Пожалуйста, войдите или зарегистрируйтесь.

Расширенный поиск  

Новости:

ЕСЛИ ВЫ ЗАБЫЛИ ПАРОЛЬ,  А ПИСЬМО ДЛЯ ВОССТАНОВЛЕНИЯ ПАРОЛЯ НЕ ПРИШЛО - СООБЩИТЕ ПО АДРЕСУ   kedrofka@yandex.ru

Автор Тема: Миф как путь познания, описания и синтеза  (Прочитано 27836 раз)

0 Пользователей и 1 Гость просматривают эту тему.

Лирими

  • Путешественник
  • *****
  • Согласие +14799/-0
  • Оффлайн Оффлайн
  • Пол: Женский
  • Сообщений: 22 145
  • СПАСИБО:
  • - Вы поблагодарили: 60800
  • - Вас поблагодарили: 107266
Re: Миф как путь познания, описания и синтеза
« Ответ #60 : 08 Ноябрь 2017, 14:48:14 »

Глава 22. Приключения и поиски

«Эпос о Гильгамеше» в своей первой записанной версии относится к временам Шумера1. С вариациями её повторили хурриты и хетты, вавилоняне и ассирийцы. Даже в лучших из сверенных текстов полно пропусков, многие таблички невосстановимы, и, дабы усугубить эти незавидные обстоятельства, следует упомянуть усилия изрядного числа специалистов, которые не помогли внести ясность в предмет.

Эта история пересказывалась много раз, и в основных чертах представляется довольно безопасным наследием мировой литературы. Но видимость обманчива — путь через те тексты скользок невероятно — пока лучше всё оставить как есть, лишь вкратце обрисовав общепринятую схему по версии Хайделя[1]. Далее появится возможность изучить некоторые сложные моменты, которые, в конечном счёте, способны опрокинуть всю схему целиком.

Утверждается, что Гильгамеш был одним из древнейших царей Урука[2] (или Эреха[3]). Обстоятельства легендарного рождения сделали его на две трети богом и на одну треть человеком, что означает — в шестидесятеричной системе Месопотамии — ⅔ от 60 (где 60 = Ану), то есть, 40, число, которое характеризует Энки-Эа, откуда его имена Шанаби[4] (= ⅔, т.е. доля от 60), и Нимин[5] (шумерское = 40)2.

Как бы то ни было, рассказывают, что жил он в роскоши и распутстве, доставлял одни неприятности, пока боги не принесли утешение его народу, создав человека — близнеца, либо двойника3, который мог устоять против него. Это был Энкиду, дикий человек, разновидность Маугли: простодушный, как животные, с которыми он играл, довольный сын природы, заросший волосами, обладатель чудовищной силы. Блудницу послали совратить его, и от неё он научился любви и путям человека, и соблазнился городом. Прил.24

Его первое столкновение с Гильгамешем — жестокое сражение, которое раскачивает «дом свойства» и, кажется, повреждает дверной косяк Прил.25 — длилось, пока царь не сумел подчинить Энкиду и не принял решение, что тот достоин стать его другом и товарищем.

Совместно задумали они поход в великий Лес, чтобы побороть ужасного великана-людоеда Хуваву или Хумбабу4, которого бог Энлиль, так называемый «бог бури» или «бог воздуха», назначил стражем. В действительности, «Энлиль назначил его семикратным ужасом для смертных ⟨…⟩ его рык — потоп-буря (подобен им), уста его — пламя, дыхание — смерть!»5.

Даже если считается само собой разумеющимся, что «давным-давно, в стародавние времена» поединки с драконами или великанами-людоедами были популярным сюжетом, кое-какие скучные факты об этом «чудовище» ⟨всё же⟩ не повредят. Оно «неизменно именуется богом в текстах»6 и представляется связанным с эламитским богом Хумбой или Хумбаном[6], который делит титул «преобладающий, сильный» с планетами Меркурий и Юпитер, а также с Проционом (альфа Малого Пса). Более того, он встречается в звёздном списке, неся определитель mul (вавилонское kakkab), обозначающий звёзды, как mulHumba Прил.26. Идентификация с Проционом, в конечном итоге, может оказаться решающей подсказкой, которая примирит шумерскую версию со многими другими.

Древние тексты не становятся понятнее, если каждый аспект, который выглядит странно, молча опускать, так что неплохо было бы ещё упомянуть, что Хумбаба — это разновидность «бога кишок».

Более того, его голова или лицо состоит из кишок, и Лэнгдон (MAR 5, 254) привлёк внимание к тому факту, что «лицо этого чудовища ⟨…⟩ создано с помощью единственной извилистой линии, за исключением глаз». Более того, Бёль[7], в своём исследовании вавилонского происхождения лабиринтов7, отмечает представление вавилонян о внутренностях как лабиринтной «крепости кишок».

Так обстоит дело с «персоной» Хумбабы, который, без сомнения, вовсе не примитивное чудовище, тем более, что его непривлекательное лицо поразительно походит на характеристики Тлалока, так называемого «бога дождя» ацтеков, чьё лицо образуют две змеи (см. рис. 30-31). Поспешные интерпретации пойдут только во вред8, и «дело Хумбабы» не решено даже частично, несмотря на многие усилия.



Рис. 30. Эта терракотовая маска показывает непривлекательное лицо Хумбабы/Хувавы, хранителя кедра, срубленного Гильгамешем и Энкиду. Он имеет также титул «Бога крепости кишок», и некоторые ученые выводят из этого названия, а также из изображений, что Хумбаба был жителем и господином лабиринта, предшественником Минотавра.



Рис. 31. Столь же отвратительны, как и у Хумбабы, черты лица мексиканского Тлалока, также именуемого «богом дождя». Но, образованные двумя змеями, они заставляют вспомнить кадуцей Гермеса/Меркурия.




Рис. 32. Причина, почему кадуцей (лицо Тлалока) и идея «Бога кишок» указывают исключительно на Меркурий (с Венерой вместе это одна из нижних планет, которые расположены ближе к Солнцу, чем Земля), явствует из этого изображения, которое демонстрирует движение Меркурия.




Рис. 33. Соответствие между кадуцеем и Меркурием станет ещё очевиднее, если движение Меркурия в течение одного земного года сравнить с движением верхней планеты в течение того же периода: Сатурну требуется почти 30 лет, чтобы вернуться к той же фиксированной звезде (сидерический период обращения); Меркурий делает это через 87 дней.
Единственные неоспоримые детали этой истории, кажется, таковы: что герои достигли кедрового леса, который простирается, как сказано, на «десять тысяч двойных часов» (скажем, на 70 000 миль), и что они отсекли голову Хумбабе, по-видимому, после того, как упал самый большой из кедров, порученных Энлилем защите Хумбабы, но подвиг не завершился без существенной помощи Шамаша-Гелиоса, «который направил великую бурю, чтобы ослепить чудовище, и вручить его их милосердию».

Возвратившись в Урук, Гильгамеш моет волосы и облачается в праздничные одежды. Когда он надевает тиару, вид его очаровывает Иштар, богиню любви (у шумеров — Инанна), и она просит жениться на ней. Гильгамеш отказывает ей, насмешливо напоминая о том, что сталось с её предыдущими супругами, включая несчастного Таммуза, впоследствии известного как Адонис.

Герою не так уж редко приходится отвергать любовь и неслыханные дары, предлагаемые богиней. Во всех подобных случаях есть только два небесных персонажа, могущих быть кандидатками на эту роль: планета Венера и Сириус, иначе Сотис, имевшие, в частности, репутацию блудниц.

Есть история об угаритском Акхате[8], который насмешливо высокомерен с Анат9; история о Пике[9], решительно отклонившем предложение Цирцеи, которого разгневанная богиня превращает в дятла; есть Арджуна — «часть Индры» — отвергший небесную Урваши, которую он считал «своей прародительницей, объектом почитания ⟨…⟩ тебе приличествует защищать меня, как сына»10.

Также есть Тафайи[10] с острова Таити (маорийский Таухаки[11]), который с пятью братьями отправился искать благосклонности царевны преисподней. В качестве испытания поклонникам «велели вытянуть с корнями дерево ава, которое было одержимо демоном и губило всех, кто осмеливался потревожить его». Трое из братьев были съедены демоном; Тафайи оживил их, а после охотно отказался от руки принцессы11. (Ава[12] = Кава[13], и означает «следующая-лучшая-замена» для Амриты, напитка бессмертных, который является собственностью богов; мифологически полинезийский Кава имеет почти полное сходство с Сомой ведической литературы; даже роль «фильтра-Кавы» — древняя индийская реминисценция; и, как приличествует псевдо-«напитку бессмертия», он был похищен Мауи[14] или Каулу[15], точь-в-точь, как это случилось в Индии, и в «Эдде», и в других местах).

Между тем, осмеянная Иштар в ярости отправилась на небо и добилась от Ану обещания, что тот, в отместку за неё, отправит вниз Небесного Быка12. Бык спустился, устрашающий видом.

Фыркнув в первый раз, он сбил сотню воинов. Но двое героев схватили его. Энкиду держал его за хвост, так что Гильгамеш, подобно espada[16] мог вклиниться между рогами, дабы убить. Городские ремесленники дивились размерам тех рогов: «тридцать фунтов лазурита» (ляпис-лазурь — цвет священного Стикса, как мы это уже видели. В Мексике это бирюза).

Иштар появляется на стенах Урука и проклинает двух героев, что устыдили её, но Энкиду отрывает правое бедро Небесного Быка и в паузе между жестокими насмешками бросает ей в лицо Прил.27. Это выглядит как часть установленной в тех кругах процедуры. Сусаноо сделал то же самое солнечной богине Аматэрасу, и так же поступил Один Дикий Охотник с человеком, который загнал его в угол.

Следом идёт сцена народного веселья и ликования. Но боги решили, что Энкиду должен умереть, и, предупреждённый мрачным сном, он заболел13.

Структура эпоса до сих пор была неуклюжей и изобиловала повторами, и хотя она и остаётся скучной, с этого момента в ней появляется поэзия. Отчаяние и ужас Гильгамеша, наблюдающего смерть своего друга, — сцена более жгучая, чем «открытие» смертности Принцем Гаутамой14.

«Внимайте же мне, мужи, внимайте, ⟨…⟩
Я об Энкиду, моем друге, плачу,
Словно плакальщица, горько рыдаю ⟨…⟩
[Мой друг], младший мой брат (?)15, гонитель
онагров в степи, пантер на просторах! ⟨…⟩
С кем мы, ⟨…⟩
Вместе схвативши, Быка убили, —
В кедровом лесу погубили Хумбабу, —
Что за сон теперь овладел тобою?
Стал ты тёмен и меня не слышишь!»
А тот головы [глаз] поднять не может.
Тронул он сердце — оно не бьётся.
Закрыл он другу лицо, как невесте, ⟨…⟩
Возвысил он голос, словно лев,
Точно львица, чьи львята — в ловушке. ⟨…⟩
«И я не так ли умру, как Энкиду?
Тоска в утробу мою проникла,
Смерти страшусь и бегу в пустыню. ⟨…⟩
Его постигла судьба человека!
Шесть дней миновало, семь ночей миновало,
Пока в его нос не проникли черви. ⟨…⟩
Как же смолчу я, как успокоюсь?
Друг мой любимый стал землёю!»16

Гильгамеш не обладал, подобно Будде, метафизическим складом характера. Он отправляется в великое путешествие, чтобы найти Утнапиштима Далёкого, который живёт в «устье рек» и, вероятно, может рассказать ему, как достичь бессмертия. Он достигает седловины горы Машу («Близнецы»), пики которой

Наверху металла небес достигают,
Внизу — преисподней их грудь достигает
Люди-скорпионы стерегут их ворота:
Грозен их вид, их взоры — гибель,
Их мерцающий блеск17 повергает горы
На восходе и закате они охраняют Солнце18.

Герой охвачен «страхом и тоской», но пока он умоляет их, скорпионы-люди признают его отчасти божественную природу. И предупреждают, что он собирается пройти через тьму, через которую никто не проходил, но ⟨всё же⟩ открывают врата для него.

«По дороге Шамаша ⟨Солнца⟩ стопы он направил. ⟨…⟩ Темнота густа, не видно света» (Tabl. 9, col. 4, 46, в рус. пер. строки 100, 102). Последовательно тянутся первый, затем второй, затем третий и так — двенадцать двойных часов он путешествует во тьме. Наконец появляется свет, и он оказывается в саду из драгоценных камней, сердолика и лазурита, где встречает Сидури, барменшу богов, «что живёт на обрыве у моря» (Табл. 10, строка 1, в рус. пер. «хозяйка богов»).

Под взглядом суровых филологов, рабов точной «истины», никто не осмеливается отнестись несерьёзно к этому, предположительно «географическому» пункту со слабым сюрреалистическим привкусом. Здесь присутствует прекрасная божественная барменша на краю моря, называемая многими именами на многих языках. Её бар должен быть длинным, как пресловутый бар в Шанхае, на её полках — не только вино и пиво, но и более экзотические и древние напитки многих культур, такие как медовуха, сома, сура (разновидность бренди), кава, пульке, пейотный коктейль, отвар женьшеня. Короче, отовсюду найдётся у неё ритуальный отравляющий напиток, утешающий печальные души, которым отказано в напитке бессмертия. Можно назвать эти напитки Летой, в конце концов. Прил.29

Добросовестные переводчики серьёзно заключили, что «море», на краю которого обитает барменша, должно быть Средиземным, но они также голосовали ⟨и⟩ за горы Армении. Однако героический маршрут предлагает вместо этого небесный ландшафт, а скорпионы-люди должны найтись около Скорпиона. Тем более, что лямбда и ипсилон Скорпиона считались в Вавилоне созвездием Машу, и эти близнецы, лямбда ипсилон, также играют важную роль в так называемом вавилонском «Эпосе Творения» как оружие Мардука.

В любом случае, Сидури, которая должна быть близко связана с Эгиром и Ран «Эдды», с их странной «Бирстубе» — как и с монахиней Гертрудой, в чьём публичном доме души проводят первую ночь после смерти (см. выше) — жалеет Гильгамеша в столь жалком состоянии, слушает историю его несчастий, но советует вернуться домой и улучшить свою жизнь.

Даже Шамаш приходит и говорит ему: «Жизни, которой ты хочешь, тебе не найти». Но Гильгамеш продолжает страшиться вечного сна: «Пусть глаза мои видят солнце, чтобы я мог насытить их светом»19. И продолжает настаивать на том, чтобы ему показали путь к Утнапиштиму. Сидури предупреждает: «Никогда, Гильгамеш, не бывало переправы, И не мог переправиться морем никто, здесь бывавший издревле, ⟨…⟩ Кроме Шамаша, кто это может? Трудна переправа, ⟨…⟩ Глубоки воды смерти, что её преграждают». И она сообщает ему, что у ⟨самых⟩ вод смерти «Есть, Гильгамеш, Уршанаби, корабельщик Утнапиштима. ⟨…⟩ Найди его и с ним повидайся»20.

Сидури-Сабиту сидит на «троне моря» (kussu tamtim), и В. Ф. Олбрайт21, поднимая идею П. Йенсена, тщательно сравнивает Сидури и Калипсо, чей остров Огигию Гомер называет «Пупом Моря» (omphalos thalasses). Более того, Олбрайт указывает на «аналогичную фигуру Ишары тамтим», «Ишары моря», позже ставшую богиней Скорпиона22, связанную с египетской Скорпион-богиней Селкет, и с «Матерью Скорпионом ⟨…⟩ обитающей в конце Млечного пути, где она принимает души мёртвых; и от неё, представленной как мать со многими грудями, от которых питаются дети, приходят души новорожденных». Эта, упомянутая последней, «Мать Скорпион» — законный гражданин древних Никарагуа и Гондураса23, боковая ветвь майясской «Старой Богини со скорпионьим хвостом»24.

В этом пункте есть и иное повторение обескураживающего отсутствия договорённости между учёными.

Востоковеды, принимая историю Гильгамеша за «обычный эпос», ищут его следы в физических ландшафтах Ближнего Востока, игнорируя работы не менее эрудированных учёных, экспертов по небу, чей хорошо подготовленный и организованный инструментарий давно доступен, чтобы помочь в поисках. Интересно, слышали ли востоковеды, намеревающиеся реконструировать тексты, о Болле и Гюнделе и людях, им подобных. Вероятно, нет, потому что они проходят мимо без единого слова. В любом случае, уместно снова упомянуть здесь два ценных набора инструментов, собранных Францем Боллем25, который представляет полную традицию созвездий «Гадеса», «Ахерусиадского озера», «перевозчика», с намного более подробной информацией, чем это необходимо сейчас, которая уцелела в астрологической традиции. Эти топосы обнаруживаются все вместе вокруг южного пересечения Млечного пути с эклиптикой, между Скорпионом и Стрельцом. Болл указывает на то, что вместо Скорпионо-людей26 Вергилий («Энеиды», 6, 286) и Данте помещают кентавров у входа в преисподнюю, представляющих Стрельца. Итак, возвращаемся к поиску; Гильгамеш сталкивается с Уршанаби, ожидая переправы через воды смерти. Лодочник возражает: «каменные идолы» были разбиты Гильгамешем Прил.31. Но он подробно инструктирует паломника, как нарезать 120 шестов, каждый по шестьдесят локтей (тридцать ярдов, ок. 3,6 м) в длину. Отталкиваясь этими шестами от дна, он должен плыть дальше на лодке так, чтобы руки его не касались вод смерти. Наконец, они достигают далёкого берега; там находится Утнапиштим Далёкий. Герой озадачен: «Гляжу на тебя я ⟨…⟩ — таков, как и я, ты, Не страшно мне с тобою сразиться; Отдыхая, и ты на спину ложишься — Скажи, как ты, выжив, в собранье богов был принят и жизнь обрёл в нём?»27

Утнапиштим оказался достаточно бойким, чтобы весьма подробно рассказать историю Потопа. Он поведал о том, как Энки-Эа предупредил его о решении Энлиля уничтожить человечество, и проинструктировал, как построить Ковчег, не сообщая другим о грозящей опасности. «А ты такую им речь промолви: ⟨…⟩ Спущусь к Океану ⟨apsu⟩, к владыке Эа!». Он описывает с большим старанием строительство и конопачение судна, шесть его палуб, один ику[17] (акр) площади пола, столько же для каждой стенки, так, чтобы получился совершенный куб, в точности, как велел ему Эа. Эта мера «И-ику»[18] — название квадрата Пегаса (см. рис. 34-41), а также название храма Мардука в Вавилоне, как известно из Новогоднего Ритуала Вавилона, где говорится: «Ику-звезда, Эсагиль[19], образ неба и земли»28. Шамаш позволил Утнапиштиму узнать, когда нужно войти в корабль и закрыть дверь. Затем открылись хляби небесные, «Эрагаль[20] вырывает жерди плотины (См. Прил.32); / Идёт Нинурта, гать прорывает; / Зажгли маяки Ануннаки29. / Их сияньем они тревожат землю; / Из-за (ярости) Адду цепенеет небо, / Что было светлым, — во тьму обратилось.30 ⟨…⟩ (Даже) Боги потопа устрашились.




Рис. 34. Четырехугольник Пегаса, 1-Iku (стандартная мера площади у шумеров), реконструированный по астрономической клинописи.




Рис. 35. То же самое созвездие 1-Iku Артур Унгнад счёл Раем. Положение созвездий на эскизах Унгнада инвертировано по сравнению с обычными звёздными картами.




Рис. 36. Всем, кто не считает «очевидным» и «находящимся в природе вещей» соположение поля или игровой доски с рыбами, ящерицами и черепахой о двух рыбьих хвостах, предлагается сравнить этот и следующий рисунок с остальными в этой серии. Оба взяты из зодиаков Дендеры: круглого (рис. 37) и прямоугольного (рис. 36).






