КОЗЕЛЬСКИЕ ПРИКЛЮЧЕНИЯ
Вот и первые серьёзные потери. Что же, этого следовало ожидать, хоть и не думал, что оно произойдёт так скоро. Причина проста- не выдержали нервы. Постоянное и почти бездеятельное ожидание- слишком сложная задача, отсюда и эта обречённая на провал попытка активных действий. Хотя- не мне о том судить, возможно и были какие то шансы на успех, воеводскому начальству виднее. Тем не менее, внезапная вылазка нашего сводного отряда добровольцев отнюдь не стала неожиданностью для поганых, и теперь с городских стен можно видеть павших в коротком и безнадёжном бою дружинников. Они, распятые в назидание и устрашение нам, выставлены на обозрение- на тыне, неподалёку от крепостных стен: кто замертво, а кто и жив до сих пор. Вокруг- злорадствующие, потрясающие оружием и весело улюлюкающие глумливые победители.
Здесь же, в городе- общее, одно на всех, чёрное и беспросветное- горе. Оно, подобно туче, накрыло всё вокруг, пропитало, заполнило каждый уголок. Угрюмая толпа, запрудившая улицы, монотонный тяжёлый гул голосов, плач, причитания, да взмывающий временами то здесь, то там истошный бабий вой. Многие рвутся наверх, к бойницам, желая своими глазами увидеть кого то из родных там, в поле, изо всех сил надеясь, впрочем, на обратное- не увидеть… Но дружинники заступили наглухо выходы на галереи, и не пропускают никого. Лишь иногда некоторые из них, стоящие поближе к бойницам, узнав среди толпящихся внизу людей своих, нет нет, да и подаст потихоньку знак. В ответ из толпы либо сдавленный горестный вскрик, либо вздох облегчения. Последних, к счастью, большинство- погибший отряд не был многочисленным.
Мне удалось попасть сюда, на галерею, в самом начале, а точнее в конце развязки, увидев финал кровавой этой сшибки собственными глазами. Хотя… вот до сшибки-то дело как раз и не дошло. Ребят обнаружили сразу же, а затем попросту взяли в «карусель» верхоконные лучники и на скаку расстреляли в упор. Не помогли не щиты, ни броня, ибо когда стрел- буквально рой, уязвимые места найдутся обязательно .
Странно, но ни тогда, ни теперь, когда уже всё кончено, нет у меня особых эмоций, а уж, тем более, переживаний. Скорее- впервые за последнее время!- появился некий барьер, отстранённость от всего этого и одновременно чувство сближения, всё более нарастающей реальности существования моего изначального, «родного» мира. Будто где-то рядом он, за углом: шагни только, откинь занавес, и…Временами я как бы уже оттуда, из-за занавеса наблюдаю происходящее здесь, изучаю, и даже делаю мысленно зарисовки… Нет, и не я это, наверное, а кто то, очень похожий на меня, буквально копия моя, неотличимый двойник. Так где же я, и кто я: Я- на-галерее, или Я-за- занавесом? Не знаю, ничего не знаю теперь, в голове незаметно, исподволь перемешалось всё и уплывает, ускользает от меня куда то вверх и вбок. Последнее, что чувствую- слабый, едва ощутимый холодок и шершавость снега у щеки…
И опять знакомый мне уголок с пологом и бликами в щели у потолка. Я давно уже не был у Кузнеца- с того момента, как затеял угольный промысел, переселился к себе в мастерскую. Здесь ничего не изменилось, «мой» уголок такой же тёплый, уютный и- надёжный, что ли… Он будто существует вне времени и пространства, его не касаются передряги этого мира, и, кажется, обойдёт стороной любая беда. Да уж не сон ли это- тын с распятыми телами, толпа внизу, у стен, пар от дыхания множества людей, причитания, бабий вой и ощущение всеобщего горя. Нет, было всё!
