что прибавляют к недолгой нашей жизни.
 

[Анюта]

Твой рассказа о Лошадях, привел меня снова к Путешествию Гулливера,
одной из самых любимых и загадочных книг, которая каждый раз открывает мне все новые и новые тонкости, и самое фантастическое, это сам Джонатан Свифт, который сумел увидеть и передать.

Шанечка, мне очень радостно, что ты читаешь мои рассказы, и очень удивительно, что ты вспомнила именно Гулливера. А ты знаешь, что Джонатан Свифт написал четыре книги о Гулливере. Одна из них называется "Путешествие в страну Гуигнгнмов" Гуигнгнмы - это лошади. Лошади - жители страны, благородные и возмышенные, лишенные пороков, а рядом с ними живут люди,  опущенные, жалкие, погрязшие в пороках существа. Ты знаешь, о лошадях у меня написана повесть. Здесь я выкладываю отдельные главы. И ты знаешь в одной из глав я, действительно, вспоминаю о Гулливере и о стране Гуигнгнмов. )

[Анюта]

Лоренс Стерн. Сентиментальное путешествие

Шань, вот подумала, а ведь неплохо было бы и мне  перечитать  Лоренса Стерна. ))

[Анюта]

     Я раскрываю руки, чтобы обнять Вас.
     Чтобы обнять его величество – Шар Земной!
     Рук не хватает – огромен  Шар…
   
     Щекой прислоняюсь к земной коре.
     Подставляю другую солнцу и ветру.
     Приклеенная мушка, плыву не спеша
     Вокруг солнца и земли,
     Застывая точкой во вселенной,
     Будто раздавленная глубиной.
     Бусины  слез людских нанизываю по экватору.
     Душами склеена, гирлянда стелется.
     Бусины по нитке вьются вдаль
     Распахнула себя, расплескала по земле.
     Точка, превращенная в ничто!
     Капля, поверженная с небес,
     Обнимает Вас, Ваше Величество, Шар Земной!
   
                        .      .      .


    Рвется из плоти  слепая душа.
    Рвется из темноты, чтобы рассказать о себе.
    Разрушая оковы. Наперекор себе!
    Наперекор всему, что сковало ее.
    Не признавая цепи, даже цепи любви!
    Сладкие цепи твои, златоволосый кумир!

    Как пешка, шагнула на черную клетку.
    Довольно - сказал, как отрезал. Перстом,
    Будто в пропасть – Чужая, ступай себе с Богом!
    Цветок скорпиона вдыхаю на многие лета.
    Я очень устала. Глаза закрываю.
    Ключи не найду, чтобы  душу закрыть.

    Как птица, всю душу избила о камень,
    Зажатая в толще немой тишины.
    И не видно конца тишине. На века
    Замурована глупая мушка в куске янтаря -
    И стучится куда-то, не зная куда.
    И стремится еще объяснить тебе что-то.

    Брыкалась  игрушкой на нитке,
    Влюбленная  птица.  Мечтая
    Раскрыться в тебе через боль,
    Обжигая душою потухшее жерло вулкана.
    Отпрянул, взревел, будто раненый лев,
    От огня  и  сказал, как отрезал:  чужая!

   
    Рвется из плоти  слепая душа.
    Рвется из темноты, чтобы рассказать о себе.
    Разрушая оковы. Наперекор себе!
    Наперекор всему, что сковало ее.
    Не признавая цепи, даже цепи любви!
    Сладкие цепи твои, златоволосый кумир!

                             .      .      .


   Гордые люди  с болью живут!
   Зазовут ее на тепло и ласку.
   И ходят-бродят по земле, как странники!
   Столкнулись два гордых человека,
   Обожглись друг о друга
   И пошли себе дальше жить.
   От боли чужой никуда не уйдешь.

   
    Наивная птица в своей слепоте
    Не видит земли оболочку, не чует опоры.
    И рвется, и тянется  к свету,
    К смертельному жару,
    Мечтая в едином стремлении слиться
    С прообразом сверхчеловека.
    На дне своего океана
    Разбиться в экстазе любви
    О подводные скалы и рифы.