Рис. 38. Калабаш с побережья африканской Гвинеи. Изображение в реальности сделано на полусфере, поэтому на плоскости появились пустые пространства.



Рис. 39. Ещё один калабаш из Гвинеи.



Рис. 40. Зодиакальные Рыбы, изображённые народом тоба-батак с Суматры.



Рис. 41. Изображение на древнем сосуде из Нью-Мехико, описываемое как «составное животное: голова и тело черепахи, раздвоенный хвост рыбы».
Они улетели (и) поднялись на небо Ану; Боги съежились, подобно собакам (и) припали к земле в страдании (?)31. Иштар плакала, как женщина в родах; прекрасноголосая госпожа б(огов) жаловалась... «Как могла бы я управлять (таким) злом в собрании богов! Как могла бы править войной, чтобы разрушить мой народ, когда я — та, что породила (этих) людей....» Ануннанки-боги плакали с ней; Боги сидели, склоняясь (и) плакали».

Конец истории почти точно такой же, как высадка Ноя на горе, за исключением того, что Ной выпускал ворона и дважды голубя, тогда как Утнапиштим позволил лететь голубю, ласточке, ворону32.

В то время как Энлиль ещё гневался, потому что одна семья сбежала, Энки-Эа, «который один понимает все вопросы», (11.176), задал ему задачу: «Как, о, как мог ты без раздумья навлечь (этот) потоп?». Он добавил строго, что Энлиль мог бы наказать только грешных, и избавить невинных. Это замечание все ещё обдумывают набожные экзегеты Библии. Затем Энлиль поднялся к Ковчегу и попросил прощения. Он даровал Утнапиштиму и его жене ⟨возможность⟩ «быть подобными нам, богам. В отдалении, в устье рек стал жить Утнапиштим» (11.194-95).

«Ну, а ныне — старик заключил свой рассказ, поворачиваясь к Гильгамешу, — кто же будет собирать богов для тебя, чтобы нашёл ты жизнь, которую ищешь? Иди, не поспи шесть дней и семь ночей».

В этом месте мы получаем добрый совет от «Ветхого Днями» (по-шумерски: Зиусудра, у Беросса: Ксисутра), также именуемого Атрахасисом, «чрезвычайно мудрым». Он сводится к следующему: «Молодой человек, ты пришел к земле, где время останавливается, и бессмертие, дарованное нам, состоит в утрате сознания и соучастия истине, пока не наступит полное пробуждение. Теперь ты попытайся». Но Гильгамеш не может. «Поскольку он сидит (там) на своих бедрах, сон, подобно ураганному ливню, дует на него» (11.200f.).

Можно вообразить, как Атрахасис-Утнапиштим объясняет некоторые основы, пока Гильгамеш спит. Чрезвычайно Мудрый указал бы на «подобного ему» Кроноса, спящего в золотой пещере в Огигии, как описывалось Плутархом33, до сих пор ещё продолжающего давать «все меры целого творения» своему любимому сыну Зевсу, как писал об этом Прокл34. Чрезвычайно Мудрый вольно сослался бы на персонажей, далеких по времени35 и географически, как только он имеет право сделать — на Кихо-туми, например, бога-творца островов Туамоту, Кихо-туми «Вселенский-Источник», который спит лицом вниз в «Великой-Хаваики-Недостижимости», и все же действует, когда «администрация» преступает «законы» и меры, данные им. В самых любезных выражениях Утнапиштим стал бы наставлять детей нашего века постичь божественные мумии Птаха и Осириса — Осирис strategos Корабля Арго — и задуматься о мумиях богов вообще, об идее Семи Спящих в Эфесе на борту Арго, по поводу информации, данной в Liber Hermetis Trismegisti[21] касательно важных градусов (в Тельце, связанных с широтами южнее Корабля), принадлежащих Сатурну, что значит continua vero delectatio, diminutio substantiae, remissio malorum[22]. Атрахасис рассказал бы о китайском «Древнем Бессмертном Небесного Южного полюса», о бесчисленных Императорах, спящих в Горных Пещерах Прил.33 — и часы пролетели бы как секунды, но известно, что Утнапиштим, полугрезящий, полупоучающий, все время одним глазком приглядывал за спящим «героем». Он сказал своей жене: «Это сильный человек, который хочет жизнь вечную?»

И затем он разбудил человека на седьмой день, и пораженный Гильгамеш реагирует так: «Едва сон простерся надо мной, как ты быстро коснулся и разбудил меня».

Les jeux sont faits[23]. Гильгамешу дают перемену платья и говорят отправляться домой; Уршанаби, лодочнику, велено сопровождать его и, очевидно, не приводить его снова к pi narati, устью рек. Но в последнюю минуту, жена Утнапиштима говорит своему мужу: «Гильгамеш пришел сюда, он утомился, он из кожи вон лез, Что хочешь ты дать (ему, с помощью чего) он мог бы возвратиться в свою землю? Утнапиштим чувствует сострадание и обращается к герою:

Гильгамеш, я хочу показать (тебе) тайную вещь ⟨…⟩ Это растение, подобное шипу ⟨…⟩ Подобно розе (?) его шип(ы) станут ко(лоть твои руки). Если твои руки добудут это растение, (ты сможешь найти новую жизнь) (11.264-70).

«Новая жизнь» может ввести в заблуждение, и Спейсер отмечает: «Заметим, что это процесс омоложения, а не бессмертия»36.

Чтобы заполучить это растение, растущее, по-видимому, в открытом героем туннеле, ведущем к Апсу, Гильгамеш глубоко ныряет, утяжелив себя камнями. Но после, возвращаясь с лодочником домой, он останавливается, чтобы искупаться в колодце, и змея (буквально «земляной лев») вылезает из воды, хватает растение, возвращается в воду, оставляя свою шкуру. Последняя надежда исчезает — по крайней мере, так это выглядит в переводах.

Так как это не справочное руководство по «Эпосу о Гильгамеше», то весь роман о растении, погружении, роковом купании в колодце должны браться такими, как есть, даже если каждое слово ничуть не лучше капкана (Прил.34), чтобы достичь точки, которая особенно уместна здесь.

Оставив лодку на берегу, Гильгамеш и лодочник ещё 50 двойных часов идут по дороге домой.

Когда они появляются в Уруке, у ограды, Гильгамеш говорит ему, лодочнику Уршанаби:

Уршанаби, заберись на стену Урука, (и пройдись по ней); осмотри основания насыпи и обследуй кирпичную кладку, (чтобы увидеть), не из обожжённых ли кирпичей эта кирпичная кладка, И не семеро (ли) мудрых заложили это основание! (11.301-305).

Но перед началом «Эпоса...» (Табл. 1, 19) говорилось, что «Семеро Мудрых» заложили основания крепостного вала Урука. Так кольцо замкнулось.

Но что это значит? Почему Уршанаби, ⟨единственного⟩ из всех людей, просят осмотреть Урук, ограждённый — согласно правилу — семью стенами? И что делали Семеро Мудрецов с основаниями города Гильгамеша?

Возьмёмся сначала за второй вопрос: Семеро Мудрых — это звёзды Большой Медведицы, индийские Саптарши, Семеро Риши37. Колюру солнцестояний, называемому «Линия Семи Риши» (см. рис. 23-24), случалось пробегать через одну за другой из тех звезд в течение нескольких тысячелетий (начиная с эты, около 4000 г. до н. э.): для определения этого колюра есть «интернациональная» формула, в которой «небо подвешивается» — вавилоняне называли Большую Медведицу «связью небес», «материнской связью небес», греки писали её как «Омфалоэсса».




Рис. 23. Местонахождение колюров солнцестояний в 2800 г. до н. э., 1950 г. до н.э. и в 1822 г. н.э. с Семью Риши: Крату, Пулахья, Пуластья, Атри, Ангирас, Васишта и Маричи.




Рис. 24. Индийские лунные стоянки (накшатры) и их божественные управители.
Теперь о том, почему проверять меры Урука — дело лодочника из «слияния рек» (что и означает pi narati). Установлено, что имя лодочника было «слуга (или жрец) 40 или ⅔»38 и это делает его «частью» — или как вам угодно это сформулировать — Энки-Эа, называемого Шанаби = ⅔ (от 60 = 40). Резиденция Энки — Эриду, место слияния рек, в mulNUNki = Канопус (альфа Киля), сидение ME, норм и мер. Отсюда эти МЕ обретались. Уршанаби, впрочем, был, кажется, связан близкими семейными узами с Энки-Эа, фактически, он его зять, муж Нанши39.

Бесчисленные тексты и надписи показывают, что Энки-Эа, Повелитель Апсу, был ответственен за план первого этажа «храмов» — и небесных, и земных. Единственный, кто реально составил эти планы, со «священным стилусом/пером» Эриду, была Нанши, дочь Энки. И ей, жене лодочника Уршанаби, «была посвящена священная корма корабля».40.

Принимая во внимание, что Арго — это только корма, что Эриду-Канопус отмечает рулевое весло Арго, справедливо заключить, что Гильгамеш, приведший с собой Уршанаби собственной персоной, обеспечил «МЕ из Эриду». Это то, как оно представлено в шумерском «диалекте»41; в интернациональном языке мифологии terminus technicus[24] читается как «измерение глубины моря». (Одиссей, более продвинутый, и, соответственно, значительно более современный, чем Гильгамеш, даже не принял настоящее весло от Тиресия. Он только получил совет последнего, согласно которому, позже, взял весло и понес его в глубь страны, пока не нашел людей, которые никогда не слышали о корабле и не видели его). Прил.35



Рис. 42. Цилиндрическая печать из Месопотамии содержит изображение Лодки Бога в верхней части; а на нижней половине печати люди строят зиккурат. Наш вариант интерпретации: Лодка Бога несёт ME — меры творения — от Эриду/Канопуса.



Рис. 43. Лодка Бога, окружённая полумесяцем, тремя отдельными звездами и несколькими созвездиями: узнается Скорпион, Плуг (mulApin = Треугольник) и, возможно, Лев, который непосредственно следует за лодкой. Кувшин надо Львом мог бы указывать на Водолея.




Рис. 44. То же существо в Тро-Кортезианском кодексе майя.



Рис. 45. Лодка Бога в подходящем для неё окружении на арабском небесном глобусе Табари (684 год Хиджры) из звездного каталога «Абд-ар Рахмана ас-Суфи». Имя Suhayl (= Canopus) стоит ниже весла этого персонифицируемого корабля, так же, как Арго, находящегося в непосредственной близости с южным полюсом эклиптики.
Теперь то, что Гильгамеш «обозревает» мир, явно установлено в тексте. (То, что это правда, которая непреднамеренно вышла у переводчика, который хотел сказать: «что он видел все», — делает её более приятной). Заклинание, процитированное Лэмбертом, гласит:

Гильгамеш, верховный царь, судья Ануннаки,
Совещательный царевич, ⟨…⟩ из людей,
Который рассмотрел области мира, управитель преисподней,
Повелитель (людей) внизу
Ты — судья и имеешь видение, как бог.
Ты стоишь в преисподней и выносишь окончательный приговор.
Твое суждение не изменилось, твой дар слова тоже не в небрежении.
Ты спрашивал, ты узнавал, ты выносил приговор, ты следил и ты ставил вещи правильно.
Шамаш вверяется твоим мнениям и решениям.
В твоем присутствии цари, регенты и царевичи кланяются.
Ты высматриваешь предзнаменования для всего и принимаешь решения42.

То, что ни эта, ни другая ясная подсказка не производит ни малейшего впечатления на безнадёжного эвгемериста, само собой разумеется. Любой непредубеждённый студент, как только он начал изучать тексты, по крайней мере, подумал бы несколько минут по поводу того, что открытый водный туннель или колодец в котором «герой» купается, также упоминался Лэмбертом (Р. 43), имевшим дело с рытьём колодцев, где «указание дано для произнесения слов "колодец Гильгамеша" ⟨…⟩ когда копается колодец. С того момента, как достигнута вода должно быть сделано возлияние Шамашу, Ануннаки и любому известному духу; колодец мыслился как связь с преисподней» Прил.36.

Кажется очевидным, что рано или поздно данные по Гильгамешу — нестыкующиеся, как кажется в настоящий момент — должны быть собраны под общим знаменателем. Но вряд ли это будет достигнуто, если специалисты не откажутся от нескольких из своих устойчивых предвзятых мнений и решатся на полную повторную проверку всего вопроса.

В настоящее время было бы неверно уделять внимание такой информации, как та, что дается Страбоном (16.5.1) по поводу Бела (ho tou Belou taphos) в Этеменанки, Башне Вавилона, и сосредотачиваться на трудных месопотамских текстах, в которых боги перерезают друг другу горло, и вырывают друг другу глаза. Лучше взглянуть на могилы Ану и Мардука43, рассмотреть фундаментальную роль Абатона в Филах, могиле Осириса44 и божественные погребения вообще.

Основная трудность, которая нужно преодолеть, — это наше невежество по поводу конкретного значения технического термина «могила», будь то Омфалос в Дельфах, место погребения Пифона45, «курган танцующей Мирины» («Илиада», 2.814), курган приёмной матери Луга Ламхфада, вокруг которого проходили Игры Таиллте, или множество других.

Подозрение, чаще всего возникающее — то, что Урук означает «новое» царство мёртвых, и что Гильгамеш — тот, кому суждено «открыть путь» к этому месту, и стать его царём, и судьей мёртвых, подобно Озирису, а также Яме, о котором «Ригведа» говорит (10.14.1-2):

(1) Его, кто следует курсом великих рек, и кто открыл путь для многих, Сына Вивасват, собирателя народов — Царя Яму мы почитаем жертвой.

(2) Яма — один из тех, кто первым открыл путь; этот проложенный путь не отберут у нас; по этому пути наши праотцы путешествовали, когда покинули нас, на этом пути позже рождённые следовали каждый своей тропой46.

О том, что «путь» Ямы или Гильгамеша с самого начала не предназначался служить вечно, и говорить не приходится. Снова и снова нужно приносить МЕ из Эриду, а значит, и Глубина Моря должна быть снова измерена, и небо должно быть снова «подвешено» посредством «линии Семи Риши» — огромные прецессионные часы не останавливаются. Вместо этого затормозилось понимание среди наследников мифического языка, которые из-за своего невежества не сумели приспособить эту идиому к «предшествующим» ситуациям.

Не раздумывая, они превратили фильм в набор кадров, спроецировали сложное движение в обычные плакаты, и разрушили тем самым весь смысл тщательно продуманной системы47.

Это можно было бы не принимать в расчёт, как незначительную трагедию, но это только одна из тех «прогрессивных мер», которые насильственно прервали непрерывность традиции. Должно быть, имело место несколько таких вулканических и опрометчивых «исправлений стиля» — иначе бы совершенно необъяснимо оказалось то, что все древнейшие тексты состоят из схолий, интерпретирующих ту или иную «допотопную» «Книгу за семью печатями». В случае упомянутой только что пропущенной трагедии48, случившейся по рассеянности, последний удар традиции был нанесён тем, что было учреждено «мы», человечество как единство. И если бы у нас не было платоновского «Тимея», в целом безнадёжной задачей стало бы изыскание причины, которая сделала обязательным в те «архаичные» времена предельно внимательное наблюдение огромных космических часов. Платон сам, будьте уверены, начинал с интеллектуального подхода — переходя от мысли к литературе, от литературы к филологии, прежде чем впасть в небытие; но позвольте пояснить, что эта официальная «тенденция» не собирается отнять у нас наше безоговорочное уважение.

Это эссе могло бы отдать много глав «Тимею», тем «топосам», из которых появляются и к которым возвращаются все «реки» космологической мысли, и ещё больше глав «Федру» и «Государству», «Эпиному» (сброшенному в Тартар ярлыком «псевдо-»), но мы сделаем это вкратце.

Мы оставили в стороне самое «творение», которое Тимей зовёт «изготовлением планетария» — которое как раз и делает это творение трудным для нематематиков. Но ⟨его рассмотрение⟩ может быть проделано и не здесь. Что идёт в счёт, так это: когда Демиург Тимея сконструировал «каркас», скамбху, управлявшую экватором и эклиптикой, названными Платоном «Тождеством» и «Подобием»[25] — что представлено Х (произносится «Хи», пишется Х), а затем отрегулировал орбиты планет согласно гармоническим пропорциям, он создал «души». В изготовлении них он использовал те же самые ингредиенты, которые применил, когда создавал Душу Вселенной, однако ингредиенты были «не так чисты, как раньше». Демиург создал «души числом равными звездам (psychas isarithmous tois astrois), и определил каждую душу к своей особой звезде».

Возведя души на звезды как на некие колесницы, он явил им природу Вселенной и возвестил законы Рока (nomous tous heimarmenous), а именно что первое рождение будет для всех душ установлено одно и то же, дабы ни одна из них не была им унижена, и что теперь им предстоит, рассеявшись, перенестись на подобающее каждой душе орудие времени и стать теми живыми существами, которые из всех созданий наиболее благочестивы; поскольку же природа человеческая двойственна, лучшим будет тот род, который некогда получит наименование «мужей».

Когда же души будут по необходимости укоренены в телах, а каждое тело станет что-то принимать в себя, а что-то извергать, необходимо, во-первых, чтобы в душах зародилось ощущение, общее им всем и соответствующее вынужденным впечатлениям; во-вторых, чтобы зародился эрос, смешанный с удовольствием и страданием, а кроме того, страх, гнев и все прочие [чувства], либо связанные с названными, либо противоположные им; если души будут над этими страстями властвовать, их жизнь будет справедлива, если же окажутся в их власти, то несправедлива. Тот, кто проживёт отмеренный ему срок должным образом, возвратится в обитель соимённой ему звезды и будет вести блаженную, обычную для него жизнь, а тот, кто этого не сумеет, во втором рождении сменит свою природу на женскую. Если же он и тогда не перестанет творить зло, ему придётся каждый раз перерождаться в такую животную природу, которая будет соответствовать его порочному складу, и конец его мучениям наступит лишь тогда, когда он, решившись последовать вращению Тождества и Подобия в себе самом, победит рассудком многообразную, имеющую присоединиться к его природе смуту огня и воды, воздуха и земли, одолеет их неразумное буйство и снова придёт к идее прежнего и лучшего состояния.

Распорядившись таким образом, чтобы впредь не оказаться виновником ничьей порочности, он перенёс посев [душ] отчасти на Землю, отчасти на Луну, отчасти на прочие орудия времени. («Тимей», 41E-42D).

Нет нужды заниматься бесполезной задачей доказательства справедливости Демиурга и его утверждения, что все души имели одинаковые шансы в своём первом воплощении. То, что Бог должен быть невиновен, а человек виновен — это в любом случае не предмет для стоящего обсуждения с Платоном. На самом деле это гипотеза, на которой покоится всё великое здание христианской религии и нашего правосудия.

Так или иначе, безупречный Демиург засеял души, числом равные неподвижным звёздам, в «инструменты времени» (т.е. на планеты), среди которых Тимей учитывает Землю; он сеял, фактически, «каждого в то, что соответствовало ему».

Что это значит? Тимей ссылается здесь на старую систему соединения неподвижных и блуждающих членов звёздного сообщества — и подразумевая не только зодиакальные «дома» и «экзальтации» планет, но неподвижные звезды вообще. Можно узнать этот метод из астрологических клинописных табличек, которые содержат значительное количество утверждений о неподвижных представителях планет, и наоборот. Но этого не достаточно, чтобы объяснить правила этой изощрённой схемы. Скажем вместе с Эрнстом Вайднером: «В любом случае, мы имеем дело с очень сложной системой. Только обновление коллекции и ревизия всего материала, возможно, позволят нам решить существующие загадки»49. Птолемей записывает планетную характеристику неподвижных звёзд в своём «Тетрабиблосе» (1.9 «О Силе Неподвижных Звёзд»), и так делали все древние и средневековые астрологи. Также можно добавить, что так делали индийские и мексиканские астрологи. (См. выше по поводу привилегии, которой обладают Марс и Плеяды, представляющие друг друга в Вавилоне и Индии).

