Есть какая-то обреченность в свойствах картины мира.
Нам не дано увидеть/понять/воспринять больше, чем мы готовы.
Сегодня занимаюсь своими делами во дворе, мотаюсь туда-сюда, день хороший, настроение замечательное, забегаю за угол дома где кормушки для птиц (а кормушки от угла метра два) и останавливаюсь... на кормушке, в двух метрах от меня сидит переливающийся под весенним небом охрененных размеров ВОрон.
Я остановился и смотрю на него не шевелясь. Он на меня смотрит.
Я не шевелюсь. Он тоже.
Если бы можно было сказать, что "он опомнился первым", то наверное это было бы похоже на правду. Но вряд ли "он опомнился первым", скорее всего, он и не напрягался. Он не мог не слышать мои размашистые громкие шаги по мокрому снегу. А следовательно, был готов к встрече.
Я не шевелился и не знал что делать. Он смотрел на меня обоими глазами приседая, кивая головой и делая еще какие-то странные движения.
Никогда раньше я так близко ВОрона не видел. А тут он сидит чуть дальше, чем на расстоянии вытянутой руки и примерно такой взгляд:
у меня наверное был тоже такой же, только более глупый.
Вот так постояли, посмотрели в глаза друг другу и всё.
Хотя, знаю. В этой встрече было не понятого и не увиденного намного больше, чем понятого и увиденного. Было ощущение, что он показал мне очень важную книгу написанную на языке которого я не знаю.