   
    Зажатая между скал,
    Будто эху вторя: я не чужая тебе!
    Глупая душа   не успокоиться никак.
    Все стремится  еще объяснить тебе что-то…

    Смешно…
    Руками обняв свою душу,
    На небо смотрю я,  как пьяный сатир,
    Сквозь улыбку и слезы.
    Сливаясь во мраке
    С тенями и шорохом леса.
 
    Затих океан.
   
    Холодное солнце спустилось
    По зыбкой дороге.
    И сумрачный мир раскидал свои тени
    На травы и камни.
    На глади воды засверкали
    Далекие звезды.
    Во мраке разбились о воду крупицы
    Когда-то могучего Солнца.
   

    Затих океан.
   

   

                    .        .        .

    «Великий Отец!
    Ты жалеешь  нас, как детей своих.
    И согреваешь любовью своей.
    И говоришь нам – не надо страдать!
    Не страдайте, живите, дети мои,
    По закону Божьему и будьте счастливы на  земле!
    Великий Отец! Ты  был терпелив ко мне.
    Ты простил и дождался меня.
.   И Ты любишь меня, как свою дочь!
    И я  верую в Тебя и    люблю!».


    Я Господь, Бог твой.
    Да не будет у тебя других богов пред лицом Моим.
    Не создавай себе кумира и не поклоняйся ему,
    Ибо я Господь Бог твой.
    Не произноси имени Господа, Бога твоего, всуе.
    Помни день субботний, чтобы святить его.
    Почитай отца твоего и мать твою.
    Не убий. Не прелюбодействуй. Не кради.
    Не произноси ложного свидетельства на ближнего твоего.
    Не желай дома ближнего твоего;
    Ни жены ближнего твоего,
    Ни поля его, ни раба его, ничего, что у ближнего твоего.
    Отче наш, Иже еси на небесех!
    Да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое,
    Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли.
    Хлеб наш насущный даждь нам днесь;
    И остави нам долги наша,
    Якоже и мы оставляем должником нашим;
    И не введи нас во искушение, но избави нас от лукаваго.
    Ибо Твое есть Царство и сила и слава во веки.
    Аминь.


                            .      .     .

   Я раскрываю руки, чтобы обнять Вас.
   Чтобы обнять Его Величество – Шар Земной!
   Рук не хватает – огромен шар...
   
   Невидимая мушка, жалкая, слепая.
   Плюнь – раздавишь.
   Лежу  себе на земле,
   Бусины  слез людских нанизываю по экватору.
   Я распахнула себя, я раскрыла свою душу.
   В солнечных лучах испаряюсь,
   И дождями вниз под музыку грома  -
   На травы! От всей души, со всей своей дури!
   На травы, на цветы, на деревья,  на поля.
   Только бы  громыхать,
   Только бы выть и реветь, как медведица.
   
   Громыхаю со всей своей дури.
   Жалкая, слепая мушка!

   Поверженная небесами капля,
   Расплескала себя по земле!
   И обнимает Вас, Ваше Величество – Шар Земной!

[Шаня]

Аня, привет, вижу тебя, заглядываешь и тихонько вот сопишь

Расскажи, как ты, как настроения, тебе в подарок.





Хорошего настроения, и много радости и тепла.
С весною тебя, дорогой мой человек!!!!!!!!!!!!!

[Одинец]

Я даже и не знаю, где-нибудь в России живут ли дикие лошади,  ну как мустанги в Америке.

В украинских степях водились дикие кони - тарпаны, на них ещё Владимир Мономах охотился, в конце 19 века их уничтожили, интенсивно "осваивая" их среду обитания, а так же целенаправленно иничтожая, ибо они травили посевы и пастбища, поедали заготовленное сено, уводили (сманивали) домашних лошадей... Про них ходили потрясающие истории, только писателя  не нашлось, раскрутить тему. как про американских мустангов.
Говорят, в Чернобыльской зоне теперь появились дикие кони. Наверно, чьи-то домашние остались и одичали. Радиация им ни по чём.