Затем души забрали с неподвижных звёзд и переместили на соответствующих планетных представителей, всё согласно правилам и инструкциям. Демиург ушёл от дел — превращаясь в персонаж, известный под именем Deus otiosus[26] — и Машина Времени была запущена.

Корнфорд, в своём переводе и комментариях к «Тимею», утверждает (с. 146): «В механизме мифа естественно полагать, что первое поколение душ засеяло Землю, следующие ждали их возвращения, невоплощённые, на планетах».

При всем уважении к Корнфорду, едва ли это стало бы работать, и никаких «естественных» предположений допускать не следует. Демиург «Тимея» — слишком систематик, чтобы позволить такое решение. Напротив, это говорит в пользу того (если тщательно проследить способ, которым Бог Ремесленник последовательно и систематически разбодяживает первоначальную смесь Существования, Тождества и Различия, как описано в «Тимее» 35) что некий новый принцип, некое новое «измерение», должны быть введены прямо сейчас.

Вечность в единстве пребывает над и за пределом всего. Внутренность, Время, её вечное подобие, движется согласно числу, делая это посредством ежедневного вращения сферы неподвижных звёзд, то есть «Тождества», небесного экватора, и посредством инструментов времени, то есть планет, движущихся в противоположном направлении вдоль «Подобия», то есть эклиптики. Взятые вместе, они представляют «восемь движений». На следующем шаге — от планет к живым созданиям — движение согласно числу теряет власть. В корне отличный от него тип «движения» посредством размножения должен заменить его (к большому сожалению Платона).

Планеты, хоть и «отличны» от вечности, находящейся в единстве, равно как и от регулярного движения сферы созвездий, остаются, по крайней мере, «самими собой» и числом семь. Душа человека не только воплощается снова и снова, но она делится дальше и дальше, пока человечество умножается, как делает это зерно, с которым человек так часто сравнивается. К этому сравнению — вновь и вновь неверно истолкованному адептами плодородия — стоит отнестись очень серьёзно и воспринять его буквально. Демиург не создавал индивидуальные души для каждого человека рождённого когда-либо в будущем, он создал первопредка людей, династий и т.п., «семя человечества», которое умножается и мелется в мучную пыль на Мельнице Времени. Идея «неподвижных звёздных душ», от которых началась смертная жизнь, и к которой исключительно добродетельные «души когда-то освобождённые» могут возвращаться в любое время, тогда как обычная «мука» из мельницы должна ждать терпеливо «последнего дня», когда она надеется сделать то же самое — эта идея есть не только жизненно важная часть архаической системы мира, это объясняет определённую степень почти одержимого интереса к поведению неба, которым руководствовались в прошлом тысячелетии.

Несмотря на то, что в наше время большинство детей увещевают вести себя хорошо, потому что иначе у них не будет шанса попасть на небо, христиане уничтожили тимеевскую схему. Они осудили как ересь мнение Оригена, согласно которому души, воскресшие после Страшного Суда, получат эфирные и сферические тела (aithêrión te kaì sphairoeidés). Эта фундаментальная концепция была озвучена на множестве языков по всему «Поясу Высокой Цивилизации». Временами образы ясны, временами — достаточно двусмысленны, чтобы совершенно запутать современных интерпретаторов, как в том случае, когда звёздное «семя» групп населения приходит к нам под именем «тотем». Но в числе однозначных — раввинистическая традиция, которая говорит, что Адам вмещал 600 000 душ Израиля, подобно тому как множество нитей свиты вместе в фитиле свечи; более того, как было ещё сказано: «Сын Давида (Мессия/Мошиах) не придёт, пока все души, что были в теле первого человека, не придут к концу»50. Очевидно, также, что миф ⟨индейцев⟩ скиди пауни с Великих Равнин имеет дело с «последним днём»: «Приказ для окончания всех вещей будет дан Северной Звездой и Южная звезда будет выполнять приказы. Наш народ был сделан звёздами. Когда время для всех вещей придёт к концу, наш народ превратится в маленькие звезды и полетит к Южной Звезде, откуда они родом»51.

Как упоминалось в главе об Индии, «Махабхарата» описывает как Пандавы с большим трудом осилили снежную гору и погибли, и как Юдхиштхира был в конце концов во плоти вознесён на небо. Хотя они были планетными «героями», формулировка того, как они пришли к своему концу, обнаруживает уважение к простым человеческим существам. Упомянутые герои называются «частями» богов, и когда третий мир приближается к своему концу, и начинается Кали Юга, (которая не могла начаться «до тех пор, пока подошва святой ступни Кришны касалась земли»), эти «части» воссоединяются с богами, от которых были отделены. Кришна возвращается в Вишну, Юдхиштхира в Дхарму, Арджуна поглощается Индрой, Бала Рама — Шешей-Змеем и т.д.

Этих примеров достаточно. Вот что они демонстрируют: «Тимей» и, собственно, основные платоновские мифы действуют подобно прожектору, который бросает яркие лучи на всю «высокую мифологию». Платон не придумывает свои мифы, он использует их в правильном контексте — и ныне, и тогда насмешливо — не разглашая их точного значения: тот, кто был вправе знать соответствующую терминологию понял бы его. В конце концов, он не слишком заботился о «муке».

Живущие сегодня, когда ничто не скрыто от прессы и когда каждая трудная наука делается «простой», мы не в лучшем состоянии, чтобы вообразить строгую секретность, которая окружала архаическую науку. Состояние в самом деле плохо настолько, что настоящий факт часто принимается за глупую легенду, каковой он не является. Необходимость рассмотрения науки как скрытого знания серьёзно заявлена Коперником в его бессмертной работе «Вращение небесных сфер». Приверженец пифагорейской системы со студенческих дней в Италии, он выражает признательность за вдохновение, которым обязан великим именам Школы, таким как Филолай и Икет, тому, что он учился у классиков, которые, как он говорит, дали ему мужество противостоять философским представлениям его времени. «Я ничуть не заботился, — пишет он в своём посвящении Папе Римскому, — о тех, даже церковных, докторах, которые повторяют нынешние предрассудки. Математика понятна математикам...». Авторитет древних мастеров дал ему независимость от решения суда в том, чтобы открыть центральное положение солнца в планетной системы. Застенчивый и скромный учёный, он апеллировал к древней традиции, которая даже во времена Галилео звалась «пифагорейской сектой», чтобы продвинуть то, что вообще считалось революционной и подрывной теорией. Но если он и не публиковался до последних лет своей жизни, то не из страха перед преследованием, но из укоренившегося отвращения к распространению предмета среди общественности. В первой книге он приводит цитату из «переписки» между древними адептами, которая, вероятно, была древней же подделкой, но показывала ход их мысли:

Хорошо было бы помнить наставления Мастера, и передавать дары философии тем, кто даже не мечтал об очистке души. Что касается тех, кто пытается передать эти доктрины в неверной последовательности и без подготовки, то они походят на людей, которые вылили бы чистую воду в илистый водоём; они могут лишь взбаламутить ил и потерять воду.

Создавая язык философии будущего, Платон ещё говорит на древнем языке, представляя собой, так сказать, живой «Розеттский камень». И в этой связи, — как бы странно оно ни звучало для специалистов по классической древности — длительный опыт подтверждает следующее методологическое правило «большого пальца»: каждая схема, встречающаяся в мифах от Исландии (через Китай) до доколумбовой Америки, в которой имеются платоновские аллюзии, «шатается под грузом лет» и может быть принята за чистую монету. Монету с того «протопифагорейского» монетного двора где-нибудь на Плодородном Полумесяце, где когда-то чеканился технический язык, которую передали пифагорейцам (среди многих других получателей, само собой). Странно, конечно, но это работает. Это работало и до того, как мы решили избрать Платона в качестве Верховного Апелляционного Судьи в сомнительных случаях сравнительной мифологии, например, когда Х. Бауманн52 признал миф из платоновского «Пира» (речь Аристофана) в качестве отмычки к дверям тысячи и одного мифа о двуполых богах, двуполых душах и т.д.

Платон знал — и это повод допустить, что и Эвдокс тоже — что язык мифа, в принципе, так же безжалостно обобщён, как и современный «язык технарей». Манера, в которой Платон его использует, явления, которые он предпочитает выражать в мифических идиомах, обнаруживают его полное понимание. Очевидно, что нет никакой другой техники, кроме мифа, которая справляется с рассказыванием структуры (снова вспомним Киплинга, и то, как он справился с проблемой, рассказывая о «корабле, который нашёл себя»). «Уловка» заключается в следующем: ты начинаешь описание, обратное тому, что известно как реальность, утверждая, что «давным-давно» вещи были такими-то и такими-то, и вели себя очень странно, но затем случилось... В счёт идёт только результат, итог рассказанного события.

Обычно недооценивается то, что эта стилистическая манера — всего лишь техническое приспособление, и мифографы древности обвиняются в том, что «верили» в то, что в прошедшие времена все стояло на голове (см. выше по поводу несчастных обитателей Месопотамии, которые не ведали о собственной смертности, пока не был написан «Эпос о Гильгамеше»).

Так как это правильный язык, идиома мифа влечёт за собой появление поэзии. Каждый классический филолог должен признать, например, что Гигин и ему подобные передают мифические сюжеты довольно верно в 3-10 строках «правильной» идиомы, которая едва ли покажется более интересной, чем обычный краткий пересказ, тогда как тот же инструментальный язык в руках Эсхила и по сей день потрясает души. Но, сколь бы ни была велика разница в поэтических рангах среди мифографов, терминология как таковая была отчеканена задолго до появления на сцене поэтов, чьи имена нам знакомы. «Терминология», впрочем, звучит слишком сухо и несоразмерно тому, что за пределами этого «монетного двора» становилось рельефными символами, выжившими, к примеру, в играх наших детей, шахматных фигурах и игральных картах — вместе со всеми приключениями, предназначенными для них. И эта устная образность пережила расцвет и падение империй и настроилась на новые культуры и новые окружения.

Главная заслуга этого языка, как оказалось, была во встроенной двусмысленности. Миф мог использоваться как транспортное средство для передачи твёрдых знаний независимо от степени понимания людьми, которые в реальности рассказывали истории, басни и т.п. Более того, в древние времена членам архаического «мозгового треста» позволялось говорить на профессиональные темы, не заботясь о присутствии мирян: опасность утечки информации была практически нулевой.

А теперь, возвращаясь мгновение к «Приключению и поиску», следует подчеркнуть, что хорошо, конечно, что есть клинописные таблички и успокоительно то, что эксперты умеют читать на разных языках древнего Ближнего Востока; но Гильгамеш и его поиски бессмертия были известны и во времена, предшествовавшие дешифровке клинописного письма. Это результат той особой заслуги мифической терминологии, что передача не зависит от знаний рассказчика.

(Очевидный недостаток этой техники состоит в том, что двусмысленность продолжает существовать; наши современные эксперты — это те же миряне старины, незаметно исключённые из диалога.) Таким образом, даже если предположить, что Платон был из числа последних, кто по-настоящему понимал технический язык, сами «истории»-то все ещё живы, и довольно часто в подлинных старых выражениях. Поэтому можно видеть как герой «Романа об Александре», по праву своей неоспоримой историчности, появляется в снаряжении Гильгамеша тогда же, когда исчезают целые главы трезвой истории.

Александр измерил глубину моря, он был унесён орлами в небеса, он странствовал до самых невероятных «морей» в поисках воды бессмертия. Полагая, что она должна найтись в Раю, он плыл вверх по Нилу или Гангу — но зачем повторять главу об Эридане? Точная копия Гильгамеша, Александр плыл в волшебное место, откуда все воды выходят и куда они возвращаются. И если якобы змей («земляной лев») лишил Гильгамеша омолаживающего растения, то Александра из мифа невольно обманула рыба — только солёная, которую взяли в качестве походного провианта. В то же время он был сознательно предан поваром Андреасом (согласно псевдо-Каллисфену), который заметил, что рыба ожила, когда упала в ручей, и сам выпил этой воды, не рассказав Александру о своём открытии. Царь, в справедливом негодовании, бросил его в море с жёрновом на шее, помешав, таким образом, повару наслаждаться своим бессмертием.

Ряд важных вариаций во многих историях об Александре допускает лишь поверхностные замечания, но они касаются Гильгамеша, которого мы поневоле оставили в темноте, искусственной по большей мере. Можно выделить несколько вопросов, которые выведут задачу о Гильгамеше из застоя. Есть ещё одна деталь, указывающая в том же направлении, что и заявленное уже по поводу Гильгамеша (см. выше).

Александр, говорится в мифе, вопрошает Оракула Сераписа в Египте — так же, как Гильгамеш спрашивал Утнапиштима.

Серапис отвечает уклончиво по поводу остатка жизни, отведённой Александру, но указывает на основание Александрии и заявляет, что царь будет последним в этом городе «мёртвым и не мёртвым», Александрия станет его могилой. В другой версии Серапис говорит: «Но после смерти ты окажешься среди богов и станешь получать божественные почести и жертвоприношения от многих, когда ты умрёшь и, все же, не умрёшь. Так как твоей могилой будет тот самый город, который ты основываешь»53.

Гротескный монстр Хумбаба оказывается указателем. Независимо от выбора того, с чем связан Хумбаба — с Проционом, Юпитером и/или Меркурием54, ⟨он⟩ должен быть принят во внимание, тем более, что хурритские фрагменты, кажется, знают поэму под названием «Эпос о Хумбабе»55. И наряду с этим соображениями следует уделить должное внимание вавилонскому названию Рака, а именно Нангар(у), «Плотник».

Это необходимо по той причине, что в двенадцатой табличке «Эпоса о Гильгамеше», сохранившейся только на шумерском языке, Гильгамеш горько сетует на то, что потерял свои «pukku и mikku», а не оставил их «в доме плотника»56, где они, вне всякого сомнения, были бы в безопасности57.

Кто бы ни читал «Эпос» во множестве переводов, он вряд ли пропустит указатели на «ограду» и/или «дверной косяк», или проём двери в таком невероятном месте как великий кедровый «лес» Хумбабы. Почему не пытаются так же рассмотреть «огораживание Гога и Магога», предпринятое Александром, о котором говорилось ещё в 18 Суре Корана, той самой Суре, где упоминается оживление припасённой на дорогу рыбы Моисея в «месте слияния двух рек»? Это «огораживание» — необъятная тема средневекового фольклора, выжившая страшным образом: благодаря внезапному монгольскому нашествию. История начинается с того, что Александр построил железные ворота на горном перевале, к которому чудовищное племя гуннов, плодящихся на бескрайних равнинах Востока, испытывало благоговейный трепет из-за труб, звучащих с перевала, означавших, по-видимому, что бессмертный завоеватель, «двурогий» герой наблюдает за перевалами. Но трубы внезапно замолкли, тогда карлик из орды рискнул подойти к перевалу и обнаружил ворота опустевшими. Трубы оказались ни чем иным, как эоловыми арфами, затихшими, когда совы устроили в них свои гнёзда58.

Древняя история Гога и Магога, возрождённая арабами, играла столь важную роль в «Романе об Александре», что мы можем полагаться на древность схемы: в действительности, это должно было случиться в нашем эпосе. Учитывая, что Гильгамеш появляется, дабы открыть новый проход, то старый должен быть закрыт. Что было сделано и в случае Одиссея. Когда однажды он появился на Итаке с условиями для нового договора с Посейдоном, то бедные феаки были обречены.

Не стало Схeрии. Эта станция была закрыта, растущая гора блокировала прекрасный остров Навсикаи, к которому впредь «запрещён вход» для путешественников. Некоторые поразительные параллели можно встретить в Центральной Полинезии: когда младший Мауи украл в преисподней огонь у «старого Мауи» (Мауике, Махуике и т.п.), то проход, который он использовал, с того дня закрылся. Это особенно примечательно, потому что «это был путь отверстия Тики, в которое Мауи упал в доме Мауике в поисках огня». Тики (Ти’и) был «первым человеком», и «дыра Тики была дорогой, по которой душам предлагалось спуститься к (Х)Аваики». Однако, души нашли другой путь «после закрытия этой дыры»59, то есть после кражи огня молодым Мауи.

В различных формах представление об огне было одной из сквозных тем данного эссе. Гильгамеш, как и Прометей, связан с ней непосредственно. Через них нам обеспечен наилучший подход к пониманию принципа огня и средств его добывания или приобретения.