И не только это было! Вспоминаю и «занавес», и призрачное окно в «мой» мир, а вот и я сам, наблюдающий оттуда за...мной же! Понимаю умом, что всё это бред, галлюцинации, но разделить не могу. Да и не хочу, ибо вопреки рассудку подспудно чувствую, что именно в этой двойственности и нужно искать разгадку моего нынешнего состояния. И я буду искать её, но не теперь- позже. Ибо сейчас и двойственность, и внутренний мой барьер, и окно с «занавесом»- всё сгинуло, ушло без следа, зато вот этот мирный наперекор всему и тёплый уголок теперь по- настоящему реален, мы с ним наедине сейчас, более того, кажется, даже начинаем как то общаться и понимать друг друга. Что это: очередной бред, помутнение сознания или сон? Не знаю! Но зато уверен почему то в другом: именно здесь и есть место для меня- того, изначального, пришедшего с целью разузнать и высмотреть нечто, и одновременно пристанище для меня- сегодняшнего, накрепко связанного с этим миром.
Однако чего же я здесь лежу? Здоров вроде, двигаться могу, ничего не болит, голова ясная, да и сил, кажется, хватает. Я же не могу просто так валяться, у меня есть дело, необходимое здесь всем, и оно не может двигаться без меня! Нужно куда то бежать, но- куда? Забыл, напрочь забыл… Нелепое положение, но ничего- вспомню. А пока нужно встать и одеться. Да и умыться бы не грех. Осторожно выглядываю из-за шторы. За мутным окошком темно, горит на столе масляная плошка, едва рассеивая мрак, и- никого. Знать, Кузнеца опять работа держит, да и всё семейство там же, с ним рядом. Так, стоп! Кузнец...работа...да вот же оно- уголь! Мой уголь...И печь тоже- моя. Стоит теперь без дела, пока хозяин дрыхнет…
Ещё не дойдя до цеха уловил я знакомый дымный, дегтярный запах, услышал звон пилы, а затем и вовсе остановился, поражённый. Производство моё отнюдь не пылилось в бездействии. Высилась неподалёку куча напиленных и наколотых дров, а сквозь приоткрытые ворота мастерской виднелись корзины с готовым углем. Здесь были люди и вовсю кипела работа, но главное, что заставило меня буквально остолбенеть на пороге- вместо одной печи в «цеху» стояли три! Одна из них сейчас топилась, другая, судя по открытому жерлу топки, остывала, а из последней, изготовленной ещё мной, трое дюжих мужиков доставали закопчённую медную реторту. В одном из них узнал я сменившего меня некогда у горновых мехов подручного моего Кузнеца…
Больше дела! Здесь не любят пустой трепотни, и, наоборот, в высшей степени ценят результат, достигнутый без лишних слов. Терпеть не могут жалоб и постоянных просьб о помощи. Но, если увидят пользу от твоего дела и почувствуют необходимость поддержать его- окажут эту помощь: молча и безоговорочно. Не знаю, как в мирные времена, но теперь люди предельно скупы на слова, как, впрочем и на эмоции. И потому так дорого мне их молчаливое одобрение, а, главное, внимание и терпение, с которым относятся углежоги к моим попыткам хоть как то объяснить им необходимые приёмы работы. О большем пока даже не заикаюсь, ибо даже такое общение крайне сложно.
Рисую что только можно и на чём попало, благо уголь теперь экономить не приходится, пытаюсь, подобно глухонемому, жестикулировать, тычу в тот или иной предмет раз за разом, называя его по- своему...в общем, и смех и грех! Язык здесь чем то знаком мне, нередко слышу отдельные известные мне слова, но сам контекст остаётся при этом за пределами понимания. Пытался когда то давно в силу необходимости пообщаться без переводчика с болгарином- получалось очень похоже...Впрочем, один «внепроизводственный» вопрос мне всё же удалось прояснить: отдых мой длился больше «седьмицы»- то бишь недели!