Глава1
вовлеченность и подразумевание
Вклад феноменологии Гуссерля в философию состоял в том, что он выявил различные типы
слепой вовлеченности.
Марк Ришир
Что-то маячит в густом тумане. Вроде бы человек, но я не готов дать руку на отсечение. Может быть, это мой друг? Я подразумеваю, что это человек, и на какое-то время это позволяет мне разобраться с тем, что передо мной. Се человек. Нет, это куст. В итоге это всё же был человек, корявый как куст. Пока я не разобрался, (что передо мной), подразумевание находится в своего рода взвешенном состоянии, "колеблется" между действительным и мнимым. Это человек или мне мерещится; это правда или только кажется. Но даже когда стало ясно, кто или что передо мной, взвешенное состояние (человек/куст) не исчезнет - скорее, оно будет оттеснено колебанием другого рода, например: это мой друг или посторонний человек. Если он заговорит со мной, то вряд ли он после этого обернется кустом; зато друг после многих лет знакомства может оказаться посторонний человек. Если он заговорит со мной, то вряд ли он после этого обернется кустом; Зато друг после многих лет знакомства вполне может оказаться посторонним человеком. Кажется, что взвешенное состояние одного рода устранить можно, а другого - нет.Устранить его - значит перестать подразумевать; проблема только в том, что восприятие и даже знание - это по преимуществу подразумевание.
Обычно подразумевание колебается, парит между бытием и видимостью, но оно либо не отдает себе в этом отчета, либо пытается это игнорировать. Такого рода олицетворение("оно не отдает себе отчета", " оно пытается игнорировать") звучит непривычно, если мы говорим по-русски на абстрактную тему. Возникает естественное возмущение:как же так, оно что, "пытается", само себе " не дать отчета"? Это справедливое возмущение я бы не хотел в дальнейшем использовать. Так вот, когда подразумеванию удается всех убедить, что оно прочно укоренено в бытии, оно становится само собой разумеющимся или, одним словом, самопонятностью. Самопонятность - это подразумевание, которое успешно выдает себя за что-то, чем оно не является: за восприятие или знание.
Точнее будет сказать - подразумевание, которое забывает то, чем оно всегда было: парением, взвешенным состоянием. Подразумевание забывает о том, что оно подразумевание, застывает в форме само собой разумеющегося. Оно не видит само себя, не помнит себя. Моя задача - напомнить ему об этом. Здесь-то и может сработать нарочитое олицетворение, которое призвало раздражать. Нужно напомнить подразумеванию, что оно только подразумевание, чтобы оно не застыло в форме самопонятности. Нужно напомнить само собой разумеющемуся, что никакого "само собой" нет, поэтому по гамбургскому счёту ничего не разумеется само собой. Напомнить кому-то , что его нет - это достаточно щекотливое задание.
Итак, поначалу подразумевание парит между бытием и небытием (так был человек или не был?), между бытием и видимостью (куст казался человеком, человек казался кустом), хотя и не отдает себе в этом отчета. В какой-то момент оно фиксируется в форме самодостаточности, теперь ничто уже не парит, подразумевание "застыло" и "осело" (Ну, конечно, куст - он всегда здесь рос). Тут подразумевание чересчур увлечено собой, слишком вовлечено во взаимосвязи, которые оно само же и учредило. Застыв в форме самопонятности, оно перехитрило само себя, само поверило в ту историю, которую разыскивало. Подразумевание привносит в опыт "членораздельность" и тем самым стабилизирует его. Но, взяв курс на стабильность, трудно остановиться. Выходит, самопонятности - это издержки стремления к стабильности опыта. Я исхожу из того, что через приустановку самопонятоности (Ханс Блюменберг придумал словесного монстра, позволяющего сказать это одним словом, - рассамопонячивание, можно вернуть опыту пластичность, не потеряв его "членораздельности".
Приостановка самопонятности - это, прежде всего, приостановка вовлеченности в неё. Более того, такого рода приостановка позволяет сделать вовлеченность проблемой.