Примечания

См., например: S. N. Kramer, The Epic of Gilgamesh and Its Sumerian Sources // JAOS 64 (1944). — P. 11: «поэма, в основном, обрела известную нам форму не позднее первой половины второго тысячелетия до нашей эры».
E. Weidner, RLA. — V. 2, P. 379.
В действительности, богиня Аруру сделала его «подобным Ану», буквально «зикру[27] Ану зачала она в сердце своём». См. A. L. Oppenheim, Mesopotamian Mythology // Orientalia 17 (1948). — P. 24, 28.
Хувава в старовавилонской и хеттской версиях, Хумбаба — в ассирийской.
Табл. 3.136f., 109-11, Heidel trans. — P. 35.
Langdon, Semitic Mythology (1931). — P. 253. См. тж.: Hommel, Ethnologie und Geographie des Alten Orients (1926). — P. 35, 42, где утверждается, что «хум» означает «творец», и говорится о Хумбабе (= Хум-есть-отец) как о «страже райского кедра».
F. M. Böhl, Zum babylonischen Ursprung des Labyrinths // Festschrift Deimel (1935). — P. 6-23.
Хоммель (Hommel, Ethnologie und Geographie. — P. 35), разбираясь с эламитским списком звёзд, устанавливает тождество: «Амман-ка-сибар[28] (производное от Хумбан-ук-синарра[29] ⟨…⟩ т.е. от Хумбана, „царя засова“?..) = Ниниб-Марс». Мы рискнули бы сделать преждевременное предположение, что самой безопасной ставкой, помимо Проциона, будет Меркурий, а вторым кандидатом — Юпитер; но последний никогда не стал бы убедительным повелителем внутренностей, так же, как и любая другая внешняя планета: их орбиты не допускают такие понятия — и Венера слишком регулярна для этой роли. 
См. C. H. Gordon, Ugaritic Literature (1949). — P. 84-103. «Легенда об Акхате» тем более уместна, что в ней богиня не хочет ничего, кроме «Лука», изготовленного Deus Faber, которым владеет Акхат, она обещает всё, включая бессмертие, если юноша отдаст mulBAN, что представляет собой его «роковое имя». Ср. выше по поводу этого лука.
«Махабхарата». 3.45-46. Урваши, богиня, «дрожа от ярости», приговаривает героя провести своё время «среди женщин, незаметным, как танцор, лишённым мужественности и презираемым, как евнух. Она бушевала тем паче, что в ожидании, перед фактическим появлением Арджуны, «мысленно забавлялась с ним на широкой и превосходной кровати, застеленной небесными простынями». Арджуне пришлось страдать от проклятия Урваши на тринадцатом году изгнания пандавов, но он возвратил свою силу по истечении того года.
T. Henry, Ancient Tahiti (1928). — P. 561f.
Угаритская Анат, получив отповедь от Акхата, тоже отправляется к своему отцу, просит о мести, и идёт «в сторону Ила[30], по течению Двух Рек или (в середине потоков) Двух Пучин» (Gordon. — P. 91). В другом переводе (Ginsberg, ANET. — P. 152): «В направлении Эла[31] Источника Вод (в середине истоков) Двух Океанов».
Бытие 49, 5-7 здесь весьма уместно — «близнецы» Симеон и Левий, увечащие быка — но мы оставим в стороне всю 49-ю главу, изобилующую намёками на потерянное знание.
Кавычки, которые окружают слово «открытие» — мера предосторожности, благоразумная в наши времена царящего эвгемеризма; самый поучительный среди соответствующих шаблонных случаев мы нашли в рецензии Дьяконова на перевод Бёлем «Эпоса о Гильгамеше» (См. ниже): «Ф. М. Т. де Льягр Бёль разделяет мнение А. Шотта, что проблема человеческой смертности была впервые поднята в царстве Шульги» (= Третий период Ура, между 2400 и 2350 до н.э., согласно: T. Jacobsen: The Sumerian King List [1939], Таблица II). Это «впервые» достаточно показательно в том, что случилось с ориенталистами, как только эволюционистские банальности захватили их.
См. Прил.28
Tabl. 8, col. 2; Tabl. 9, col. 1, 3-5 (Heidel — P. 62-64); Tabl. 10, col. 2, 5-7, 11-12 (Heidel. — P. 73). Русский текст: «Эпос о Гильгамеше» в переводе И. Дьяконова, с сокращениями, составитель А. Андреев, — Таблица 8, строки 35-38, 46-56, Таблица 9, строки 3-5, 50, 55-57, 63-64.
Слово, которое Хайдель переводит как «ужасное великолепие», а Спейсер (ANET) как «сияние» (в рус. переводе — «мерцающий блеск») — это melammu, вавилонский эквивалент иранской Хварны, так называемой «славы», ради которой злой дядя Афрасиаб тщетно нырял, потому что она принадлежала Кей-Хосрову.
Таблица 9, строки 22 — 27. То, что гора(ы) Машу делает так «каждый день», как переведено Хайделем, Спейсером и другими, безусловно неверно. Даже если мы предположим, во имя мира, идею горы на земле, солнце не имеет привычку подниматься на том же самом месте каждый день, и не нужны глубокие астрономические познания, чтобы знать этот факт.
Старовавилон. версия, Табл. 10, строки 1, 8, 13 (Heidel. — P. 69).
Ассирийская версия, Табл. 10, строки 2, 21-28 (Heidel. — P. 74). Русский перевод: Табл. 10, строки 104-114. Шанаби значит 40, Уршанаби значит что-то вроде «он из 40»; Хоммель представляет это как «жрец 40».
W. F. Albright, The Goddess of Life and Wisdom // AJSL 36 (1919-20). — P. 258-94.
См. Прил.30 Имя богини произносится Ish-khara.
H. B. Alexander, Latin American Mythology (1920). — P. 185
Многогрудая Мать Скорпион Центральной Америки хорошо подходит крестьянскому календарю древнего Рима, который атрибутирует Скорпиона Диане (См. F. Boll, Sphaera [1903]. — P. 473; W. Gundel, RE s.т. Scorpius. — P. 602). Остаётся всё ещё непроясненным, что заставило Атанасиуса Кирхера локализовать многогрудую Диану Эфесскую в Водолее, называя, более того, эту небесную область Regnum Canubicum.
Boll, Sphaera. — P. 19f., 28, 48, 173, 246-51; Aus der Offenbarung Johannis (1914). — P. 71f., 143. См. тж. W. Gundel, Neue Texte des Hermes Trismegistos (1936), особ. — P. 235f. (на стр. 207 вместо Стрельца он ставит на Центавра в качестве стража преисподней).
Коронационная мантия Императора Генриха II демонстрирует вышитое изречение: Scorpio dum oritur, mortalitas ginnitur (= gignitur)[32]. E. Maass, Commentariorum in Aratum Reliquiae (1898). — P. 601; R. Eisler, Weltenmantel und Himmelszelt (1910). — P. 13; Boll, Aus der Offenbarung. — P. 72. Мы могли также указать на описание Овидием падения Фаэтона, согласно которому сын Гелиоса потерял присутствие духа и выпустил поводья, когда Скорпион приблизился, и на смерть Осириса 17-го Атира[33], месяца, когда Солнце проходит через Скорпиона (Plutarch, De Is. Os., c.13.356c).
Табл. II, 3-7 (Heidel. — P. 80). Русский перевод: Таблица 11, строки 2-7.
Trans. A. Sachs, ANET. — P. 332, ll. 275f. Касательно Прямоугольника Пегаса, cм. B. L. van der Waerden, The Thirty-Six Stars // JNES 8 (1949). — P. 13-15; C. Bezold, A. Kopff, F. Boll, Zenit- und Äquatorialgestirne am babylonischen Fixsternhimmel (1913) — P. 11
Эти божественные существа «преисподней» (их «небесный» эквивалент: Игиги[34]) также писались как A-nun-na-nun-ki (Deimel, PB. — P. 57f.), т.е. они принадлежат NUNki = Эриду (Канопус), «сидению Энки-Эа». Шумерское имя Анунна[35] толкуется как «(Боги, которые суть) семя Царевича», согласно А. Фалькенштейну (A. Falkenstein, Die Anunna in der sumerischen Überlieferung // Festschrift Landsberger [1965]. — P. 128f.). См тж.: D. O. Edzard, Die Mythologie der Sumerer und Akkader // Wörterbuch der Mythologie. — V. 1, P. 42: Die ‘fürstlichen’ Samens [sind][36]. «Царевич» (NUN) — это Энки-Эа из Эриду. Что касается NUN = «Царевич», которого Т. Якобсен определял как «обладателя авторитета, основанного только на уважении, улаживающего споры, не прибегая к насилию», Фалькенштейн вежливо упомянул: «K. Оберхубер[37] полностью не согласен: Der numinose Begriff ME im Sumerischen — P. 6f.» Название этого опуса (Innsbruck 1963, lnnsbrucker Beiträge zur Kulturwissenschaft. Sonderheft 17) вполне отражает утверждения, от которых волосы становятся дыбом, — по поводу ME, NUN и других терминов.
Спейсер (ANET. — P. 94, footnote 207) замечает: термин suharratu ⟨…⟩ значит не «ярость», но «застывшая неподвижность, замешательство, оцепенение», и он переводит 11.105-06: «Оцепенение Адада[38] достигло небес / Он превратил во тьму всё, что было освещено».
Спейсер: «Боги съежились как собаки, припали к земле у наружной стены» (11.115).
Обычно такие мотивы, как выпускание птиц, склонны брать, не упоминая об особых видах, как факте незначительном, но А. Б. Рут может преподать нам замечательный урок посредством своего досконального исследования: The Raven and the Carcass: An Investigation of a Motif in the Deluge Myth in Europe, Asia, and North America (1962).
De facie in orbe lunae 941A
См. фрагм. 55, Orphicorum Fragmenta, ed. O. Kern (1963)
У самых древних и самых точных деталей есть озадачивающий талант выживания и выплывания в неожиданных местах. Говорит Р. С. Лумис (Arthurian Literature in the Middle Ages [1959]. — P. 70-71): «У нас есть уникальная версия выживания Артура, которая ссылается на Годфри Витербо, секретаря Фридриха Барбароссы, приблизительно в 1190 г. Мерлин пророчит, что, хотя король погибнет от своих ран, он не умрет полностью, но сохранится в глубинах моря и будет
Записан
У каждого обещания - своё оправдание
и воздух по весу слов...

Лирими

  • Путешественник
  • *****
  • Согласие +14799/-0
  • Оффлайн Оффлайн
  • Пол: Женский
  • Сообщений: 22 145
  • СПАСИБО:
  • - Вы поблагодарили: 60800
  • - Вас поблагодарили: 107266
Re: Миф как путь познания, описания и синтеза
« Ответ #61 : 08 Ноябрь 2017, 14:54:35 »

Глава 23. Гильгамеш и Прометей

...quand les esprits bienheureux
Dans la Voie de Laict auront fait
nouveaux feux...

Agrippa d’Aubigné[1]

«Огонь», безусловно, представляет собой ключевое слово, которое заслуживает особого исследования. Однако сейчас не столь важно узнать всё о различных нормах и мерах, правилах и процедурах, которые должны были соблюдаться богами или героями, предназначенными открыть «новые пути». В данный момент можно пренебречь истинной природой и тождественностью различных «сокровищ», как бы они ни назывались — «весло», «перевозчик», «хварна-меламму», «золотое руно» или «огонь». Это не значит, что все перечисленные термины — разные имена одной и той же вещи, но они именуют некоторые части конструкции1.

Имеет смысл подытожить представления о конструкции, которые удалось проследить через греческие аналоги. Все начиналось довольно невинно с конструкции судна (см. выше), как её описывали греки, и закончилось изумительным «мировым древом», именуемым «скамбха», которое даже Платон, возможно, счёл сложным для понимания. В итоге это не более чем структура мировых колюров, даже если она шелестит многовековым индийским многословием.

Следующий момент, который нужно иметь в виду, — это космологическое соответствие «открывателей пути» и «первопроходцев», подобных Гильгамешу. Именно они приносят человечеству меры из таинственного центра, называемого Канопус или Эриду, или «сидение Рита». Общую схему можно проиллюстрировать парой приключений.

Аргонавты с Золотым Руном на борту прошли Симплегады, «сталкивающиеся скалы». Как только корабль с экипажем без вреда миновал их2 — «блаженные» (makaroi) давно так решили — Симплегады застыли неподвижно и перестали быть «сталкивающимися скалами»3. С момента «принятия новых законов твёрдой земли», им положено «предлагать лёгкое прохождение всем кораблям, поскольку они потерпели поражение»4. Это только одна станция в длинном «открывающем путешествии» аргонавтов, перевозящих Золотое Руно (или барана), предпринятом, вероятно, чтобы открыть Эпоху Овна5, но она лучше всего демонстрирует важный момент, а именно: «новые законы».

Другой, (фактически, ключевой), пример Открытия Пути, нашёлся у ⟨индейцев⟩ катло’итк[2] из Британской Колумбии6. Мы назвали бы его карманной энциклопедией мифа:

У одного человека была дочь, владевшая чудесным луком и стрелами, с которыми она была способна перенестись куда пожелает. Но она была ленива и постоянно спала. За это отец разозлился на неё и сказал: «Не спи всё время, возьми свой лук и выстрели в пуп океана, чтобы мы смогли заполучить огонь».

Пуп океана был громадным водоворотом, в котором повсюду плавали палочки для добывания огня. В то время люди ещё не знали огня. Тогда девушка схватила лук, выстрелила в пуп океана, и материал для добывания огня выбросило на берег.

Старик обрадовался. Он зажёг большой огонь, и, так как хотел сохранить его для себя, то построил дом с дверью, которая хватала сверху и снизу, как челюсти, и убивала каждого, кто хотел войти в неё. Но люди знали, что он владел огнём, и олень решился его похитить для них. Он взял смолистое дерево, расколол его и вколол щепки себе в шерсть. Затем связал вместе две лодки, накрыл их досками, стал на них петь и танцевать, и так он добрался до дома старика. Он пел: «О, я иду и принесу огонь». Стариковская дочь услышала его пение и сказала отцу: «О, позволь страннику войти в дом, он поёт и танцует так красиво».

Олень сошёл на берег и приблизился к двери, продолжая петь и танцевать, и в тот же самый момент прыгнул к двери и сделал это так, как если бы он хотел войти в дом. Дверь защёлкнулась, но не коснулась его. Пока она снова открывалась, он быстро запрыгнул в дом. Там он сел у огня, как если бы хотел высушиться, и продолжал петь. В то же время он позволил себе наклонить голову над огнём, так что вскоре покрылся копотью, и в конце концов щепки в его шерсти загорелись. Тогда он выпрыгнул, побежал и принёс огонь людям.

Такая вот история Прометея у катло’итк. И не только Прометея. Потому что олень долгое время символизировал Кроноса. В индийской традиции это Яма, который уже встречался раньше как Яма Агастья, и который, «следуя течению великих рек, открыл путь для многих». Олень с теми же самыми коннотациями широко распространён в древнем мире. Это древний Прометей-Кронос, «который поглощает всё и умножает снова посредством безграничного порядка Эона, хитроумный, коварный советник, свято чтимый Прометей». На греческом: semnē Prometheu. Это не оставляет даже повода для сомнений. Орфическое обращение к Кроносу, процитированное в самом начале этой книги, определяет его как «свято чтимого» и прибавляет «Титан» к имени Кронос, но мы не стали называть грозное имя Прометей. Чтобы невозбранно избежать путаницы это имя до сих пор использовалось редко. Оно собирает громадный имплекс.

Согласно комментатору Софокла, цитирующему Полемона и Лисимахида (ныне утраченные источники), «в Академии был старый алтарь с надписью: „Прометей был первым и старейшим из тех, кто держал в правой руке скипетр, а Гефест позже и вторым“»7.

Эти подземные слои греческой мифологии просто ещё не обратили на себя внимания школы Фрэзера и Харрисон в их поисках доисторических культов и символов в классическом мире. Однако здесь, чудом сохранившись, древнегреческий миф внезапно оказывается на поверхности среди индейских племён Америки. Сама неестественность повествования указывает на то, какие шаги оказались сокращены или опущены спустя века. В одно мгновение Водоворот оказывается тем, что носит огненные палочки Прамантхи или Тескатлипоки. Но почему они должны находиться в водовороте? У мифа есть собственная логика скорописи, чтобы соотнести плавающие огненные палочки и космический водоворот. И эта логика собирается связать вместе базовые темы, лук и стрелу небесного царствования, лук и стрелу, нацеленные на (или окончательно «в») Сириус, Stella maris (ср. Прил.2 об Орвенделе).

Пение и танец оленя неразрывно связаны с протопифагорейской темой. И она появляется полностью оформившейся ещё в одном рассказе с северо-запада. Сын Дятла, прежде чем выстрелить из лука, запевает песню, и с той же быстротой, с какой он находит правильную ноту, летящие стрелы вонзаются друг в друга, подобно ожерелью, пока он строит мост из стрел до неба; Сэр Джеймс Фрэзер сам опознал эту тему во взвешивании Олимпа в «Гигантомахии». И есть кое-что ещё. Хоть это и не утверждалось открыто, но то, что «сталкивающиеся двери» (прецессия равноденствий) старого владельца огня перестали сталкиваться, безусловно означает, что олень открыл новый проход, пройдя через дверь в предопределённо правильный момент в своём поиске «огня».

Места для изобретения и изменения в этой торжественной игре с большими темами было мало, хотя воображение действительно сохраняло некоторую свободу. Однако может возникнуть искушение увидеть простую фантазию в бесполезной лени Дочери Старика. Но фантазия ли это, если в ней обнаруживается прототип Иштар, о которой было сказано (см. выше), что она «взбалтывает апсу перед Эа»?

Лучницы — это редкий вид, ⟨так что⟩ стоит обратить внимание на великий астрономический текст из Вавилона, так называемую «Серию mulAPIN» (= «Серия Звезды-Плуга», Звезда-Плуг — это ⟨созвездие⟩ Треугольника), в котором говорится: «Звезда-лук — это Иштар из Элама, дочь Энлиля». Там же упоминалось созвездие Лука, образованное звёздами Арго и Большого Пса, Сириус выступал как «Стрела ⟨…⟩ Звезда» (см. выше и снова рис. 17-20). Это не менее значимо, чем египетская божественная лучница Сатит, цель стрелы которой — Сириус, как можно увидеть на круглом зодиаке из Дендеры.




Рис. 17. Месопотамское созвездие Стрелы и Лука (mulBAN и mulKAK.SI.DI и, соответственно, gag.si.sa), реконструированное из клинописных текстов по астрономии. gag.si.sa/KAK.SI.DI , «Звезда-Стрела» — Сириус.




Рис. 18. Китайская карта звёздного неба 1092 года в «меркаторовской» проекции. Лук, Стрела и Шакал видны недалеко от центра нижней половины.




Рис. 19. Сириус, небесный шакал – цель мифических императоров Китая.



Рис. 20. В так называемом «Круглом Зодиаке» из Дендеры (римский Египет), богиня Сатит нацеливает свою стрелу из того же самого лука на звезду, расположенную на голове коровы Сотис — это снова Сириус. Египетская концепция ближе к китайской, нежели вавилонской.
Обнаружение короткой истории, удивительным образом заключающей великие мифы в немногих словах, заставляет заподозрить, что подобные истории — это фрагменты длинного, подробного и запутанного повествования, удерживающего аудиторию часами; в действительности же они — что-то вроде ⟨текстов⟩ Аполлодора или Гигина, которые передают важную информацию в виде коротких тезисов. Но за теми — сильная и полностью сформированная литературная традиция вкупе с греческими поэтами, что ⟨позволяло⟩ идеям обрести плоть и кровь, тогда как у неграмотных людей неолита, как и у катло’итк — уцелел, кажется, только голый скелет (как Hygini Fabulae), если только мы не допустим, что информаторы скрыли от этнологов более богатые версии. (Коллега однажды рассказал нам о тибетском менестреле, который, предложив прочесть сагу о Богда Гессер Хане, спросил, которую из двух версий читать — длинную или короткую: большая заняла бы недели, если читать по правилам).

Это говорилось ранее и должно быть повторено сейчас — «огонь» считался большим кругом, простирающимся от одного небесного полюса до другого, и палочки для добывания огня принадлежали скамбхе («Атхарваведа», 10.8.20) как существенная часть конструкции. Среди вещей, которые помогут нам распознать в «огне» колюр равноденствий, упоминания здесь стоит только один факт: ацтеки считали Кастора и Поллукса (альфа и бета Близнецов) первыми огненными палочками, от которых человечество научилось добывать огонь трением. Это известно от Саагуна8.

Принимая во внимание то, что колюр равноденствий Золотого века проходил через Близнецов (и Стрельца), палочки для добывания огня в Близнецах представляются правильной рифмой к стиху в монгольской брачной молитве, которая гласит: «Огонь родился, когда Небо и Земля разделились»9; другими словами, прежде чем эклиптика и экватор не распались, «огня» не существовало, первый был зажжён в Золотой век Близнецов.

Нет никакой уверенности, существуют или нет фиксированные правила, согласно которым один огонь должен быть зажжён с Севера, а другой — с Юга; используются оба метода. Финны, например, настаивают на том, что огненная «колыбель в пупе неба», откуда он кинулся через семь или девять небес в море, фактически, на дно его10. А Тескатлипока также считается сидящим у небесного Северного полюса, когда добывает огонь трением в год 2-Тростника, после потопа. В то время как о месопотамском, так называемом, «боге огня» говорится:

Гибил[3], высокий герой, которого Эа украсил ужасным блеском [= melammu], который рос в чистом Апсу, который в Эриду, месте (определения) судеб, неизменно готовый, чей чистый свет достигает небес — его яркий язык блещет, как молния; свет Гибила вспыхивает, как день11.

Гибил также кратко именуется «героем, сыном Апсу». Если «огонь», украшенный «ужасным блеском» — меламму/хварна — подготовлен в Эриду, должно позволить заключить, что он был получен оттуда точно так же, как Агни-Матаришван «Ригведы», один среди Агни — «огней», найденных в «месте слияния рек» Прил.38.

Но откуда бы «огонь» ни пришёл — «сверху» или «снизу», божественные или полубожественные (или на две трети божественные, как Гильгамеш) существа принесли его из тех или иных топосов, всех их можно назвать по общей функции, как было сделано в Мексике, где Кецалькоатль, также зовется Ce acatl = «1-Тростник»12, а Тескатлипока — Omacatl (Ome acatl) = «2-Тростник».

Точно так же мы могли бы назвать соответственных героев Старого Мира: «1-Нартекс»[4], «2-Нартекс», и так далее, после всех «тростников», в которых украденный огонь был принесён самым известным Титаном — Прометеем, «частью» Сатурна.

