В конце лета 1988 года мы с приятелями засобирались в поход . В хорошие, живые и дикие места на север Карелии. Я сшил себе спальник, палатку, сделал нож. И мы поехали.
Три месяца в лесах, на большой, живой реке получились просто мистически роскошными. Эти три месяца начали большой и важный поворот моей жизни. Многие события того похода описаны отдельными рассказами. А вот самые главные из них, пока, описать не получилось. Да и не получится уже. Двадцать пять лет прошло…
Много было разных походов и путешествий за это время. Много поменялось палаток, спальников, котелков и топоров. А вот нож… он ни куда не делся. Он только меньше стал. Сточился. Но все эти 25 лет, во всех походах он был со мной.
После этого ножа я сделал не один десяток ножей. Себе, друзьям, близким… но все они благополучно исчезали. Просто терялись. А этот… этот потеряться не может.
Иногда он пропадал на время. Но потом обязательно возвращался. Я его не искал. Он сам появлялся. И стал я к нему относиться, как к живому существу…
А в этом году сделал себе перед походом новый. Большой, красивый, с новыми ножнами… Мне нужен был большой нож. Но и старый взял с собой. Из уважения. Как не взять? Ведь он очень любил и знал эти походы.
В первый же день, моя лодка опрокинулась на порогах. Такого не случалось никогда. А тут... маленький порожек и ...
Я потерял новый нож, сапоги, шляпу, ремкомплект для лодки... Это событие, каким-то странным, сложным осадком повисло во мне на все последующие два месяца жизни в лесу.
Потом начались нестыковки и сбои в планах. Не приехали те, кто должен был приехать и привезти бензин. Мы попытались завезти бензин другим путем, нам пообещали, и мы стали ждать. Планы дальнейшего продвижения пришлось менять.
А бензин был необходим - против ветра по этой реке не выгрести. Вот и ждали.
Ждали и по реке дальше не пошли.
Место хоть и удаленное, до ближайшей деревни километров сорок, но в этом году, было как-то слишком неспокойно. Несколько раз появлялись какие-то группы туристов, какие-то охотники, джипперы, квадроциклисты...
Лесные дороги переставали быть лесными и становились мертвыми.
Неуютно было. Что-то в пространстве поменялось, испортилось. И эта порча расползалась.
Оставалось еще наше озеро. Через лес и болото. Там всегда было хорошо. Но, после разведки выяснилось, что и там то же …
Лесорубы проложили туда дорогу, пригнали технику и со дня на день должны были начать лесоповал. То есть - озера у нас уже нет, туда уже не зачем. Туда тоже добралась цивилизация. И Озеро умрет.
Решено было не менять стоянку, и оставаться на этой, до конца похода.
Мы бродили по лесам, болотам, остаткам лесных дорог с каким-то грустно-прощальным ощущением... все менялось и очень быстро.
А на стоянке, мы сумели подружиться с Норкой (Маней), которая жила в ивовых кустах под берегом. С малышом Зарёнком, слетком-сеголетком птицы зарянки. С маленьким бурозубком Зюзиком. Он жил в старом корне недалеко от кострища. С Большим Пестрым Дятлом и Большой Синицей. Заглядывали к нам и другие соседи по лесу-берегу… Белая Трясогузка, Ополовнички, Крапивник, Снегири… и еще десятка полтора разных лесных жителей…
Мелкие птицы прилетали стайками. Прыгали по веткам, вроде что-то искали, как и положено, но было заметно, что и на нас, они тоже обращают внимание. Не меньше, чем мы на них...
Снегири усаживались на березах. Сидели подолгу. Изредка, жалобно роняли свой грустный вздох-посвист. Было ощущение, что они жалуются. Или им просто, очень грустно.
Крапивник заскакивал на насколько минут отметиться, убеждался, что все на месте, и как шило с крыльями, уносился на свою поляну.
