Что вспомнится, что придет, и куда вы хотели бы пригласить.
в какие уголочки вашего Детства!
Глазами всегда вижу, а вот описать словами не могу – то место, где я родилась
островерхие леса и луга, мелкие речки, озёрца, старицы… Лес и степь, степь и лес – и так до самого горизонта, насколько хватит взгляда. Я была маленькой – и дубы казались мне великанами, я хотела потрогать всё время – и боялась побеспокоить этим – их морщинистую кожу. Да – она мне казалась человеческой. А речушки мне казались мелкими, их можно было запросто прошлепать босыми пятками, не обеспокоившись намочить трусики.
Когда выросла – дубы из великанов стали мне ровней… А речушки - речушки так и остались почему-то мелкими))
И еще - мои степи...Можно саомому себя заворожить - вдохнуть горько-тревожащий запах пряной степи, потрогать взглядом бескрайнее лазоревое небушко...
Сосновыми борами, тысячными дубравами, старинными золоченными липовыми рощами и выбеленными шеренгами берез ширится та природа. Древним реликтом – сосной меловой на меловых недоступных "стенках". Гостей не тзовут, чужих не любят -скинут тут же.
Своих - не бросят...
Не менее, а может, и более красивы песчаные сосняки – высоченные, рыжие медью столбы подпирают небо! Многое помнят рубцы на их коре, о чем плакали они смолистыми или соковыми подтеками на морщинистой, как кожа мудрой старухи, коре?Уносят в высь малахитовые штрихи хвои, а уж запах какой стоит в тех борах – свеже-едкий, бодрящий, звенящий в душе нескончаемой песнью жизни!
Дубравы –мощные, столетние, патриархальные. Уходящий симовл ушедшей Руси… Дерево, не один голодный год выкормившее поселенцев тревожного края… А как вырастают те дубравы и размножается наш дуб - желудевый самосев под пологом своего отца-великана растет только 2-3 года, а затем усыхает. Но после этого он сам способен давать пучковую поросль, которая также через пару лет в условиях недостатка света закончит свое существование - чтобы через некоторое время вновь дать жизнь побегам.
Так продолжается до гибели взрослого дуба, тогда на его место заступает самый высокий на тот момент побег, который сам становится властелином округи.
Наши липовые рощи... Золоченная вязь липового цвета, несуетное гудение шмелей и пчёл, пряный запах завораживают, дают успокоение измотанному глупыми тревогами сердцу. Мирное дерево, и призывает к миру…
И знойная степь, просторы которой просто очаровывают, а затем будят в крови древний зов полукочевого предка… Степь, дымом ковыля уходящая в небо… Где кончается наша степь и начинается наше небо - неизвестно, неизбывно… Никому...
Вот мир, где я родилась)) И однажды я ушлёпала в этот мир, чтобы провести в нём целый день. Говорят, весь этот день меня искали, но я вернулась сама.
Чтобы снова и снова уходить)) Меня пытались наказывать, но моей главной защитницей была бабушка. Деда был Учителем и проводником, а вот защитницей – Бабушка.
Многое в моём детстве оставила мне именно моя бабушка….
Не, она не подарила мне квартиру или золотые украшения… Бабушка всю жизнь была труженицей и не копила ничего и никогда. Не копила – она… хранила. Многое, из вещного мира и мира бесплотного...
Хранила и вышивку своей мамы, бабушки, свою, девическую. Чернь багряных узоров на белых страницах старинных рушников.
Что такое рушник? Такой унизительный для старинной красоты современный аналог, который часто дают, чтобы было понятнее – «полотенце»… Незаслуженное название, несправедливое… «рушник» пошёл от древнего «рух», «руш» и означал отрез, оторванный от общей части край… Так в нем сохранился старый способ изготовления этих предметов…
Но это – раньше. А сейчас… Сейчас рушник – это тоже отрез, остаток, осколок – как ещё сказать-то – осколок прошлого. Оторванный край – от общего, единого и монолитного в своей красоте наследия …
Ох уж эти мне бабушкины рушники… Ну как описать их?!))
«Ты смотри, смотри! – втолковывала мне бабушка, едва касаясь узора морщинистым, на белизне рушника кажущимся коричневым, как сама земля-матушка, пальцем. – Да не глазами смотри, душу-то распахни и увидишь…» И я видела…
Красное и черное, ясно солнышко, «ярый» свет и черна земля, плодородные наши черноземы… Сама бабушка, девушкой пережившая войну, вспоминала, как немцы в вагоны загружали верхний слой колхозной пашни и увозили в Германию… «Фатерлянд! Фатерлянд!» - весело кричали друг другу солдаты в серой форме… А женщины… женщины по-звериному, на коленях выли за досками заборов, будто увозили от них самое ценное.. Да так оно, наверное, и было…
«Смотри!» – отвлекала себя и меня бабушка от тягостной картины… И я видела – «рукодельные» (на оглядины всей деревней) и «празднишные» рушники… Девичьи, молодичны и бабьи…. Избяные…Вешние и «зимний цвет».
Столешни, подоконные, хлебовницы…
И все – разные…И все – неосознанно родные…
«Смотри же!» – и бабушка, словно ладонью по замерзшему стеклу проведя, открывала передо мной изумительный мир…
Издалека кажущийся набором красно-черных типовых пятен и завитушек, он словно по волшебству – а может и по нему, древнему, рукодельному – выпускал из себя то взмах крыла утренней птицы –кочета, то неохватную гладь засеянного поля-полюшка, то ликующую безграничность водной стихии, то всегда ввысь, к середине рушника поднимающиеся ветки, листья, побеги, цветы – неизбывную живительную силу природы… Древо, Древо Жизни...
«Кочетки» и «ладки», «цвяты» и «кущи». Птицы небесные и твердь земная… Горе и довольство, труд до седьмого пота и первой крови – и безмерная радость, счастье бытия… Всё, что видел и хотел видеть человек, – всё нашло себе место на том рушнике… все его цвета тёплые, солнечные, казалось бы - впитавшие тепло родной земли и рук, его изготавливающих.
… однажды мама собрала всю бабушкину «рухлядь» и выбросила ее…