Не вступая в жаркую полемику по поводу интерпретации самого имени Гильгамеша, — dGIS.GIN.MEZ или MAS и других форм — можно упомянуть, что GIS означает «древесину, дерево», а MEZ или MAS — «особый род дерева»13, и что это достаточное основание для истолкования нашего героя как истинного Прометея.

Здесь стоит обратиться ненадолго к тексту, недавно переведённому заново и отредактированному Гёсманом[5], — табличкам «Эпоса об Эрре». Это жуткая поэма, ужасная свирепость которой проглядывает почти в каждом слове, посвящена богу смерти Эрре (тж. произносится как «Ирра»), части Нергала. Содержание полностью мифологическое, обращающееся с концом мира в терминах, которые приличествуют «Эдде», вновь отсылающее к Потопу в конце всех потопов в мрачном духе книги Бытия. Но здесь явно что-то светит — что-то, что проглядели комментаторы книги Бытия. Они упустили это настолько, что даже в наши дни некие благонамеренные фундаменталисты обратились за разрешением искать останки Ковчега на горе Арарат. Им пришёл раздражённый отказ советских властей, которые подозревали шпионаж ЦРУ под этим прикрытием. Никто, считали в Союзе, не может быть глупым настолько. Глупость явно распространилась на исследователей Шумерского института, которые отправились искать Эриду в Персидском заливе, и жилище божественной Сидури на берегу Средиземного моря. Но очевидно же, что события Потопа в «Эпосе об Эрре», каким бы ярким ни был их язык, явно относятся к событиям в южном небе и ни к чему больше.

Становится очевидно, что все приключения Гильгамеша, даже столь приземлённо описанные, не имеют возможного двойника на земле. Они задуманы астрономически от А до Я — даже ярость Эрра применима не к метеорологическому «Повелителю Бурь», но к событиям, которые представлялись происходящими на небе. Авторы Шумера и Вавилона описывают свои ужасающие бедствия, причинённые Потопом, не думая о земных событиях. Их воображение и вычисления, так же, как и их мысли, полностью относились к происходящему среди звёзд. Их способность к переносу кажется полностью утерянной для нас, приземлённых, «из земли, перстных», думающих только о «примитивных» образах и примитивных опытах, которые могли бы объяснить рассказ, столь напряжённо и человечно выстроенный. Возможно, по сравнению с нами это были мутанты. В любом случае, они представляются запредельными для понимания степенными современными умами, которые комфортно приспособились к умственным стандартам «Голой обезьяны» Десмонда Морриса своего собственного изобретения.

Эти фантомы ныне погребены, ⟨но⟩ можно обрести самого себя, имея дело с совершенно незнакомыми предками, чьи библейские страсти и неистовства следует читать в совершенно новом контексте. Безусловно, планеты всё ещё ⟨наши⟩ соседи: Марс, бывший Эррой или Нергалом, находится на расстоянии всего нескольких световых минут, Мардук-Юпитер — около 8 световых минут, Сатурн — около светового часа. Но все они точно так же потеряны в космическом пространстве, их оптические данные, как те же духи, равно недостижимы, точно так же сильны и немощны на языке современных физических стандартов, как и устрашающе описаны согласно тем, другим стандартам.

Эрра серьёзно выговаривает Мардуку/Юпитеру за то, что направил своё оружие на дальнейшее разрушение того, что осталось после Потопа (однажды Эа в том же самом духе выговаривал Энлилю после более древнего Потопа), но Мардук сохранил семерых мудрых («уммани») потому что они опустились к Апсу или Бездну, и к драгоценному дереву mes прикрепили свои места. «Из-за той работы, о, герой, которую ты велел сделать, где дерево mes, плоть богов, украшение царей?» «Дерево mesu, — отвечал Мардук, — имеет корни в широком море, в глубине Араллу, а его вершина достигает верхнего неба». Он спросил Эрра, где ляпис-лазурь, боги искусств и семеро мудрых из Апсу. Он вполне мог спросить, где сам Гильгамеш, этот обманчиво человеческий герой, теперь превратившийся в сигнальный огонь от дерева mes из мира иного.

Такова судьба героев, поскольку они являлись дальнейшим следствием Амлоди, приходили ли они как вспышка, скрытая в нартексе, подобно Прометею, или как огонь из деревянных щепок в шерсти Оленя, или становились лучом от Канопуса-Эриду. Потерянные в глубинах Южного океана, они были в состоянии сообщить Глубину Моря нашим предкам, а теперь в состоянии наводить системы управления наших ракет для межпланетного полёта — они так и остаются точками, кругами, геометрией света, направляющей человечество прошлого и будущего по этому пути.

И поэтому, при существующих обстоятельствах, необходимо оставить мрачное пророчество Эрры невыполненным, относящимся к наступающей мировой эпохе:

Открой путь, я отправлюсь в дорогу,
Дни сочтены, неподвижное время прошло.

Но с этим приходит самое ясное утверждение, когда-либо произнесённое людьми или богами по поводу прецессии. Мардук говорит:

Когда я поднялся со своего сидения
и позволил потопу разбить его,
Тогда суд Земли и Неба вышел из соединения...

Боги дрожали, звёзды небесные
Изменили свои позиции, и я не привёл их назад.

Приложения

Даже поверхностное изучение китайского романа «Фэн шэнь яньи» (т.е. «Популярный отчёт о содействии божеству»), который дарит нам фантастическое описание главного переломного момента между мировыми эпохами, повествуя под маской «историографии» о конце династии Шан и начале ⟨династии⟩ Чу, покажет внимательному читателю общее число «новых божеств», ответственных за старые космические функции — кто должен был быть назначен в новое «время Ноль», начиная с 365 богов, 28 лунных домов и т.д.
Симплегады, тем не менее, оторвали украшение корабельной кормы (aphlastoio akra korymba), в котором, как считалось, обитала душа корабля. Мы не знаем точное значение этой детали. Ср. H. Diels, Das Aphlaston der antiken Schiffe // Zeitschrift des Vereins für Volkskunde (1915) — P. 61-80. Нужно подчеркнуть, что, вопреки широко распространённому мнению, planktai[6] и symplegades не идентичны.
Apollonios Rhodios, Argonautica 2.592-606; Pindar, Pyth. 4.210: «Но путешествие полубогов заставило их застыть в смерти»[7].
Claudianus 26.8-11.
См. First Vatican Mythographer (ch. 24, ed. Bode — V. 1, P. 9), сообщающий, что Pelias vel Peleus[8] отправил Ясона на Колхиду, ut inde detulisset pellem auream, in qua Juppiter in caelum ascendit, т.е. достать Золотое Руно, в котором Юпитер взобрался на небо. См. тж.: A. B. Cook, The European Sky-God // Folk-Lore 15 (1904). — Р. 271f., для сопоставимого материала.
F. Boas, lndianische Sagen von der Nord-Pazifischen Küste Amerikas (1895). — P. 80f. Ср. Frazer, Myths from the Origin of Fire (1930). — P. 164f.; тж. L. Frobenius, The Childhood of Man (1960). — P. 395f.
«Нò mèn Promêtheùs prôtos kaì presbýteros en dexia skêptron échôn, hò dè Hêphaistos neòs kaì deúteros». Schol. Soph. O. C. 56 (Mayer, Giganten und Titanen. — P. 95).
Florentine Codex (trans. Anderson and Dibble). — V. 7. P. 60. См. тж. R. Simeon, Dictionnaire de la Langue Nabuatl (1885) s.v. «mamalhuaztli: Близнецы, созвездие», который, однако, не отметил, что Саагун отождествлял mamalhuaztli с astijellos, «огненными палочками». Помимо этого, ещё тасманийцы чувствовали себя обязанными Кастору и Поллуксу за первый огонь (см. J. G. Frazer, Myths of the Origin of Fire [1930]. — P. 3f.).
U. Holmberg, Die religiösen Vorstellungen der altaischen Völker (1938). — P. 99.
K. Krohn, Magische Ursprungsrunen der Finnen (1924). — P. 115.
W. F. Albright, The Mouth of the Rivers // AJSL 35 (1919). — P. 165; см. тж. K. Tallqvist, Akkadische Götterepitheta (1939). — P. 313.
Acatl или Тростник в действительности представляет собой стрелу-палочку, палочку для извлечения огня трением и «символ юридической власти». См. E. Seier, Gesammelte Abhandlungen (1960-61). — V. 2, P. 996, 1102; V. 4. P. 224.
См. R. Labat, Manuel d’Epigraphie Akkadienne (ed. 4., 1963). — 296, 314; тж. F. Delitzch, Assyrischisches Handwörterbuch (1896). — P. 420 s.v. miskannu; Tallqyist, s. v. Gilgamesh. Олбрайт называет Гильгамеша «факел-оплодотворяющим героем» (JAOS 40. — P. 318).
«...когда блаженные умы / На Пути Млечном сделают / новые огни...» Агриппа д’Обинье
Catlo’ltq
Gibil
здесь Нартекс — гигантский фенхель (укроп), Ferula communis
P. F. Gössmann
блуждающие
«Лишь корабль проскользнул невредим, взлетела к Олимпу./ А утесы почти вплотную сошлись и застыли,/ В месте одном укрепясь. Назначено было богами/ Так им застыть, если чья-то ладья минует их схватку». — «Аргонавтика» (пер. Чистякова); «То меж ними пролег их путь/ И стал для движущихся пределом». — Пиндар, Вакхилид. «Оды. Фрагменты». 1980
Пелий или Пелей
Записан
У каждого обещания - своё оправдание
и воздух по весу слов...

Лирими

  • Путешественник
  • *****
  • Согласие +14799/-0
  • Оффлайн Оффлайн
  • Пол: Женский
  • Сообщений: 22 145
  • СПАСИБО:
  • - Вы поблагодарили: 60800
  • - Вас поблагодарили: 107266
Re: Миф как путь познания, описания и синтеза
« Ответ #62 : 08 Ноябрь 2017, 14:57:33 »

Эпилог. Потерянное сокровище

I

...и так как, по всей вероятности, каждое искусство и каждое учение изобретались неоднократно и в меру возможности, и снова погибали, то можно было бы подумать, что и эти взгляды суть как бы сохранившиеся до наших дней обломки (leipsana) древнего сокровища.
Аристотель, «Метафизика»,
Кн. Лямбда, 1074b

В то время, как мы приближались к завершению этого эссе, некая удача или случайность, или род намерения после стольких лет привели в поле нашего зрения работу автора, который был нашим гидом, когда мы впервые пытались понять сознание древних людей. Это был опус Кассирера о мифологическом мышлении. И при всем должном почтении к великому историку философии Ренессанса мы ⟨всё-таки⟩ были поражены. Мы шли через убедительную и прозрачную прозу, прослеживающую постепенное развитие представлений: от дикого и неотёсанного начала к высокой кантианской осведомлённости. Мы вновь пристально рассматривали величественный кортеж великих учёных и исследователей: Гумбольдта, Макса Мюллера, Узенера и Виссова, Фрэзера и Кюмона, и многих других, внушительную фалангу, которой филология, этнология, история религии, археология и, не в последнюю очередь, философия демонстрировали свой сплочённый прогресс в полной исправности, который, в итоге, просеивается и очищается современными историками культуры.

Затем, в то время как мы продолжали размышлять о том, что имеющийся здесь материал подошел бы, чтобы дать расширенные обзорные курсы в огромных университетах будущего, построить поблескивающий аппарат электронно-печатной и аудиовизуальной Всеобщей Человеческой Природы для Масс, нас внезапно охватило воспоминание о неутомимой, преданной и смешной паре — Буваре и Пекюше. Беспощадная ирония Флобера, конечно, не требовалась в случае с Кассирером, но тот же самый гений, который создал «Мадам Бовари», внезапно вновь показал нам очертания определённого будущего. Благородное начинание должно было потерпеть неудачу, хуже того, оно уже было накрыто приближающимся Le Dictionnaire des idées reçues[1]. Что общего у флоберовских трогательных, маленьких самоучек с превосходным историком культуры было ясно: это была интеллектуальная гордость, судящая с высоты Прогресса, которая складывала, как подзорную трубу, бесчисленные века архаического прошлого в безыскусный примитивный лепет, который понимается по аналогии с современными «примитивами» вокруг нас. Слишком много этой примитивности было в глазах смотрящего. Требуется сверхъестественная проницательность обученных наблюдателей, подобных Гриолю, чтобы внезапно открыть вселенную мысли, которая остаётся сокрытой для поколений современных африканистов.

Большая заслуга Эрнста Кассирера заключается в обнаружении им «символических форм» прошлого среди исторической культуры. Кто как не он должен был суметь различить черты древнего мифа? Однако же он остался ослеплён снисходительностью. Эволюция, блестящая биологическая идея нашего собственного прошлого, доведённая до универсальной банальности, держала его в рабстве. Он не мог последовать своим озарениям по причине фатальной неразберихи, которая установилась между биологическим временем, временем эволюции и временем человечества. Время человека, измеряемое разумностью, простирается на десяток тысячелетий, но это не то же самое, что биологическое время. Снова и снова в нашем тексте мы ссылались на эту неразбериху, которая закрепилась, чтобы стать ещё хуже. Если идея Кассирера о мифологическом мышлении и вышла почти из употребления, как и её источники, следует ожидать обзорных курсов будущего, продолжающих то же самое направление в социальной психологии и антропологической социологии, пока не сотрутся все следы прошлого.

Массы тогда получат культуру банальностей, взращенную на общих идеях последних двух веков. Даже таланты Кассирера, который мог бы распознать связи между языком и мыслью в современной науке, оставили его беззащитным, когда он соглашался с бессодержательными отчётами миссионеров и большинством наивных прозрений очевидного специалистов своего времени. Это делает его работы passé[2]. Такова плата за грех интеллектуальной гордыни. В самом процессе установления идентичности между не-дискурсивным символизмом и «примитивностью» он отрезал себя от кантианского синтеза.

И где теперь прошлогодний снег? В самом начале Мифа и Языка есть любопытная двусмысленность, совсем не преднамеренная, которая вводится словами Платона из «Федра», это милая шутка в интеллектуальных упражнениях сверхутончённости с мифом и «мифологемами». Очевидно, что профессор Кассирер намеревался заманить читателя на свою сторону, и с авторитетом Мастера напомнить ему, что трезвое мышление эффективно даже применительно к этой «неотёсанной науке». Он думал, что о «Тимее» забудут? Потому что в этом, одном из последних своих диалогов, тяжело и торжественно, Платон берётся за первую и последнюю вещь, за вселенную и судьбу души. И всё же «Тимей» явно, откровенно — один большой миф и ничего более. Почему же он тогда «несерьёзный», как Платон упрямо хотел бы уверить определённых учёных? Они попали в ловушку. Ведь Платон не только вложил в свое произведение всю науку, которой располагал, он доверил ему скрытое знание важного смысла, полученного от древних предков, и он трезво молит читателя не быть ни слишком серьёзным по этому поводу, ни даже культурным в современном смысле, но понять его, если тот в состоянии. Учёный уже в безнадёжной путанице, и да поможет ему Бог.

Простой выход был бы в том, чтобы признать: миф не является ни безответственной фантазией, ни объектом влиятельной психологии, ни тому подобной вещью. Это «совсем иное» и требует смотреть открытыми глазами. Что мы и пытались сделать.

II

Wandelt sich rasch auch die Welt
wie Wolkengestalten,
alles Vollendete fällt
heim zum Uralten[3].
R. M. Rilke, Die Sonette an Orpheus

Чтобы сориентироваться, можно на мгновение вернуться к мысли о двух главных современниках: о Толстом, последнем великом эпическом писателе, и Симоне Вейль, последней великой святой христианства, даже если и гностического. Толстой в последние годы был мучим вопросом, есть ли способ найти какой-то смысл в событиях истории, какими он их знал. Он решил в отчаянии, что смысл не существует, что каким бы ни было оправдание философов, так называемые творцы истории — марионетки судьбы. Реальность войны разрушила всякое подобие рациональности и оставила лишь ужасное смятение. Современное сознание имеет дело с окостеневшими событиями, из которых можно выудить только прагматические выводы, начинающиеся с того, что установлено как fait accompli[4].

И здесь, возможно, мы сталкиваемся с одним из толстовских парадоксов, который доведён до точки почти невыносимой. В своём незабываемом и отчаянном письме 1908 года к Ганди, в те времена неизвестному адвокату, толкнувшем последнего на путь учения о ненасилии, сатьяграха, Толстой осуждает различные формы насилия, убийства, обмана, на которых основано общество, увековеченные обучением и классовыми различиями в целом. Сюда же он относит все официальные религии.

И тогда он указывает на науку как на архипреступника, потому что она, в принципе, учит человека совершать насилие над собой и природой. Конечно, Толстой думал о высокомерном духе сциентизма с его бездушными, нечуткими доктринами. Ему никогда не пришло бы в голову, что наука в действительности есть нечто иное, обладающее духом чистого исследования и ясным спокойствием.

Мы бы сказали сейчас, что технология является преступником. Но палец недвусмысленно показывает на нашу современную и вульгаризированную идею «науки для масс» и общество потребления. В противовес этому у Толстого есть одна вещь: христианская любовь — чистая и простая — как целиком добровольная, естественная и неодолимая. Мы же можем сказать, держась подальше от Толстого и его озарений, что он утверждал уважение к жизни и спонтанности, священной строгости тайных путей самого космоса, воплощённых в сообществе существ с совестью. Он забыл, возможно, свою собственную борьбу за гармонию, которая сделала его в «Войне и мире» законным наследником великого Куя[5], единственным «Мастером Музыки» в новой Империи Букв. Знание сокрыто, к тому же оно слишком далеко от «обычного человека» в шаблонном смысле, почему Христос и обращался исключительно к «тем, кто имеет уши, чтобы слышать».

Симона Вейль, потерянная в суматохе Второй мировой войны, полагала, что видела ретроспективный ответ в греках, в самом Гомере, который звался Учителем Греции. Она называла «Илиаду» «Поэмой Силы», потому что та демонстрировала Силу в центре человеческой истории, могущественное и чистое зеркало положения человека — без прибавления успокоительной чуши. Смерть побеждённым, возмездие завоевателям — вот два члена уравнения. Строго геометрическое искупление вины, которое приходит со злоупотреблением силой, было ведущей темой греческой мысли. Она присутствует во всём, чего бы ни достигла греческая мысль. И всё же западный человек, наследник иудео-христианской традиции, утратил её столь полно, что нет западного языка, в котором было бы слово для выражения этого. Понятия о пределе, мере, пропорциональности, которые направляли мысль мудрецов, выжили только в греческой науке и в катарсисе трагедии. Это, казалось бы, очерчивает границу понимания. Странная правда, — замечает Симона Вейль, — заключается в том, что люди сегодня должны быть геометрами только в мире материи. Но утраченная ныне известная платоновская лекция о Благе основывалась на геометрическом доказательстве. Так с самого начала было в Греции. Не только этическая статика космоса Анаксимандра, но и вся пифагорейская теория основывались на трёх математических науках: числе, музыке, астрономии. Здесь лежит непреклонное сердце истины, на котором может покоиться Благо, а всё прочее имело отношение к инженерам. Даже у Тацита есть некий род reductio ad absurdum[6]. И это показывает, что греки были не менее нас несчастны в жизни, хотя великая эпическая идея остаётся: не ненавидеть врагов, не презирать жертв. Меры космоса раскрыли факты. Сила, Необходимость должны представляться как составляющие порядка. Решающее слово за «Тимеем»: «Ум одержал верх над Необходимостью, убедив её обратить к наилучшему большую часть того, что рождалось» (48А). Это великая идея. О том, в каких пределах ум мог внимать, и всё же быть в состоянии порождать смысл реальности. Это то, что греки признали как границы мышления. Каким бы ни было происхождение их взглядов, можно сказать, что наследование древних Мер постепенно и нерушимо возвело их собственное наследие.