Ополовнички прилетали часто. Иногда, по несколько раз на день. Стаей. в полтора-два десятка “ребятишек”, они с “ревизией - проверкой” шли по всем кустам и веткам, не останавливаясь, не задерживаясь, быстро, по деловому, вдоль берега…
Белая Трясогузка прилетала строго на табор. Она бегала по земле, всё внимательно осматривала, склоняла голову набок, казалось, что она запоминает или записывает в уме...заглядывала в палатки, осматривала дрова, посуду… и только сделав полный обход, улетала неизвестно куда и на сколько.
Большая Синица прилетала раз по десять-двадцать в день. Что-то ее привлекало на нашем таборе.
Большой Пестрый Дятел жил на своем “Сладком дереве”. Там он от рассвета до заката долбил свои шишки. К нам он привык настолько, что можно было подойти к нему на расстоянии вытянутой руки и смотреть, как он добывает свою еду. .
Он на секунду отвлекался, поворачивался своим натруженным клювом, смотрел в глаза, моргал, облизывался и опять принимался за шишку… Иногда к нему прилетал сосед.. Такой же, Большой Пестрый. И тогда они устраивали безудержные буйные игрища. Прятки-леталки - кричалки-догонялки… Захваченные игрой, они вообще нас не замечали и жили так, как живут самые счастливые дети летом, в лесу, на берегу настоящей, чистой, живой реки..
Бурозубчек Зюзик был очень маленький. Всего, сантиметра три от носа до хвоста. Но жил как большой. Очень много бегал по табору. Носился целеустремленно, сосредоточенно, и всегда - только по делу. Зюзик был серьезный.
Заренок… он просто жил с нами. Всё время. Почти никуда не улетал. Всегда был рядом. Сидел на ближайшей веточке и смотрел. На нас, на землю, на реку и небо.... Или ходил по табору. Искал чего-то. Вроде как охотился. И что интересно - всегда успешно! Непонятное у него было к нам отношение. Подходил очень близко. Сантиметров на 30-40. Топтался по земле и заглядывал в лицо как в небо. От этого взгляда, внутри у нас всё становилось как лес и небо. Несколько раз случалось, что он вроде как собирался сесть, на плечо или на руку… но в последний момент передумывал и пролетал мимо, едва не касаясь крыльями. Усаживался где-то неподалеку и было видно, что он стесняется.
А норка Маня… это была песня. О ней одной можно написать три десятка рассказов, и то, всего не расскажешь.
Она была Хозяйкой берега. Там, в берегу, в ивовых кустах, был ее дом. Ее дети были уже большие и дома не сидели. Но иногда, приходили к маме. И мама их угощала. Навсегда запомнил, как по песчаному закрайку у воды, бежит ее ребенок. ..с большим подлещиком в зубах… бежит, подпрыгивая от радости, сияя лицом и телом, хвост торчком в небо, и улыбка по всему телу. Он бежал не быстро и не ровно. А как-то зигзагами… больше подпрыгивал, чем бежал. Я понял. Он хотел всем показать, какого большого подлещика ему дала мама.
Всю пойманную нами рыбу Маня считала нашей общей. И если ей было нужно, она брала, не стесняясь, не спрашивая, как и положено у себя дома. Не важно, где была рыба. В садке или в тазике, в миске или висела сушилась в палатке. Больше всего трогало и забавляло то, что Маня брала рыбу не только поесть самой, но еще детям и про запас.
Милое, дикое, ласковое существо Маня была очаровательна, доверчива, но… хозяйка.
Мы кормили ее с рук. Она брала рыбу вежливо, но с достоинством. А то, что иногда терлась щекой об руку, это не из подхалимства, а просто, ей так хотелось.
По утрам, слышно было как в километре -полутора, от табора, токуют тетерева. Загадочное явление природы… осенний ток тетеревов.
Мы нашли это место. Построили там скрадок. И каждое утро, если не было дождя (в дождь они не токуют) - ездили на ток.
