При жизни я любил вас, но ничего или почти ничего не сделал для своей любви, а должен
был сделать все возможное и невозможное. И вот меня не стало я освободил то место в
пределах земного воздуха, которое занимал. И что же? Дождливая ночь в городе, какая-то
мокрая стена, оштукатуренная «под шубу», свет фонаря, падая косо, золотит ее. Вдруг
промелькивает на ней черная тень хвостатого зверя — это я бегу по мокрой улице в
вечной своей неутоленности. Стена, вдоль которой я пробегаю, кончается, и за углом дома
я сталкиваюсь с человеком, который испуганно отпрыгивает в сторону, поправляя на носу
очки. Что-то такое в нем меня останавливает, не давая промчаться дальше, я внимательнее
приглядываюсь к нему — и замираю в великом удивлении. Передо мною стоит мой
двойник, только одежда на нем дpугая и очки не такие, какие обычно я ношу.
«Что же происходит, — бормочу я себе под нос. — Или в этом городе я сошел с ума и уже
галлюцинации начались?..» — «Ничего подобного, — отвечает двойник (и точно — моим
голосом!). — По физическим законам, которые тебе известны, ты не должен видеть меня.
Ведь я тот, кем ты станешь через много лет». — «А как же ты, — говорю, — вы-то как
можете видеть меня?» — «Hy, прошлое нам доступнее, чем будущее», — усмехаясь,
отвечает он. «И все же, — сомневаюсь я, — возможно ли подобное раздвоение? И в чем
смысл нашей встречи?..» — «Никакого раздвоения, приятель, — был ответ, — я что-то
вроде твоего плоского отражения в зеркале времени. А смысл нашей встречи в том, что я
твоя будущая тоска, которая родится из той самой, что в эту минуту грызет тебя изнутри.
Ты ведь сейчас бежишь в свое училище, на вечер, не правда ли?» — «Да». — «Веселиться,
танцевать?» — «Разумеется». — «Hy, так не будет тебе веселья. В душе, на самом дне,
лежит у тебя комочек яду. Он отравит всю твою будущую жизнь». — «Что же это за яд?»
— спрашиваю я. «Звериный страх, — ответили мне, — вот как он называется. Ты так и не
осмелишься стать человеком». — «Hо мне совсем не нравится такое будущее, — отвечаю
я, стараясь не выдавать своей досады. — Мне бы не хотелось знать о таком будущем». —
«И все же смотри — вот оно перед тобой».
Тут он неожиданно исчез с глаз. Нет, не тот исчез, который явился взору юного студента,
а исчез сам студент, спешивший на праздничный вечер в свое училище. И остался я один
на мокром асфальте возле дома, оштукатуренного «под шубу». Моя бесценная! Вы,
наверное, давно уже замужем, и дети у вас большие, прекрасные, здоровые, и дом полная
чаша — да пройдут ваши дни на земле в радости и благополучии! А я все же должен
попытаться выполнить свой запоздалый долг. Ведь это вслед за вами, по вашим следам я
попал в этот великий Город, проехав на поезде через всю страну. Я долго, путано искал
вас: адресный стол выдал мне тринадцать справок о ваших полных тезках, и всем было,
как и вам, по семнадцати лет, и на каждый адрес я ехал со стучащим, как молот, еердцем,
и горечь разочарования постигала меня все тринадцать раз. Правда, на одной из квартир
мне удалось напасть на след вашего пребывания: старушка хозяйка рассказала мне, что у
нее жили несколько месяцев две студентки, и одна из них была небольшая росточком,
писаная красавица, курчавая, беленькая. Что ж, описание волнующе совпадало с
внешностью оригинала, однако на этом все и кончилось. Где еще искать вас, я не знал. Hо
вскоре явил себя господин Удивительный Случай.
Я к тому времени уже учился в художественном училище, и вот мне однажды
понадобилось купить щетинных кистей, я зашел в огромный универмаг — и там, на одном
из верхних этажей, среди беспокойной густой толпы я и увидел вас. Я подошел и
поздоровался, вы удивленно посмотрели на меня. С вами была подруга, здоровенная и
добродушная моржиха с усиками, наверное, та, с которою вы снимали комнату у седой
старушенции…
Hy что я должен был сделать? Я шел рядом и молчал. Мы спускались по широкой
лестнице с этажа на этаж. Ваша усатая подруга посматривала на меня не то чтобы
насмешливо или враждебно, но как-то уничтожающе выразительно, как бы говоря
взглядом: нy, чего тебе надо, пушистый хвост? И вдруг мою душу охватило то самое…
Глухое… лесное… гибельное.
Я остановился в толпе и с великой тоскою огляделся. И увидел, какое множество самых
разных оборотней снует меж людьми, такими же прекрасными, как и вы, моя бесценная.
Художники Возрождения лучше дpугих сумели постичь эту подлинную человеческую
красоту — мэтры Боттичелли, Джорджоне, Тициан… А тут рядом с вами топало через зал,
клацая когтями о каменные плиты пола, мохнатое семейство бурых медведей: папа нес
под мышкой свернутый в толстый pулон полосатый бело-розовый матрац, мама,
прихрамывая, тянула за лапу хныкающего большелобого медвежонка. Щеголиха-
шимпанзе в модной мини-юбке, с кожаной сумочкой на длинном ремешке, перекинутом
через плечо, прошла мимо и ревниво оглядела вас с ног до головы… И я был одним из
этих оборотней — и мне не на что, не на что было надеяться!..
Очнувшись, я не увидел ни вас, ни вашей подруги-моржихи. Я помчался вниз по
лестнице, распушив хвост, прыгая через три ступени сразу, выбежал на улицу — и влетел
в кошмарную толпу, медленно двигавшуюся к метро, чтобы пройти свое ежедневное
испытание часом пик…
Анатолий Ким. Белка (Роман-сказка)