Человек вышел за эти рамки и привёл удивительные силы математики к завоеванию материи — до таких глубин, как ядро атома и таких далей, как внешнегалактическая туманность. Но это то самое, что заметила Симона Вейль: люди являются геометрами только в отношении материи и энергии. Прочее оставлено событиям, вероятностям, физике пыли. Человек пребывает, уставившись в то, что в его собственной конструкции является отказом от мысли, fait accompli. Никто даже не осмеливается рассмотреть последствия этой геометрии; люди со страхом нашаривают свой путь поблизости от таких, отягощённых судьбой, следствий как «информация» или «массовое поражение». Они на глазах превращаются в «свершившиеся факты». Историческая картина прошлого не позволяет себя рассматривать. Но поскольку человек пытается через контраст собрать свой опыт истинного, он находит, что истина противоречит его древней вере в непрерывность. Научный прогноз уходит от «непосредственных катастроф» на субатомный уровень, отмежёвываясь от вечного возрождения фальсификаций. Всё, что является подлинным выражением в искусстве, очищенном от контекста, рассеивается в нескончаемом разнообразии стилей, откликов, событий и открытий; даже не показное настоящее, но раздробленное мгновение для нас — Настоящее Время.

III

История — это кошмар,
От которого я пытаюсь проснуться.
Джеймс Джойс, «Улисс»

В противоположность современному миру, у архаического прошлого есть много такого, что может о нём рассказать. Оно было основано на весьма высокой культуре: не только всем известной художественной, но и научной. Архаическое прошлое осуществило первую технологическую Революцию, на которой так называемая античность покоилась тысячелетиями. Однако оно ⟨само⟩ жило и процветало и не мешало жить миру. Люди предпочитают игнорировать эту архаичную науку, поскольку она основывалась на неверных предпосылках и пришла к ряду ошибочных выводов, но историки знают, что ошибочность не есть тест на уместность, что ход мышления может быть важен с научной точки зрения, независимо от его результатов. Наши предки построили своё мировоззрение на идее, которая сегодня была бы названа геоцентрической; они завершили (его) размышлениями о судьбе души человека в космосе, в котором существующая география и наука о небе по-прежнему переплетены друг с другом. Более того, они, вероятно, воздвигли их на концепции времени, которая полностью отличается от современной метрической, линейной, монотонной концепции времени. Их вселенная не могла иметь ничего общего с нашей, поскольку она была построена на видимых обращениях звёзд, на чистой кинематике. Часть великих учёных была вынуждена приложить огромные интеллектуальные усилия, чтобы проникнуть в тот взгляд на мир. Результаты были удивительно плодотворными. Потому что те предки не только встроили время в структуру, циклическое время: вместе с ним шла их творческая идея Числа как тайны вещей. Когда они сказали, что «вещи суть числа», то торжественно ступили под огромный свод над целым полем идей, астрономических и математических, из которых позже родилась настоящая наука. Те безвестные гении установили направление современной мысли, начертили перспективу её эволюции. Но их идеи были, по крайней мере, так же сложны, как наши.

Космологическое время, «танец звёзд», как его называл Платон, не было просто угловой мерой, пустым контейнером, каким стало сейчас, контейнером так называемой «истории»; то есть — ужасающих и бессмысленных сюрпризов, которые люди обрекли себя называть fait accompli. Ощущалось, что оно достаточно могущественно, чтобы неумолимо управлять событиями, словно формируя их последовательности в космическом многообразии, в котором прошлое и будущее взывали друг к другу, «бездна взывала к бездне». Внушающая трепет Мера повторялась эхом в структуре множеством способов, давая Времени размер, неотвратимую решимость, с которой мгновение «наступало».

Те взаимосвязанные Меры были наделены необыкновенным достоинством давать основание реальности, чего вся современная физика достичь не может; потому что, в отличие от физики, они передавали начальную идею о том, «как это должно быть», и то, на чём они фокусировались, становилось, по контрасту, почти смесью прошлого и будущего, так что Время имело склонность быть в сущности пророческим. Оно представляло, оно заявляло, можно так сказать; оно направляло людей на событие, как Хор позже делал это в греческой трагедии. Какую бы идею человек ни сформировал из себя, освящённое событие, раскрывавшееся перед ним, защищало его от бытия «сна тени».

Снова и снова по ходу этого эссе мы настаивали на тщете любой попытки дать «образ» архаического космоса, даже будь он таким, как каббалистическое явление неофиту, написанное Рембрандтом, или как образ, который Фауст внезапно узрел в знаке Духа Земли. Даже как магическая схема, это должно было бы быть проектом неразрешимой сложности. Намного хуже приходилось нашим научным предшественникам, когда они пытались ⟨создать⟩ модель, понимаемую механически, как планетарий — движимый часовым механизмом или, возможно, такой, какой предлагал Платон, дразня с невозмутимым видом, — с пряслицами и веретёнами, рамами, столбами. Реальная модель действительно могла бы помочь, продолжал он, не моргнув глазом, но понятно, что это было бы по цене планетария Цейса, ещё верного для кинематического оцепенения Сил неба, но слепого к их движущейся душе в её действии, в то время как платоновский механизм быстро растворяется в противоречиях, ⟨будучи⟩ совершенно нереальной «моделью». Платон никогда не уступит свою «несерьёзность», которая для него — дело принципа, способ оставить тайну одну, пока почтенные доводы идут так далеко, как только могут. Другой образ, предложенный прошлым, старше, чем планетная модель, был бы «тканью», сотканной в небе — Силы работают на трескучем ткацком станке Времени, говорит Гёте, и ткут живой покров Божества.

Но, как и во всех этих образах, реальное значение имеют жизнь и гармония, множество гармоний — как те, что вечно исследовали пифагорейцы. Наша собственная «реконструкция», какова бы она ни была, подобралась бы к гармонии так же близко, как наша кошка, растянувшаяся во всю длину на клавиатуре. Кеплеровская безумная попытка переписать примечания «Гармонии сфер» была обязана потерпеть чудовищную неудачу, чтобы выразить истинную законность: то, что Платон называл Песней Лахезис.

Люди научились уважать это бездумно. Даже сегодня, когда празднуется Рождество, призывается исключительный дар того циклического времени — дар бытия не исторического; это проход в вечность, сила отражения собственной полноты в живом мгновении настоящего, нагруженном голосами рода, оракулами, ритуалами прошлого. С той искренностью, что осталась у них, люди взывают к отпущению древних грехов, даже перерождению Души, так же, как это делалось много тысячелетий назад. Люди молят у того Времени обновить силу, чтобы продолжать жить в бесчувственной реальности — и всё равно просят своих детей содействовать им в их неверии.

Истинная история следует мифам. Её силы мифические. Как прохладно заметил Вольтер, это вопрос того, какой миф ты выбираешь.

Слово «революции» — подлинный технический термин астрономического знания и мифа: то, что всегда возвращается в ту же самую точку. Оно стало настойчиво отождествляться с идеей Великой Перемены. Когда люди стали неправильно понимать его, это понятие поставило Историю на марш с необратимыми переменами. Но в Средние века оно ещё обещало возвращение неопределённых Истоков, Золотого Века, «когда Адам пахал, а Ева пряла», или, более по-христиански, «когда Господь ходил по земле». Иоахим Флорский (ок. 1200) ещё был пророком Великой Перемены, которая должна была быть истинным свершением древних пророчеств. После веков Отца и Сына люди ожидали, что век Святого Духа последует незамедлительно, и все люди станут братьями — великий революционный момент, воодушевлённый орденом Св. Франциска. Это ожидание продолжало жить в сузившемся кругозоре Просвещения, который обратился к древним грекам и римлянам, видя в них полубогов. Тем не менее, в те классические времена это уже было мечтой. О возвращении к весьма давнему рождению Чудесного Ребёнка. И ещё дальше, к чистейшей идее космических конфигураций, таких, какими они были, когда время ещё не пришло в движение. А это уже «Тимей».

Идея задержалась надолго. В эсхатологиях и космогониях, в ведических поэмах время искусственно и осознанно зашифровано в стихиях, лунных стоянках или прото-шахматах, чтобы возродить видение — как у пророков и сивилл. Из этого вдумчивого шифрования элементов появился алфавит. Колоссальная победа, подобная освоению железа, и скорбный дар людям, как мог бы сказать Гесиод. Не вызывает сомнения, что это творения гения, даже если они и были вспышками во тьме, которые нашли способ увековечить себя и умножиться.

Конечно, реальная хроника древних веков полна «варварских» событий. Что именно миграции тех же киммерийцев, монголов, «людей моря» достигали разрушением и рассеянием, остаётся за пределом нашего воображения. Это называют «примитивным образом жизни», а истребление беспечно понимается в биологическом смысле, без учёта того что за биология на самом деле лежит в основе конфликтов в животном мире. И только человек, а точнее современный человек знает искусство тотального уничтожения, быстрого и медленного. Но архаические культуры, лишённые истории и умноженные в мифе, не находят в событиях повода удивляться fait accompli, столь оглушающему и сокрушительному для разума, как для нас — Аушвиц. Мифический опыт имеет собственные способы встречи с катастрофами. Люди могли видеть вещи благородно. Повествование становилось эпосом.

Великий эпос о падении Нибелунгов по-своему отражает нашествие Аттилы, «Бича Божьего» и его гуннов. Официальная история могла бы парировать монгольские орды римской победой на Каталаунских полях, но Аттила легенд, предводитель Гога и Магога, продолжает производить большее впечатление, чем Чингизхан или Тамерлан с их историческими завоеваниями и пирамидами из черепов, даже когда тихо сходит со сцены. У него было мало возможностей для действия, он — типичный император из мифа. Подобно Теодориху, Артуру, Кей-Хосрову, это неподвижный шахматный король, вокруг которого движутся фигуры. История Нибелунгов показывает, как мифическое мышление обходится с кризисом. Это Немезида, которая уничтожает германских воинов в конце. Аттила, «Король Этцель», страдает в свой черёд, не теряя авторитета завоевателя. Его дитя погибает в руках Хагена, последнего из грешного рода, кого уже в плену убила разъярённая мать, в свой черёд убитая Хильдебрандом, примирившимся с завоевателем, который приводит драму к катарсису.

Гунн Аттила и гот Теодорих, ставшие в рассказе союзниками, остаются, чтобы вместе оплакать смерть великих героев. Никакой ненависти, никакого ужаса больше нет, лишь работа Судьбы.

Что остаётся в живом мифе от последней ночи Трои, уничтоженной в кровопролитии, так это бегство к новым берегам нескольких выживших. Там они, в свой черёд, становятся мифическими героями-основателями, за которых ⟨потом⟩ боролись великие города Запада. Так миф обходится с самим собой, и Немезида чувствует, что Римская империя наконец-то в её руках. Дух эпической невозмутимости Гомера вывел древний ум к концу классического мира, очистив от негодования и ненависти, но нет ничего выразительней видения судьбы в трогательной мольбе Вергилия во времена, когда Рим воображал себя воцарившимся навеки: «Молю вас, боги, будьте милосердны. Разве не вполне искупили мы первоначальное клятвопреступление Трои?» Iam satis luimus Laomedonteae periuria Troiae[7]... Но полнота искупления недостижима в непрерывном ритме циклов и мегациклов, которые созидают живую диалектику мифического воображения. Завоевания и разрушения Александра, изменившие очертания мира, вне всякого сомнения, были важнее любых подвигов, приписанных легендарному царю Урука; но потусторонний блеск последнего отразился на македонце, и традиция свела его к схеме ещё одного Гильгамеша, всё ещё стремящегося к открытию и завоеванию всей земли, воды и воздуха, вплоть до конца мира и дальше, ещё взыскующего тщетно после этого вечной жизни. Возможность моделирования укоренившегося мифа создала исторические эпизоды, в которых нуждался герой, чтобы подойти на эту роль, и превзошла ⟨человека⟩, чтобы создать «двурогого» полубога, Дул-Карнайна, который воздвиг бронзовую стену на пути разрушения с Востока, опасности Гога и Магога, выдумку, которой не могла подражать даже поздняя слава Римской империи. Потому что эта разновидность времени всегда стремится сдвинуться к формам вечности.

Позвольте вернуться к концу удивительного приключения дантевского Одиссея, когда он покинул пролив Гибралтар:

Кормой к рассвету, свой шальной полёт
На крыльях вёсел судно устремило,
Всё время влево уклоняя ход2.

То есть, «повернув корму на восток», а нос прямо на запад, он продолжает «постоянно забирать влево». Другими словами, это выглядит так, как если бы он пытался обогнуть Африку, но не как Колумб, а как Васко де Гама огибал её, отправляясь в Индию. Главное направление его «безумного полёта» — это на самом деле юг, через экватор, а после тропик Козерога, в точности так же, как он уже делал это у Гомера по лоциям Цирцеи: «следуй ветру с севера». Он ещё ищет «опыт, вдали от солнца, мира без людей». Но в дантевской мировой схеме он явно направляется к Антиподам, которые неявно означали неизвестные южные моря.

Уже в ночи я видел все светила
Другого остья, и морская грудь
Склонившееся наше заслонила.
Пять раз успел внизу луны блеснуть
И столько ж раз погаснуть свет заёмный,
С тех пор как мы пустились в дерзкий путь,
Когда гора, далекой грудой тёмной,
Открылась нам; от века своего
Я не видал ещё такой огромной.
Сменилось плачем наше торжество3...

потому что это была (см. [Гл.14[(/chapter14) «Водоворот») гора Чистилища, заказанная смертным. В результате Провидение направило вихрь, который поглотил корабль и всех, кто был на его борту, и это был конец.

Чем было открытие Колумба? Вряд ли большим.

Описание Данте — не его изобретение; это производное от текстов того времени, и мы находим его собственноручно переписанным Колумбом в заметках и выдержках из любимых книг, что в течение долгих лет ожидания он сделал в Испании: «the subtle-shining secrecies / Writ in the glassy margents of such books»[8]. Это всё ещё земля Эдема:

Далеко по суше и по морю от нашей обитаемой земли; она так высока, что касается нижней сферы, и воды Потопа никогда не достигают её ⟨…⟩ Воды, что нисходят с этой очень высокой горы, образуют огромное озеро. Падение таких вод создает шум, от которого жители рождаются глухими. Из этого озера, как единого источника, вытекают четыре реки Рая: Фисон, который есть Ганг, Гион, который есть Нил, Тигр и Евфрат ⟨…⟩ В Раю есть источник, который орошает сад наслаждений и который разливается четырьмя реками. Согласно Исидору, Иоанну Дамаскину, Беде, Страбону и Петру Коместору ⟨…⟩ Плиний и Солин, через исправления, внесённые Марином Тирским в ⟨картину⟩ Птолемея, показывают, что море может быть пересечено с благоприятными ветрами за несколько дней, спуск per deorsum Africae, вдоль тыльной стороны Африки ⟨…⟩ потому что суша от Испании до Индии простирается более чем на 180 градусов. И доказательством тому то, что Эзра говорит: 6/7 земного шара — это суша, Амвросий и Августин считали Эзру пророком ⟨…⟩ ⟨один⟩ градус эквивалентен 52 и 2/3 римской мили...

Источники Колумба хорошо известны, один из них — знаменитый Imago Mundi[9] Петра д'Альи, принадлежащий XIV веку, а другой — Historia Rerum ubicumque gestarum Энея Сильвия, XV век. Пётр д'Альи даже ещё больше отличается от Птолемея, разрушая его систему небесных координат, тогда как Эней Сильвий — не более, чем компиляция, туманное miroir historial[10], и всё же этим книгам Колумб доверял больше, чем своим картам, и небезосновательно. Даже известное письмо Тосканелли к Мартинесу[11] лишь подчеркивает особое значение Дзипангу Марко Поло (Япония) и располагает его в тысяче миль к востоку, что, по крайней мере, вдохновило одинокого генуэзца, который до самого конца не подозревал о существовании Тихого океана, и отправило его искать золотые дома Дзипангу в то время как он открывал Кубу. Его утопия, его собственный Остров Святого Брендана, должно быть, находился у него в сознании где-то между Канарскими островами и Царством Пресвитера Иоанна, вдоль «тыльной стороны Африки», и этого хватило, чтобы открыть Америку, или, скорее, выдумать ее из мифологического энтузиазма, ещё помешанного на Эдемском Саде и его соловьях. Что касается Тосканелли, «космографа», то его побуждение основывалось не столько на географическом знании о Китае, сколько на пророчествах о новой мировой эпохе. Ясные и очень современные открытия Колумба и Тосканелли были «поисками Востока с Запада»; но к чему это привело? Один из авторитетов уверял, что Aryim, Umbilicus maris[12], где бы он ни был, находится не в «середине обитаемой земли», а на 90 градусов дальше. Другой говорил, что расстояние между Испанией и восточным берегом Индии «невелико». Однажды выйдя в Атлантику, Колумб должен был полагаться на свою веру в вечный миф, от Гильгамеша до Александра. Конечно, у него был компас, но его космография утратила саму идею небес; и, подобно Одиссею и средневековым предшественникам, он должен был продолжать поиски островов Блаженных.

Быть может, мы найдем Счастливые Острова,
И встретим великого Ахиллеса, о котором наслышаны...

Поразительное мастерство как мореплавателя было тем, что привело его к открытию. Оно позволило ему благополучно пережить равноденственные бури и не потерять корабля, когда он, подобно нити через игольное ушко, вёл свои каравеллы через сложные фарватеры Индий. Америка была наградой за архаические верования Паоло Тосканелли 4 и Христофора Колумба.

Отношение мифа к истории обладает, в действительности, крайней важностью, но влияние одного на другое часто противоречит интерпретациям большинства разоблачителей. Знаменитые соловьи Эдема, о которых Колумб писал, что слышал их, когда высадился на остров Уотлинга — только один разительный пример обратного. Но их больше. К примеру, миф влиял на геополитику великих восточных завоевателей, таких как Тамерлан или Мохаммед II. Эти двое были людьми действия, и решительного действия, но их не назовешь неграмотными. Двуязычной — турецкой и персидской — культурой они обязаны местоположению, и их пытливым умам нравилось задерживаться на великих планах западных походов. Но, несмотря на то, что они были одержимы разрушением империи Рума[13] — Рима, было доказано (фон Хаммер), что они ни разу не слышали о Цезаре и его великих преемниках. Их историческая информация не шла дальше «Романа об Александре» в его персидской версии. Который вновь сводится к Гильгамешу как первоисточнику. Сравнение полностью в их пользу. В то время как властители Европы уничтожали себя в жалких ссорах, растрачивая возможности и даже ища союза с турками, папа римский Эней Сильвий, больной и умирающий, сказал по этому поводу: «Варвары убили преемника Константина и его людей, осквернили Божьи храмы, опрокинули алтари, бросили свиньям мощи мучеников, убили священников, осквернили их женщин и дочерей, даже девственниц, что посвящены Богу; они таскали по всему лагерю изображение нашего распятого Спасителя, с криками, что «вот ходит Бог христиан», и марали его грязью и плевками — а нас, кажется, ничто не заботит». Это действительно было финалом трагедии Христианства, растворение его сначала на западе, потом на востоке. В тот момент только султан завоевателей нашел подходящие слова.

Правитель мира, — записал Турсум Бег, его хроникёр, — поднялся, подобно духу, на крышу собора Святой Софии; он видел знаки уже наступающего упадка, и в такие слова облёк свои грустные мысли: «Паук сторожит портик купола Хосрова. Крик совы — последний звук во дворце Афрасиаба. Таков мир, и он обречён закончиться».

