Стихи Анны Долгаревой - похожие на сновидные миры
Не мы
Нормально питаюсь, не жду каких-то звонков,
не люблю (или не с кем) трепаться о личном.
Просто из спины вынули несколько позвонков,
а так все отлично.
Просто приходится держаться усилием мышц,
стоять исключительно ровно, исключительно улыбаясь,
стремительно рассекая воздух - вслепую, как летучая мышь,
передвигаясь рывками - от столба до столба, и
внезапно замирать в супермаркете, обнаруживая не нас,
стоящих посреди замороженных овощей и пельменей,
словно боль проснулась внутри, и к сердцу подбирается метастаз,
вот сейчас коснется - и остановится время.
И не мы стоим, обнимаясь, пока вселенная помолчит,
от натыкающихся, от идущих мимо оберегая,
и не мы глядим друг на друга, и из глаз золотые лучи,
и тишина смеющаяся и тугая.
И пока любовь их хранит от злобы людской и тьмы,
где-то внутри словно ломается ветка сухая.
Я прохожу, я спокойно прохожу мимо тех, кто не мы.
Выхожу, закуриваю, выдыхаю.
и было их не человек, а лето
Когда ступаешь в этот путь, обратно уже навряд ли выпадет свернуть. Она идет. Идет и ищет брата. И черен путь ее, извилист путь. Ее тропа идет через болота, и через буреломы, и холмы. Она идет сквозь лес ночной, и что-то ей светит в небе через тонны тьмы.
Здесь, говорили, водятся медведи. А также твари пострашнее, но – ее тропа одна на этом свете, она идет по ней, хотя темно. И холодно. Размякло черноземье, идут дожди, весь лес насквозь промок. И перед ней бросается на землю истерзанный и сморщенный листок.
Она твердит озябшими губами: «Мой брат в беде, но я его спасу». И хлюпает болото под ногами, и птицы звонко ухают в лесу.
А были – двое солнечных и смелых, бесстрашных, рыжих. Половинки две большого лета, что рвалось, звенело и стрекотало радостно в траве. Исполненные вечности и света, текли и длились. Было как должно. И было их не человек, а лето. И было их не двое, но одно.
Но, впрочем, лето кончилось давно.
Теперь она идет во тьме за братом, во тьме не видно никакого лета, одно лишь бесконечное болото. И тишина забила рот, как вата, тропа совсем не видится, и это всего страшнее нынче отчего-то.
Она идет, она его отыщет, и путь ее все длится и ветвится, но верная тропа поет ей чище, поет яснее, пусть и нет границы у карт ее, лежащих в запределье. Она дойдет в каком-нибудь апреле. Но ныне – темнота и косогоры, и путь лежит через холмы и реку, и если кто-то встретится, то впору и не узнать в ней будет человека.
И, расступаясь перед нею, сумрак ложится сизым озером ночным. И вот она склоняется над ним – набрать воды баклагу, бросить в сумку, поскольку бесконечна и темна ее дорога меж холмов крутых.
Склоняется над озером одна,
но отражает озеро двоих.
Я был Октябрь
Запомни так: я был октябрь с землею влажной на ладонях (вот я иду, а вот летят пичуги летние - от дома подальше), да вот так: я был, и рот был от брусники красный, и вот я шёл к тебе по трассе, минуя сгнившие столбы.
Запомни все до мелочей: ты в вазу наливаешь воду, и пёс на улице – ничей - дождливо и безумно воет.
Ещё запомни: было так. Сухое перекатиполе - был я - не муж, не друг, не враг, но стебли руки искололи. И птица черная - был я, и чуть увядшие герберы, и было мне имён без меры, как мёртвых рыб на дне ручья.
И я гляжу из-за стекла, а у тебя в глазах усталость.
И ты стократ меня касалась,
но ты ни разу не звала.