Поднимались за полтора - два часа до рассвета. На костре делали чай. Пили. Брали фотики и в лодку. Километр с небольшим по реке, в темноте и предрассветном тумане, потом в лес, через болото и в скрадок.
Когда начинало светать, тетерева прилетали и садились на деревья у края болота. Садились и ждали рассвета. Солнышка. А мы в скрадке ждали их. Когда они всей шумной компанией в тридцать - пятьдесят или семьдесят птиц, одной дружной стаей, слетят с деревьев на площадку для танцев под нашим скрадком.
И они слетали. Большие. Дикие. Древние. Рассаживались по токовищу. И начинали. Заполняя музыкой, шипением и шепотом своих песен и танцев. всё предрассветное пространство тумана, леса, реки и болот..
Сложное это явление, тетеревиный ток осенью. Он совсем не такой как весенний. Весной другое. Весной жизнь просыпается, закипает, начинается, бурлит и клокочет… А осенью… то же жизнь. Но другая.
Мы сняли сотни кадров тетеревов разного вида и возраста. Тетеревиных дам и девушек сеголеток. Разные красивые группы, позы и па. Снимали лес, реку, болото и небо. Очень хотелось оставить это себе. С собой. Что бы навсегда.
Два месяца, это не так много. В последние дни мы ходили прощаться со своими местами. Такие места были у каждого. И там нужно было побыть. И проститься.
К концу похода, ощущение того, что мы сюда больше не вернемся, окончательно оформилось. От этого, прощаться с местами и жителями было сложнее. Мы простились.
В последний день, когда снимали табор, наши друзья-соседи как будто знали, что мы уходим, и тоже, вроде прощались.
Загрузили всё своё имущество в две лодки, вторую подвязали к передней, моторной, и тихо, на моторе, связкой из двух лодок пошли вверх по реке. К месту, куда за нами должны были приехать.
Шли не торопясь. Куда спешить. Мы много раз возвращались из похода по этой реке, по этому маршруту. А теперь шли в последний раз. И хотелось оттянуть, отсрочить конец.
Перед последним поворотом в полутора метрах от лодки, на воду села утка. Морянка. Самочка. Я заглушил мотор. Она сидела рядом, ни куда не улетала. Ветер сносил лодки, утку, а она всё сидела рядом и смотрела в нашу сторону. Я достал фотик и автоматически сделал несколько снимков. Утка не улетала. А когда ветер прибил ее и обе наши лодки к берегу, я завел мотор и начал выруливать на фарватер. Утка поднялась, пролетела через всю реку (метров 60-70) и скрылась за лесом.
Странная утка. Странная встреча.
Приплыли на наше место, с которого мы всегда уезжали. Поставили палатки. Попили чаю. Тут тоже нужно было походить, попрощаться с местами. Цивилизация наступает. Уже в километре отсюда, лесорубы тянут свою дорогу. Значит скоро придут.
Это место для меня было очень важным. Тут произошло много из того, что в существенной мере поменяло мою жизнь. Тут был мой камень. И я решил ему оставить свой живой нож, с которым проходил 25 лет. И сделать это, перед самым отъездом. А пока еще было время и можно было быть с этой местностью.
Утром, в день отъезда мы уже ни куда не пошли. Попили чаю, и потихоньку стали собираться. За нами должны были приехать в 2 часа дня. Стало быть, можно успеть спокойно собраться и потом сходить к камню.
Но… за нами приехали на два с половиной часа раньше, и мой нож опять остался со мной.
Мы уехали.
Дома, на компьютере, смотрел фотографии. Лицо утки, которую мы встретили на последнем переходе, меня поразило. Оно напомнило мне разговор с Шаней в походе:
- Странно… я не помню, что бы когда-то, столько времени, здесь держалась такая погода…
- Ага. Весь поход странный .
- Почему?
- Наверное, по тому, что последний…
Я посмотрел ей в лицо и не понял, улыбается она или плачет...