IV

Какой же промежуток времени охватывает древний мир в пределах нашей собственной структуры? Начало его лежит уже в неолите, но мы не станем называть точную нижнюю границу; пусть решают археологи первобытного мира. Астрономическая система, кажется, уже тогда представляла Золотой Век, Эру Сатурна мифическим временем (в надлежащем смысле). Можно сказать, что форму этот мир обрёл около IV-го тысячелетия до нашей эры5, и что он протянулся в протоисторию и ещё раньше6. Страшная утрата сущности этой традиции причиняла страдания в «средние века» греческой истории (то же самое случилось в Египте, ещё до Среднего Царства), создав почти полный разрыв с тем, что мы называем «классической древностью», но оставалось ещё достаточно, чтобы обеспечить преемственность с теми, кого Платон и Аристотель любили называть «людьми, близкими к Богам» и которые мыслились таковыми даже во времена нашего Ренессанса. В философии Платона «древнее время» пребывает в целости и сохранности; оно решительно понималось как «качественно отличное» от протяженности, целиком несовместимое с тем, что Парменид постиг в своем «откровении», с тем, о чём холодно теоретизировал Демокрит. Но «древнее время» — это вселенная, и как она, оно круглое и определённое. Оно суть определённости, и продолжает быть таковым всю Классическую Древность, которая верила не в прогресс, но в вечное возвращение. В том мире оно было Пространством, которое, будучи взято само по себе, приносит неопределённость и непоследовательность. В конечном счете, у Платона пространство было отождествлено с родом Небытия. Платон называл пространство «вместилищем». Эта идея, столь загадочная для нас, мыслящих в пространственных терминах и разрубающих на куски реальность, как говорил Бергсон, по точечным линиям, прочерченным в пространстве, была, должно быть, для Платона простым и естественным умозаключением.

Он унаследовал идею, что реальность или скорее Существование, прежде всего, определялась терминами Времени. Она была Пространством, несущим беспорядок, сложность, противодействие Порядку, Платон называл его Непокорным и Беспорядочным, всегда сопротивляющимся уму. В начале, похоже, пространство противилось даже уму Созидающего Демиурга, потому что оно представилось ему изначальным хаосом, разновидностью инородного тела, упрямо plemmelôs kaì átaktôs kinoúmena, «неорганизованным, лишенным всякого ритма». Даже Демиург должен был бороться, чтобы силой заключить его в форму, насколько хватило его власти.

Когда же древний мир подошел к концу? Есть много свидетельств ошеломительной перемены. Плутарх, истинный язычник, около 60 г. н.э. размышлял, «почему оракулы больше не прорицают». Это по этому поводу он приводит рассказ о голосе с моря, передавшем лоцману, что «Великий Пан умер». Подробно излагая в прошлый раз (см. выше, Гл.20), мы отметили, что эксперты императора Тиберия решили, что это должен был быть Пан №3. Ещё одна мировая эпоха должна была пройти, а с ней и её боги. Для приверженцев традиций это был действительно знак завершения эпохи Овна и начало эпохи Рыб. Исторически, этот поворот известен как наступление христианской революции, неоднократно обозначенной знаком Рыбы. Вероятно, он начался с эдикта Феодосия в 390 г. н.э. Перемена должна была быть столь глубокой, что могла заставить растеряться Плутарха. Это был конец Парок, богинь, которые жили Судьбой. Песня Лахезис умолкла. В течение нескольких столетий всё было так, как если бы новые звёзды засияли над головами людей, вскормленных классической культурой. Принятие новых богов с Востока, конечно, способствовало скорому обращению римской элиты, которое представилось христианам чудом само по себе. Оракулы и предзнаменования были частью ткани кругового Времени, они пользовались языком сивилл, который непрерывно перебрасывал радужный мост из прошлого в будущее.

Как показали дальнейшие события, великая паутина циклического времени понесла непоправимый ущерб от доктрины Воплощения, но не порвалась на куски вся сразу. Долгое время вера среди христиан во Второе Пришествие удерживала время связанным воедино. Но как установилось позже, сверхъестественное пришествие Христа в мир раскололо время на абсолютное До и После, оно стало уникальным событием, которое не подлежит повторению, потом длительность стала просто протяженностью, ожиданием Судного дня, всё больше и больше зависящей от превратностей веры.

Однажды я пытался на основе свидетельств художественного опыта установить период, когда временная конструкция реальности стала восприниматься и описываться в терминах трехмерного пространства7. Этот первый знак Научной Революции, предположил я, совпал с изобретением перспективы в XV веке. Он возник, зародившись как бы невзначай в умах великих художников и технологов (художник ⟨artist⟩ было тогда словом, обозначающим ремесленника ⟨artisan⟩). Что очевидно, так это то, что к концу Ренессанса время и пространство стали тем, что под ними подразумеваем мы.

Ньютон представлял себе структуру вселенной состоящей из абсолютного пространства и времени. Этот способ представления стал естественным, пока Эйнштейн не создал новый и большие трудности не возникли перед воображением. Сегодня пора начинать ценить божественную простоту древней конструкции, которая брала время в единстве, хотя бы и страшной ценой превращения самого космоса во «вселенский пузырь». Это был решающий выбор. Выбор — это то, что уходит глубоко в корни человеческого существования. Он обусловил аристотелевскую теорию и обусловил христианскую фантазию. Он сковал даже Коперника и Кеплера. Они оба испытывали ужас перед беспредельностью. Это то, почему Аристарх, Бруно и Галилей видятся не просто смелыми генерализаторами или исследователями систем, но душами сверхчеловеческой смелости.

Аристарх остался одиночкой, которым пренебрёг в своё время даже превосходный ум Архимеда. Двадцать столетий спустя Бруно был не столько мыслителем, сколько вдохновенным пророком Божественной бесконечности, отождествлённой с самой Вселенной. Галилей, настоящий учёный, всё ещё оставался под властью кругообразности, которая была необходима его космосу настолько, что он не осмелился сформулировать принцип инерции прямолинейного движения, который уже виделся его сознанию. Он истово держался круглого космоса. Окружность была метафорой Бытия, которую он все ещё желал признавать, даже ценой неприемлемых эпициклов. Как бы ни поддерживал он совершенную кругообразность трезвыми и прозаическими соображениями, она оставалась для него первой и последней «символической формой», почти как кубок Джамшида с семью кольцами, волшебный котел Керидвен, кромлех Стоунхенджа. Музыкальное Расстройство Мира, распад Космоса пришли только с Декартом.

Как было сказано ранее по поводу майяских астрономов, в счет шли только связи. В архаической вселенной все вещи были знаками и характеристиками друг друга, вписанными в голограмму, чтобы их можно было тонко предугадывать. Также это была философия пифагорейцев, и эти связи доминировали надо всем в классическом языке, столь отличном от современного языка. На них проницательно указывал современный критик Ролан Барт, в Le degré zéro de l'écriture[14]: «Система классического языка, — пишет он, — относительна, это значит, что в интересах отношений слова рассматривались предельно отвлечённо ⟨…⟩ Никакое слово не обладало весом само по себе, вряд ли оно являлось знаком вещи, скорее средством передачи связи». В наши дни задача современного стихотворения уже не в том, чтобы определять и квалифицировать традиционно установленные отношения; чувствуется движение, как бы, от мира классической ньютоновской физики к беспорядочному миру субатомных частиц, которым правит теория вероятности. Начало этому было ощутимо у Сезанна, Рембо и Маллармэ. «Взрыв слов» и форм, освобождённые слова, независимые объекты — дискретные и магические, не управляемые, не образующие последовательности «нейтральные знаки». Распад нового поэтического языка на отдельные слова, замечает Барт, «влечет за собой разложение Природы на изолированные элементы, так что она начинает открываться только отдельными кусками». Природа становится «разбитым на куски пространством, состоящим из объектов одиноких и страшных, потому что связи между ними только потенциальные». Более того, они произвольны. Вероятно, они одной природы с древним portentum[15]. Единственный смысл, который можно извлечь из этих связей, — что они близки разуму, сотворившему их. Разум отрекается от власти, либо сжимается в апокалиптическом ужасе. В искусстве мы слышим об аморфизме[16], или «распаде формы», «триумфе бессвязности» в конкретной поэзии и современной музыке. Новый синтез, если он ещё возможен, далеко за горизонтом.

Джорджо де Сантиллана

Примечания

Всюду по тексту местоимение «мы» использовалось как можно меньше, потому что довольно трудно понять то, что оно означает от одного употребления до другого. На следующих нескольких страницах «мы» обязательно станет появляться часто и будет относиться исключительно к нам, авторам.
Данте, «Божественная комедия», Ад, Песнь 26, 124
Ibid. Ад, Песнь 26, 127-136
Giorgio de Santillana, Paolo Toscanelli and His Friends // Reflections on Men and Ideas (1968). — Р. 33-47.
См. W. Hartner, The Earliest History of the Constellations in the Near East and the Motif of the Lion-Bull Combat // JNES 24 (1965). — Р. 1-16, 16 табл.]
Но мы не знаем определённо. Эти люди могли вычислять прошлое и будущее.
G. de Santillana, The Role of Art in the Scientific Renaissance // Reflections on Men and Ideas (1968). — Р. 137-66.
«Словарём прописных истин» — название второй части «Бувара и Пекюше»
устаревшими
«Пусть с быстротой облаков / мир наш преходит, / всё совершённое вновь / в корни уходит». Рильке, «Сонеты к Орфею», ч. 1, сонет XIX. Авторы МГ приводят англ. пер.: So quickly the world doth change/Like shapes in the clouds/ Only the Achieved remains/Cradled in Timeless Antiquity.
совершившийся факт
K'wei
сведения к абсурду
Мы уже достаточно заплатили за лаомедонтово клятвопреступление Трои
«Мерцающие тайны, записанные на стеклянных полях таких книг». Шекспир, «Лукреция»
Образ Мира
«Зерцало историческое», название одной из частей «Зерцала Великого» (лат. Speculum majus) — средневековой энциклопедии, составленной Викентием из Бове.
Тосканелли писал придворному короля Альфонса V Фернандо Мартинесу, потом повторил свое письмо Колумбу. Кроме того имеется карта Генриха Мартелла. Однако у авторов МГ стоит в качестве адресата письма Тосканелли некий Martius — Марций, если транслитерировать с латинского.

Записан
У каждого обещания - своё оправдание
и воздух по весу слов...

Лирими

  • Путешественник
  • *****
  • Согласие +14799/-0
  • Оффлайн Оффлайн
  • Пол: Женский
  • Сообщений: 22 145
  • СПАСИБО:
  • - Вы поблагодарили: 60800
  • - Вас поблагодарили: 107266
Re: Миф как путь познания, описания и синтеза
« Ответ #63 : 08 Ноябрь 2017, 14:59:06 »

Заключение

Начав с одной из множества тем, эта предварительная самовольная разведка земли, что не отмечена на карте, прошла долгий и извилистый путь с момента первого представления фигуры Гамлета. Обсуждение коснулось необъятной области мифа, чья предполагаемая ценность была показана предыдущими находками. Сокровища кельтской традиции, Египта, Китая, Индии времён родового строя и мегалитов, Океании только-только начали осваиваться. Тем не менее, осторожного индуктивного приложения стандартов формы по всему поясу высокоразвитых цивилизаций оказалось достаточно, чтобы показать пережитки дописьменного «кодового языка», чья связность не вызывает сомнений. Следование за аргументом, куда бы он ни привел, не нуждается в извинениях, но очень хотелось бы надеяться на то, что выявленное окажется достаточно самокорректирующимся, чтобы, в конечном счёте, исправить неизбежные ошибки этого эссе.

Какой могла быть первоначальная вселенная дискурса, что бездумно рассеивается расчленёнными и разъятыми языками далекого прошлого, грубыми жаргонами и непередаваемыми опытами, из которых, по счастливой случайности, возник человек научный? Очевидно, что человеческая внимательность, способность выделять определённые недосягаемые объекты во вселенной, должно быть, преодолела сложности и ужасы его души. Некоторые, конечно, исключительные люди видели, что определённые чудесные точки света в тёмной вышине могли быть сосчитаны, отслежены и поименованы. Врождённое знание, что ведёт даже перелетных птиц, могло бы привести их к пониманию того, что говорят небеса — «да, провозглашают славу Бога»[1], а потом придти к заключению, что секрет Бытия лежит у них перед глазами.

Их странные идеи, непостижимые позже, были началами интеллекта, и они превратились со временем в койне, лингва франка, покрывающий весь земной шар. Этот общий язык пренебрегал локальными верованиями и культами. Он концентрировался на числах, движениях, мерах, всеохватных рамках, схемах, на структуре чисел, на геометрии. Он делал всё это, хотя у его изобретателей не было иного опыта, чтобы делиться друг с другом, кроме событий их повседневности, и иной образности для общения, чем та, что давалась из наблюдений за законностью природной.

Упорядоченное выражение, что значит выражение в согласии с законами или правилами, приходит раньше, чем организованная мысль. После этого происходит самопроизвольное создание мифов, когда есть запас личного опыта, чтобы черпать из него. Например, доисторический «разговор технарей», выражающий только законности в грамматическом или природном смысле, мог начаться с терминов, которые пришли из древнейшей технологии. Позже, поскольку опыта стало больше, тот же самый диалог, с теми же терминами, мог быть расширен, чтобы включить алхимию и другие образы. Внешне такие замены, вероятно, меняли истории, но благодаря терминологии они обладали бы упорядоченностью и способностью к образованию имён, которые бы распространили влияние на все море разнообразия. В итоге, они могли породить символический код, посредством которого «звезды Медведицы» стали «группой быков» и так далее.

Ныне известно, что астрология веками без перебоев снабжала человека лингва франка. Но важно понимать, что вначале астрология включала в себя астрономию. Взаимодействие двух этих небесных концепций направляло общие элементы дописьменного знания в причудливый бестиарий, таксономия которого исчезла. Что касается пережитков системы, рассеянной по всему миру, брошенной на самотёк культур и языков, очень трудно идентифицировать оригинальные темы, которые подверглись такому количеству кардинальных изменений.

Язык Вед, например, который переносит ослепительное богатство мифов в дискурс гимнов, так же далёк от других аспектов мифологической мысли, как звёзды Медведицы от стихов, написание которых им, как Мастерам, приписывается Ведами.

В этих стихах идея движения к запредельному, нелепость и дикое изобилие образов несомненно будет путать западный ум и уведёт его далеко от объекта астрономической природы в мистическую диалектику.

И всё же, изначальная жизнь мысли, родившись из тех же семян, что и Веды, прокладывала собственные пути во тьме, отправляла свои корни и усики через бездны, пока живое растение не вылезло на свет под разными небесами. На другом конце мира стало возможным открыть заново подобное же путешествие ума, не содержавшее ни единого лингвистического ключа, который филолог смог бы подтвердить. Благодаря самому слабому из намёков лестница мысли, ведущая к протопифагорейским образам, была обнаружена сверхъестественно восприимчивыми умами Кирхера и Дюпуи. Неизменный процесс стал заметен, идя от астрономических явлений к тому, что могло бы быть вне их. В конечном счёте, возможно, как предлагал Прокл, что определённая последовательность ведёт от слов к числам, а потом даже за пределы идеи числа в мир, где число само прекратило существовать и есть только мыслеформы, мыслящие себя сами. Благодаря этой прогрессии подъёмная сила древнего ума, которую поддерживали числа, восстановила связь между двумя полностью отдельными мирами.

Сущность этого неизвестного мира абстрактных форм может также быть подсказана посредством музыкальных символов, как предлагалось ранее. «Искусство фуги» Баха никогда не заканчивалось. Имеющиеся в нём симметрии служат только намёком на то, чем оно, возможно, было, и работа даже не такова, какой Бах оставил её. Ведь награвированные пластины были утрачены и частично уничтожены. Собранные снова, они были расположены в приблизительном порядке. Но даже в этом случае, рассматривая творение в его нынешнем виде, приходится предполагать, что было время, когда план целого жил в уме Баха.

Точно так же странная голограмма древней космологии должна существовать как сконструированный план, успешно реализованный, по крайней мере, в определённых умах, даже уже во времена Шумера, когда письменность ещё была ревниво охраняемой монополией класса писцов. Такой ум мог принадлежать хранителю записей, но не живого слова, а тем более не живой мысли. Большая часть плана никогда не была записана. Фрагменты его доходят нас в необычной, колеблющейся форме, лишь (слегка) обозначенной, как в мудрости и набросках учителя Гриоля, Оготеммели, слепого столетнего мудреца. В волшебных рисунках (пещеры) Ласко или индейских рассказах чувствуется таинственное взаимопонимание между людьми и другими живыми существами, которое означает связи за пределами нашего воображения, бесконечно отличные от нашей аналитической способности.

«С сегодняшнего дня, — сказал Отец Солнце, оплакивая Фаэтона, своего упавшего сына, — ты будешь Норкой». Какой смысл в этом для нас? Чтобы достичь подобного взаимопонимания между человеком и человеком, и другими живущими существами, нам не помешал бы такой помощник короля Артура под рукой: «Гурир Переводчик Языков, действительно достоин ты того, чтобы сопровождать нас в этом походе. Всеми языками владеешь ты, и можешь говорить на всех человеческих наречиях, а кроме того на некоторых птичьих и звериных». Эта способность была также приписана Мерлину и Гвиону, этим мастерам космологической мудрости, чьи имена повторяются всеми легендами Средних веков. В общем, все невероятные средства общения были задуманы как имеющие подобный охват, а не просто как эзоповы басни с их плоской, слишком уж житейской мудростью.

Большая часть этой книги была населена обитателями Звездного Зверинца, крайне выразительными животными характерами. Формы животной жизни варьировались от Рыб, которые обратились в волосатых Близнецов в замечательной преемственности собакоподобных созданий, имеющихся повсюду в мире — от Ирландии до Юкотана. Все эти животные имели огромное значение, и каждое было наделено ключевыми функциями в космологическом мифе.

Можно было бы, к примеру, подготовить самое информативное издание «Романа о Рейнеке-лисе», иллюстрированное только репродукциями из документов по египетскому или месопотамскому ритуалу. Потому что эти документы, вероятно, являются последней формой интернационального инициатического языка, предназначенного для того, чтобы быть непонятным недоверчивым властям и невежественной толпе. В любом случае, язык создает превосходную защиту против того рода неправильного употребления, о котором с удивительной серьёзностью говорит Платон в «Федре» (274D-275B).

В том месте, о котором идет речь, Тот/Гермес, весьма гордясь собой за то, что изобрёл буквы, утверждает, что алфавит сделает египтян мудрее и памятливее. Платонов бог Тамус, «царь всего Египта», отвечает ему:

Искуснейший Тевт, — сказал бог и царь Тамус, — один способен порождать предметы искусства, а другой — судить, какая в них доля вреда или выгоды для тех, кто будет ими пользоваться. Вот и сейчас ты, отец письмён, из любви к ним придал им прямо противоположное значение. В души научившихся им они вселят забывчивость, так как будет лишена упражнения память: припоминать станут извне, доверяясь письму, по посторонним знакам, а не изнутри, сами собою. Стало быть, ты нашел средство не для памяти, а для припоминания. Ты даешь ученикам мнимую, а не истинную мудрость. Они у тебя будут многое знать понаслышке, без обучения, и будут казаться многознающими, оставаясь в большинстве невеждами, людьми трудными для общения; они станут мнимомудрыми вместо мудрых 1.

Теперь, когда опасения Платона сбылись, от древнего знания не осталось ничего, кроме реликвий, фрагментов и намёков, что пережили чрезмерное перемалывание веками. Часть потерянного сокровища может быть восстановлена через археологию; часть — астрономия майя, например, — с помощью чисто математической изобретательности; но система в целом может оказаться за пределами любого предположения, потому что созидающие, упорядочивающие умы, которые сотворили её, исчезли навсегда.

L’Envoi[2]

Из благозвучий, высших благозвучий
Вселенной остов сотворён:
Когда, на атомы разъят,
Бессильно чахнул мир,
Вдруг был из облаков
Глас вещий, сильный и певучий:
«Восстань из мертвецов!»
И Музыку прияли тучи,
Огонь и сушь, туман и хлад,
И баловень-зефир.
Из благозвучий, высших благозвучий
Вселенной остов сотворён
И Человек, венец созвучий;
Во всем царит гармонии закон,
И в мире всё суть ритм, аккорд и тон.

Подвластно звукам неземным
Круговращенье сфер;
Вняв им, Господь и иже с ним
Нам подали пример.
Но помните, в последний час
He станет Музыки для нас:
Раздастся только рев трубы,
Покинут мертвецы гробы,
И не спасут живых мольбы2.
Драйден, «Гимн в честь Св. Цецилии», 1687


Примечания

Перевод на англ. H. N. Fowler, LCL. Перевод Джоуэтта гласит: «Специфическое средство, которую ты открыл, есть помощь не в воспоминании, но в напоминании, и ты даёшь своим ученикам не истину, но лишь подобие истины». (Оukoun mnemes all' hypomneseos pharmakon heures; sophias de tois mathetais doxan, ouk aletheian porizeis). ↩

Прим. пер.: перевод стиха всегда означает потери, поэтому ниже оригинал. Кстати, в переводе отсутствует последняя строка: «И музыка должна расстроить небо!» (как музыкальный инструмент)
Записан
У каждого обещания - своё оправдание
и воздух по весу слов...

Лирими

  • Путешественник
  • *****
  • Согласие +14799/-0
  • Оффлайн Оффлайн
  • Пол: Женский
  • Сообщений: 22 145
  • СПАСИБО:
  • - Вы поблагодарили: 60800
  • - Вас поблагодарили: 107266
Re: Миф как путь познания, описания и синтеза
« Ответ #64 : 08 Ноябрь 2017, 15:33:26 »

Я всё же рискнула продолжить выкладывать "Мельницу Гамлета" в формате форумских сообщений. Именно для удобства обсуждения. Не знаю и не уверена - насколько оно получится, впрочем.

Dig0 попрошу, если это ещё возможно- выложить pdf-книжку  "Мельницы" в теме "Читать" - наверняка найдутся желающие и распечатать, и читать не с экрана...

Зацепок и потекстовых комментариев может быть много - но пока выскажу одно соображение.
"Мельница" почти не затрагивает русскую часть эпоса (если не считать таковой - карело-финский. Хотя может, всё же вытащим на свет забытого всеми русского Колывана? и спросим, почему же его имя так перекликается с Калевом).
Но тем не менее, все выше сделанные уже почти пол века назад выкладки и расклады - могут быть отслежены и у нас. Начиная от самого образа "небесной мельницы",  космических жерновов времени и пространств, великих природных сутей женской или мужской природы.
В нашем древнем наследии есть также глубоко зашифрованная/запрятанная "русская мельница":

"Стоит не двигаясь, а как засвистал ветер-ветрище, так завращалась по оси, ставнями захлопала, дымовой трубой небо подпёрла"...
"Стоит избушка на веретенной пятке; кругом вертится, что твоя мельница".
"Стоит изба дубова, вокруг себя на одной ноге ворочается, изнутри ступой ягиной поворачивается"

Если вспомнить внешний вид избушки Бабы-Яги (да ещё очерченной границей иномирья - костями да черепами), глубоко запрятанную суть этой фольклорной жительницы, её знания, лежащие далеко за пределами белого света, соединённость с другими персонажами не только нашего - но мирового эпоса - и сравнить с внешним видом столбовой мельницы.... Вместо лопастей извечного вращения мира которой подставим круг волшебных гусей-лебедей - то получим именно эту давно затоптанную связь.

 

И эту, и другие нити-связочки и вверх, в астрокосмос, и в глубь, в иные полосы мирового мифа - можно продолжить...
Записан
У каждого обещания - своё оправдание
и воздух по весу слов...

Digo

  • Digo
  • Модератор своих тем
  • *****
  • Согласие +81/-0
  • Оффлайн Оффлайн
  • Пол: Мужской
  • Сообщений: 305
  • СПАСИБО:
  • - Вы поблагодарили: 620
  • - Вас поблагодарили: 758
  • (धीगो)
Re: Миф как путь познания, описания и синтеза
« Ответ #65 : 08 Ноябрь 2017, 17:24:29 »

Dig0 попрошу, если это ещё возможно- выложить pdf-книжку  "Мельницы" в теме "Читать" - наверняка найдутся желающие и распечатать, и читать не с экрана...

Лирими, я согласен и только за, но дело в том, что я не могу найти раздел Читать. А потом ведь
книга в PDF — это ссылка на мой диск, там находятся все страницы, так что ссылку вставлять
можно куда угодно, хоть в каждый раздел. Там же, кстати, в этой же папке на диске, и полная
автономная копия сайта — HM.2free.rar, если вдруг кто-то захочет читать с экрана и удобней в
формате HTML-страниц сайта. Весь сайт запакован в архив RAR, все ссылки в нём,
после распаковки в директорию HM.2free, то есть в локальной копии сайта, не выводящие на
внешние ресурсы, локализованы и работают БЕЗ Инета, вместе с увеличенными
копиями изображений.
Вот только я не знаю где раздел »Читать« ((
Записан

ШелтопорогАвтор темы

  • Путешественник
  • *****
  • Согласие +11389/-31
  • Оффлайн Оффлайн
  • Пол: Мужской
  • Сообщений: 42 673
  • СПАСИБО:
  • - Вы поблагодарили: 67132
  • - Вас поблагодарили: 151835
  • Живые ритмы Пространства...
    • Проза ру
Re: Миф как путь познания, описания и синтеза
« Ответ #66 : 08 Ноябрь 2017, 17:40:19 »

 
И эту, и другие нити-связочки и вверх, в астрокосмос, и в глубь, в иные полосы мирового мифа - можно продолжить...

   Эта прекрасная работа  хороша тем,  что увязывает совершенно разрозненные географически и исторически  регионы, культуры и народы,  на один общий исходник.
 И  в какой-то мере  подтверждает - мифы народов мира  рождались из единого источника. "Из одной почвы".

  Один общий момент, который мне видится предельно важным - мифы не отсылают нас в космос.  Они не  апеллируют к звездам и созвездиям, а ведут речь как о каком-то едином мире, понятном  современнику.  Но мы, каким-то хитрым образом, догадываемся, что речь идет о  звездах/планетах.  А еще точнее, об их свойствах. (В частности, отраженных в астрологии). 
  Хотя, на самом деле, речь  в мифах идет всё же...  о едином Мире-Пространстве. 
Так может  то, что  выступает  в мифах как свойства  планет/звезд, и есть свойства  того, что мы называем "сновидными полосами" ?  Это ведь  тот же Большой Мир, но увиденный немножко иначе.
Записан
Если Вы услышали знакомые слова, то это вовсе не значит, что Вы  УЖЕ поняли о чем речь ))

Digo

  • Digo
  • Модератор своих тем
  • *****
  • Согласие +81/-0
  • Оффлайн Оффлайн
  • Пол: Мужской
  • Сообщений: 305
  • СПАСИБО:
  • - Вы поблагодарили: 620
  • - Вас поблагодарили: 758
  • (धीगो)
Re: Миф как путь познания, описания и синтеза
« Ответ #67 : 08 Ноябрь 2017, 18:17:25 »

"Мельница" почти не затрагивает русскую часть эпоса
вот это очень даже сильно расстроило меня, но ведь документальная русофобия насчитывает
по меньшей мере лет 900, а уж если принять во внимание практически тотальный геноцид
мужского населения Европы гаплогруппы R1a1 около 4500-5000 лет назад представителями
гаплогруппы R1b — или эрбинами, как их предложил называть, да и по факту называет в
своих работах, А.А. Клёсов, то такое положение, с фактически продолжающимся
геноцидом R1a1условных Ариев — представителями всё той же R1b, во всех областях
человеческой деятельности и повсеместно уже в наше время, то такой колоссальный пробел
в «Мельнице» по Русскому эпосу и мифоллгии уже не вызывает удивления.

Только злобу и презрение ко всей этой кичливой шобле эпических "немытых лыцарей" из
занюханой Европы.
Это уже что-то на запредельном для осознанного восприятия, какая-то бесконечная
«война без особых причин», каким-то образом генетически  обусловленная.

Особенных по грязи и подлости успехов, бесспорно, в этом деле достигли английские.
Но немцы с французами тоже не сильно отставали и отстают от альбионцев.
Примеров только из новейшей истории уже с избытком и на нашей памяти.

Но, думаю, авторы «Мельницы» сами являются неосознающими жертвами такой тысячелетней
всеевропейской «благовзрощенной» ненависти и травли всего Русского, нежели намеренно
умалчивали сведения из нашего мифологического наследия.
Записан

Лирими

  • Путешественник
  • *****
  • Согласие +14799/-0
  • Оффлайн Оффлайн
  • Пол: Женский
  • Сообщений: 22 145
  • СПАСИБО:
  • - Вы поблагодарили: 60800
  • - Вас поблагодарили: 107266
Re: Миф как путь познания, описания и синтеза
« Ответ #68 : 08 Ноябрь 2017, 19:29:41 »

Dig0 попрошу, если это ещё возможно- выложить pdf-книжку  "Мельницы" в теме "Читать" - наверняка найдутся желающие и распечатать, и читать не с экрана...

Лирими, я согласен и только за, но дело в том, что я не могу найти раздел Читать.
Digo, спасибо за желание разместить Ваши материалы, только это не раздел, а просто тема.

  Вот здесь тема Читать .


Но, думаю, авторы «Мельницы» сами являются неосознающими жертвами такой тысячелетней
всеевропейской «благовзрощенной» ненависти и травли всего Русского, нежели намеренно
умалчивали сведения из нашего мифологического наследия.

Думала - что дело проще. Мы сами не знаем толком своё наследие и свой эпос... Что уж тут требовать от зарубежных авторов?
Наши сказки слишком уж долго перекраивали и выпиливали религиозные фанатики, затем считали чем-то примитивным, тёмным, безграмотным. Что-то пытался сделать Пётр Первый, но немного преуспел. И на долгие века наш эпос остался "потешечным жанром" (за редким исключением того же Рыбакова) - а не темами для серьёзных исследований и аведения мостов и связей...

Записан
У каждого обещания - своё оправдание
и воздух по весу слов...

Мих Н

  • Друг леса
  • **
  • Согласие +227/-0
  • Оффлайн Оффлайн
  • Пол: Мужской
  • Сообщений: 359
  • СПАСИБО:
  • - Вы поблагодарили: 353
  • - Вас поблагодарили: 1047
Re: Миф как путь познания, описания и синтеза
« Ответ #69 : 08 Ноябрь 2017, 19:32:33 »

  Вот и чулки эти "голубее голубых"  у Куллерво   меня зацепили именно этим.  Что это может означать?  Только особое отношение к синему цвету или что-то другое?

Изучил текст внимательнее и хочу предложить свою версию. Начну с того, что этот цвет там не один, ибо полностью предложение звучит так: "Куллерво, подобный Гамлету, чья история была рассказана раньше, огненно-рыжий Куллерво, «с голубейшими из голубых чулками» — ещё один «сын Калева», но его приключения выглядят развёртывающимися отдельно.."
 В тексте явное противопоставление двух спектрально противоположных цветов- "горячего" огненно- рыжего и "холодного"- "...голубейшего из голубых...", причём в предельно возможных крайностях. А причина, на мой взгляд проста: таким способом подчеркивается крайне противоречивый и крайне сложный характер Куллерво...стоит прочитать его историю... в любой своей части "спектра")) характер Куллерво- яркий,резкий, выраженный, пронзительный...как и эти цвета)))
Записан

Лирими

  • Путешественник
  • *****
  • Согласие +14799/-0
  • Оффлайн Оффлайн
  • Пол: Женский
  • Сообщений: 22 145
  • СПАСИБО:
  • - Вы поблагодарили: 60800
  • - Вас поблагодарили: 107266
Re: Миф как путь познания, описания и синтеза
« Ответ #70 : 08 Ноябрь 2017, 19:37:54 »

 
   Эта прекрасная работа  хороша тем,  что увязывает совершенно разрозненные географически и исторически  регионы, культуры и народы,  на один общий исходник.
 И  в какой-то мере  подтверждает - мифы народов мира  рождались из единого источника. "Из одной почвы".
Все народы одну мамкину грудь сосали, одни колыбельные слыхивали - так говорили в моём крае...

    Один общий момент, который мне видится предельно важным - мифы не отсылают нас в космос.  Они не  апеллируют к звездам и созвездиям, а ведут речь как о каком-то едином мире, понятном  современнику.  Но мы, каким-то хитрым образом, догадываемся, что речь идет о  звездах/планетах.  А еще точнее, об их свойствах. (В частности, отраженных в астрологии). 
  Хотя, на самом деле, речь  в мифах идет всё же...  о едином Мире-Пространстве. 
Так может  то, что  выступает  в мифах как свойства  планет/звезд, и есть свойства  того, что мы называем "сновидными полосами" ?  Это ведь  тот же Большой Мир, но увиденный немножко иначе.
Я думаю - дело ещё и в том, что это мы сейчас считаем космос - чем-то далёким-предалёким, совершенно чужим и требующим покорения
А  он для наших предков был близок и таким же важным-нужным-своим, как и яблоня в саду.. дуб за околицей... ветер по меловым дальним грядам...

Помогал ли так ощущать мир - близким, своим, единым, целым - сказочный Миф?
Или это для нас они придумали свои сказки, чтобы мы, потомки, не совсем растеряли это древнее знание?)
Не знаю.
Но в сказочном эпосе всех народов люди запросто ходили в палаты к Брату-Солнцу, в "хоромы лунны", в царства ветров-сватов. Это было для них также понятно и легко, как уснуть вечером и проснуться утром...
Может, и правильно представляли мир в виде Тела - а в теле нет и не должно быть ничего запредельного, ненужного, далёкого...
Записан
У каждого обещания - своё оправдание
и воздух по весу слов...

Закaн

  • Знак зодиака - рыбка.
  • Модератор своих тем
  • *****
  • Согласие +3158/-12
  • Оффлайн Оффлайн
  • Сообщений: 15 453
  • СПАСИБО:
  • - Вы поблагодарили: 4960
  • - Вас поблагодарили: 3860
Re: Миф как путь познания, описания и синтеза
« Ответ #71 : 08 Ноябрь 2017, 20:34:49 »

если принять во внимание практически тотальный геноцид
мужского населения Европы гаплогруппы R1a1 около 4500-5000 лет назад представителями
гаплогруппы R1b — или эрбинами, как их предложил называть, да и по факту называет в
своих работах, А.А. Клёсов, то такое положение, с фактически продолжающимся
геноцидом R1a1 — условных Ариев — представителями всё той же R1b, во всех областях
человеческой деятельности и повсеместно уже в наше время, то такой колоссальный пробел
в «Мельнице» по Русскому эпосу и мифоллгии уже не вызывает удивления.

Добрый вечер Диго.
Вижу, что вы не мало времени посвятили изучению проблем ДНК-генеалогии,  в которых я честно говоря новичок и осваиваю материал не больше недели... правда интенсивно))).
Поэтому Ваши, на мой взгляд несколько резкие утверждения режут слух.. Может быть пока режут.. не знаю. Посморим.
Так вот на счет геноцида  людьми с гаплогруппой R1b людей гаполгруппы R1a1  у меня возник вопрос.
Буквально вчера читал статью.. (сейчас нашел ее в истории браузера)
http://pereformat.ru/2014/01/dna-genealogy-jews/
Что у народа под названием е в р е и, как раз две таких гаполгруппы и R1a1  и   R1b.
Даже чисто внешне такие евреи отличаются друг от друга.. к примеру те кто приехал туда из Украины и из России отличаются от коренных.  Но тем не менее живут в одной стране Израиль.. и явно не искореняют друг друга))
Что Вы думаете по этому поводу?

Может быть я что-то неправильно понял.. не спорю. Если можно поясните.
А вообще попросил бы модераторов отделить тему о исторической генетике в которой есть доля и биологии и медицины,  чтобы не мешать теме о мифах.
Мне кажется тема очень интересной. В которой буквально за последние пять-семь лет, наработано фантастическое количество материала.
Еще десять лет назад об этом ни кто не писал.. и ничего подобного я не помню. 

Записан

Яреньга

  • Модератор своих тем
  • *****
  • Согласие +674/-0
  • Оффлайн Оффлайн
  • Пол: Женский
  • Сообщений: 2 814
  • СПАСИБО:
  • - Вы поблагодарили: 7402
  • - Вас поблагодарили: 8415
Re: Миф как путь познания, описания и синтеза
« Ответ #72 : 08 Ноябрь 2017, 21:42:29 »

В нашем древнем наследии есть также глубоко зашифрованная/запрятанная "русская мельница":

Что-то подсказывает, что правильное количество лопастей мельницы вот такое, становится похоже на древний символ колеса. А символика колеса не такая простая, как может показаться. 

Записан
Следы сверхъестественных сил обнаруживают себя чаще, чем хотелось бы людям разумным и просвещенным.

Дима

  • Хранитель Леса
  • *****
  • Согласие +1013/-4
  • Оффлайн Оффлайн
  • Пол: Мужской
  • Сообщений: 4 640
  • СПАСИБО:
  • - Вы поблагодарили: 4653
  • - Вас поблагодарили: 11011
Re: Миф как путь познания, описания и синтеза
« Ответ #73 : 08 Ноябрь 2017, 22:14:15 »

Dig0 попрошу, если это ещё возможно- выложить pdf-книжку  "Мельницы" в теме "Читать" - наверняка найдутся желающие и распечатать, и читать не с экрана...
Так, с темой Читать я разобрался.  8) Можете быть спокойны :)

Я всё же рискнула продолжить выкладывать "Мельницу Гамлета" в формате форумских сообщений.
Лирими, раз принято решение выложить текст непосредственно на форум, то мне кажется, логичнее создать отдельную тему "Мельница Гамлета". Где и выложить весь текст без возможности написания иных постов. (чтобы текст не утонул среди обсуждений и имел цельный вид, а не хаотичные вбросы фрагментов.)

И в таком виде есть проблема со сносками. Здесь не все номера сносок вставились в текст. Т. е. в конце главы примечания идут сплошным текстом, не понятно, что к чему.  По этому, и чтобы небыло недоразумений с авторскими правами, в той теме, где размещён будет текст эссе, сразу в первом сообщении привести адрес сайта, с которого он взят.

Так выполняются сразу три функции: соблюдение авторского права, реклама их сайту(лишнее распространение ссылки, привлечение посетителей), возможность новичкам получить доступ к более удобному способу чтения(копировать текст и с того сайта можно, а вот налаженность сносок там лучше. Каждая цифорка при нажатии переносит к нужному тексту в конце главы, и кнопкой же возвращаются обратнно. Я пока нечто похожее(только текст высвечивается при наведении на сноску, в ворде делаю). )

Digo

  • Digo
  • Модератор своих тем
  • *****
  • Согласие +81/-0
  • Оффлайн Оффлайн
  • Пол: Мужской
  • Сообщений: 305
  • СПАСИБО:
  • - Вы поблагодарили: 620
  • - Вас поблагодарили: 758
  • (धीगो)
Re: Миф как путь познания, описания и синтеза
« Ответ #74 : 08 Ноябрь 2017, 22:30:44 »

Поэтому Ваши, на мой взгляд несколько резкие утверждения режут слух..
...есть такое сегодня. Прошу не принимать очень близко. Такой "формат" восприятия
и вывода у меня сегодня сложился. Начал Вам развёрнуто отвечать.... подумал, посопел и...
сохранил пока у себя, решив отложить, а то как-то совсем болезненно получилось...
нехорошо это так...ни к чему это...
Записан